Дарка теснили двое: одна с боевым шестом, а в руках другой с изумительной быстротой сверкал легкий топор. Наверное, они обе хорошо владели оружием, но после упражнений с Реей он этого не заметил. Низкий выпад, сопровождаемый прямым уколом в грудь, уложил на землю девицу с шестом. Амазонка, ударившая сбоку топором, промахнулась, потеряла равновесие и повалилась на землю. Добить ее было несложно и не заняло много времени.

Выскочившая на поляну Ильза тут же оценила ситуацию. Отбив маленьким круглым щитом выпущенную в нее стрелу, кинулась в кусты на поиск лучника. Вернувшись буквально через минуту с окровавленным мечом в руках, она ринулась в гущу боя на помощь своим, что, однако, никак не повлияло на общий ход событий.

Расправившись с последней из нападавших, Дарк увидел, как двое незнакомцев атакуют единственную оставшуюся в живых – Ильзу. Вмешиваться было бессмысленно. Все трое одинаково искусно владели оружием, но «тени», имея численный перевес, легко справлялись с жертвой. Говоря проще, они уже давно могли бы прикончить ее, но по каким-то непонятным причинам пытались взять живьем. Тот, что был справа, отвлек внимание девушки на себя, и в тот же миг его напарник кинулся, сбил с ног и прижал ее к земле грудью. «Бои в партере», видимо, не входили в программу обучения свободных воительниц. Через пару минут все было кончено, пленница лежала крепко связанной.

«Тени» поднялись с земли и откинули глухие капюшоны. Голова ближнего к Дарку была густо покрыта растительностью. Незнакомец вспотел, видимо, сильно устав после ночного «веселья», его длинные черные волосы, борода, усы и даже брови были обильно покрыты капельками пота. Отерев лицо, он обратился к своему товарищу:

– Профессор, сколь те говорить, шоб с ножичком не выпендривался. Брось чудаковать – башку ломай, вернее будет! А уж если руки к ножу боле привыкли, так бей точно в сердце!

Профессор оказался щуплым, низкого роста мужиком с маленькими, хитренькими глазками и с седыми, коротко стриженными волосами. Он смотрел на мир сквозь линзы узких продолговатых очков в бесцветной оправе, нацепленных на самый кончик носа. Как догадался Дарк, прозвище было получено благодаря не только странным очкам, но и заумной манере разговора.

– Да я ж точно в сердце… – запыхавшись, бормотал псевдоученый муж, пытаясь оправдаться перед соратником, – но это ж фемина обыкновениус, вид, от человека конструктивно отличающийся. На груди, значит, у нее большие отложения жировых тканей имеются, которые и смягчили удар.

– Какие еще ткани, ты чего несешь, плесень очкастая?!

– Ну, груди, сиськи, по-простому, значит. Вот они-то удар и смягчили. Он у меня на мужиков поставлен, а баб, значит, необходимо бить сильнее.

– Ох, мудрый, ох, мудрый, зараза! Ты мне из-за своей мудрености чуть ли все дело не споганил, заморыш. А ну, сгоняй-ка лучше в кусты, посмотри, что там Серафим застрял? А мы тут пока с незнакомцем чуток потолкуем.

Отослав профессора, бородач развернулся к Дарку и, снимая черный, застегивающийся до груди плащ, задал неожиданный вопрос: «Водки бушь?» Получив утвердительный ответ, достал из бездонных пол балдахина плоскую железную флягу, немного отпил и протянул ее собеседнику.

– Кто таков и куда прешь, коль не секрет?

– Человек божий, а иду в Кодвус… – В свете последних событий называть свое имя как-то не хотелось. Незнакомцы могли оказаться охотниками или просто недолюбливать имперских офицеров.

– Угу, ясно дело. А меня вот, человек божий, Гаврием кличут, и направляемся мы прямехонько в Кодвус, то бишь, значит, нам с тобой по пути. Коль с нами идти хошь, так хоть как-нибудь да назовись, а то кликать трудно…

На поляне вновь появился профессор, подойдя к Гаврию, он угрюмо опустил голову, чтобы не смотреть в глаза старшему:

– Серафим мертв… зарезан… сзади по горлу…

Оцепенение продлилось недолго. Крепко стиснув зубы и сжав кулаки, Гаврий с остервенением набросился на связанную Ильзу. Успокаивая душу пинками в живот пленной, бородач не произнес ни слова, лишь потом, уже отойдя от нее, тихо процедил сквозь зубы: «Курва, мать твою…»

Маг нервно постукивал сухими костяшками изящных пальцев по подлокотнику замысловатого кресла, обтянутого, если верить россказням пропойцы-мастера, кожей предводителя орков, погибшего лет сорок назад при очередном неудачном штурме «Великой Стены». В принципе, ему было абсолютно безразлично, была ли это действительно кожа свирепого Урс-Хора или обычной свиньи, украденной из соседского хлева. Главное, что в это свято верил сам мастер, его многочисленные подмастерья, а следовательно, и половина населения Кодвуса. Такие нелепые слухи были чародею весьма на руку.

Мантия мага-некроманта обязывала к всевозможным чудачествам и непонятным действиям, создающим вокруг него загадочную атмосферу таинственности и страха. Если он заказывал кресло, так из кожи орков, стулья – из костей мифического урдона, который вряд ли вообще существовал на самом деле, а камин – только из панциря гигантской черепахи-людоеда. Маг уже давно устал пускать пыль в глаза окружающим, но, к сожалению, обман был суровой необходимостью.

Долгая жизнь привела его к весьма парадоксальному заключению: люди, в большинстве своем, уважают лишь грубую силу и то, чего боятся, что непонятно и внушает отвращение, граничащее с ужасом. Итак, основными ингредиентами зелья нормальных взаимоотношений с людьми являлись: сила, загадочность, страх и непредсказуемость поступков. Отсутствие или слишком малая доля любой из составляющих в этой гремучей смеси могли привести к летальным последствиям в буквальном смысле слова. Недавно, лет так двадцать назад, гильдия магов была потрясена известием о массовом сожжении ученых мужей королем Эдвином в далекой Виверии. Не вдаваясь в отвратительные подробности сего акта первобытного вандализма, можно сказать лишь, что тамошние маги поплатились за чрезмерную доверчивость к светским властям, немного приоткрыв завесу таинственности над истинной сущностью своих деяний. Зелье успеха потеряло всего один компонент, а маги – свои головы, как, впрочем, и остальные части тела.

С другой стороны, когда нет страха и силы, загадочность переходит в непонимание, затем в отторжение и наконец-то входит в заключительную стадию плачевной метаморфозы – костер, огонь, уничтожающий все непонятное, чужеродное и потенциально опасное.

Наглядным примером сего утверждения был благородный барон фон Вильд, как раз сидевший сейчас напротив мага. Еще полгода назад он кричал, что уничтожит цитадель сатаны, воздвигнутую бесовским отродьем на его землях, что очистит именем божьим и силой святой веры это проклятое место от скверны. В пламенных речах необузданного по молодости лет и невежественного с рождения барона цитаделью, естественно, называлась башня мага, а скверной, наверное, сам некромант.

Однажды юный ревнитель Истинной Веры даже решился на штурм, но после легкой демонстрации возможностей прикладной магии святое войско разбежалось, а праведный гнев властителя местных земель поутих. Побочным и совершенно неожиданным эффектом действия магических чар явилось истинное расположение феодала к своему «ученому, мудрому, снизошедшему до общения с ним другу», которое выражалось в частых дружеских визитах с нижайшими просьбами о мелких одолжениях.

– Благородный барон, к сожалению, не могу удовлетворить вашу просьбу и оживить умерших в прошлом году во время мора крестьян. Да, я прекрасно понимаю, что у вас трудности со сбором урожая, что половина мужиков перемерла, а оставшиеся разбежались, но давайте не будем превращать великое таинство смерти в неиссякаемый источник бесплатной рабочей силы. К тому же, не противоречит ли сама эта мысль вашим святым помыслам?

– Но, мэтр, я как истинный верующий готов везде и всяко бороться с любыми деяниями сатаны, биться насмерть за правое дело веры! Однако в данном случае мною движет лишь желание помочь семьям усопших. Если вы не сочтете возможным удовлетворить мою просьбу, то урожай может остаться неубранным, и крестьянам зимой нечего будет есть. Задача всякого истинного верующего состоит в том, чтобы заботиться, прежде всего, о благе живых, а потом уже о спокойствии усопших и прочих этических вопросах.