Мерно расхаживающий по проторенному пути часовой вдруг застыл, а его рука сама собой, по привычке потянулась к рукояти меча. Мимо проскользнуло что-то незримое, мерзкое и холодное; стылый ветер пронесся, слегка поморозив щеки, и исчез, уступив место привычно теплому воздуху. Наемник немного постоял, а затем пошел дальше, решив, что заболел и его посетил обычный озноб, предвестник кашля, мокрого носа и сводящего с ума жара.

Добравшись до особняка, невидимка подлетел к единственному окну, в котором горел огонь, и осел на стену. Неизвестная науке субстанция прошла сквозь каменную кладку, но не вышла наружу внутри помещения. Она впиталась в нее, как вода занимает пустоты среди волокон губки, и замерла, слегка уплотнив свою форму. Проникать внутрь было бессмысленно, наоборот, здесь, в стене, была самая выгодная наблюдательная позиция: можно видеть и то, что происходит снаружи, и следить за троицей полуночников, сидевших за столом в богато обставленной комнате дорожных апартаментов.

Двоих собеседников Шак знал. Первым был гробовщик, так и не удосужившийся снять порванный на левом плече и попачканный собственной кровью балдахин. Вторым – молодой статный рыцарь в блестящих доспехах, тот самый, что сопровождал карету фальшивомонетчиков. Ночной разговор на серьезные темы нисколько не повредил разгулявшемуся молодецкому аппетиту. Юноша жадно вгрызался белоснежными зубищами в свиную ножку и азартно терзал ее, как оголодавший цепной пес мучает попавшую в крепкий капкан челюстей ногу неудачливого вора. Горячий жир струился тонкими ручейками по заостренному подбородку и стекал под кирасу, что юношу совершенно не смущало. Пожирание мяса сопровождалось напоминавшими рычание звуками, полностью несоответствующими образу благородного человека. Его поведение было возмутительно, тем более неуместно в присутствии красивой дамы, сидевшей рядом за столом. Наверное, между ними были близкие и очень давние отношения, иначе молодой воин не позволил бы себе такого свинства.

Творение небесной красоты, созданное для пера поэта и чувствительных рук живописца, находилось в одной комнате с темными личностями и преспокойненько наблюдало за трапезой обрызганного слюной и жиром высокородного мужлана. Чуть продолговатое лицо дамы, обрамленное блестящими прядями черных как смоль, ниспадающих на плечи волос, несло на себе отпечаток душевного умиротворения и примирения с собой, самой прекрасной и женственной в этом ужасном мире, наполненном массой ущербных уродцев, недостойных даже ее беглого взгляда. Идеально правильные черты лица и почти мраморно-бледная кожа только подчеркивали, какое глубочайшее презрение испытывает дама ко всем, с кем ей приходится волей судеб общаться и, прежде всего, к тем, кто находится за одним с нею столом.

Большую часть дорожного костюма красавицы скрывал стол, но ту, что попала в поле зрения собеседников, скромной назвать было нельзя. Чересчур открытое и вызывающее даже для придворной дамы платье выставляло напоказ примерно две трети упругих, манящих любого мужчину форм. Дамочка не флиртовала, она жила в мире вечного соблазна и буквально питалась похотливыми взглядами любвеобильных мужчин, черпала в них силы для жизни. Правда, ее компаньоны, похоже, уже привыкли к неземной красоте собеседницы и не обращали на чарующие изгибы линий тела и рельефы форм никакого внимания.

Весьма странно было также, что обладательница такого завидного великолепия имела довольно специфическое представление о подборе гардероба. Ее руки скрывали длинные, доходившие почти до локтей мужские перчатки из толстой черной кожи. Именно такая перчатка всего на долю секунды высунулась из окна кареты, когда Шак, притворяясь крестьянином, выманивал у ее собеседника-обжоры кошелек.

Находившемуся в непривычном для него «обличье» Шаку не сразу удалось расслышать, о чем шел разговор, но через пару минут созерцания немой картинки мир наконец-то наполнился звуками, неприятными, леденящими кровь, поскольку говорил гробовщик, а его голосок был не из тех, что приятно слушать.

– Вы увер…они вас потеряли? – слух «нового» Шака был еще не идеален, и он пропустил довольно приличную часть фразы.

– Успокойся…..

В ответ прекрасная дама долго беззвучно шевелила губами, а в конце своего монолога изобразила скорее снисходительную, нежели доброжелательную улыбку. По выражению лиц самовлюбленных жеманниц вообще трудно понять, когда они иронизируют, а когда говорят всерьез, когда насмехаются, а когда выражают симпатию. Они почти все делают с улыбкой на лице, поскольку так якобы лучше выглядят. Улыбка не выражает искренних эмоций, она лишь дает им возможность упиться своим превосходством над теми дураками, что восхищаются неземной красотой обманчивой внешности.

– Хорошо, если так. Но вам все же лучше отсидеться в укромном местечке. Не суйтесь в Тарвелис, там полно графских слуг! – выслушав красавицу до конца, произнес гробовщик и вдруг насторожился, закрутил головою, вслушиваясь в воцарившуюся тишину.

– В чем дело?! – испуганно прошептала дама.

Тревога старшего заговорщика передалась компаньонам. Даже управившийся с половиной свиной ножки рыцарь прекратил жевать и навострил слух, забавно оттопырив при этом уши.

– Да нет, показалось, – с облегчением вздохнул гробовщик и, поднявшись со скамьи, продолжил выдавать наставления: – Пока все хорошо, все шло по плану, так не портите!.. Вы успешно справились с вашей задачей и должны отдохнуть. Затаитесь на время, пока не прибудут остальные. Я возвращусь к замку и пока буду наблюдать…

– А как же?.. – перебил старшего дурно воспитанный рыцарь, которого в детстве забыли предупредить, что говорить с набитым ртом не очень красиво.

– Не беспокойся, я дам вам сигнал, а пока скройтесь с глаз моих! Вы действуете слишком грубо, вы слишком примитивны! Я не хочу, чтоб из-за вашей неряшливости провалилось все дело! – не стерпел наглой выходки суровый командир и перешел почти на крик, а затем завершил свою тираду довольно звучным ударом кулака о стол.

– Кто б говорил насчет осторожности, – пренебрежительно хмыкнула дама. – Вон, твоя осторожность в подвале валяется…Ума не приложу, как ты позволил им себя выследить?..

Обычно задетые за живое люди отвечают на подобные упреки самым надежным аргументом, кратким и резким «Заткнись!». Однако, как показалось Шаку, гробовщик был не из людского племени, поэтому и среагировал по-иному, просто пожал плечами.

– Пес шелудивый их знает, сам ума не приложу. Обычно люди не видят меня за работой, да и повозка надежно укрыта от человеческих взоров. А этот…– гробовщик на миг замолчал и, заложив руки за спину, заходил по комнате. – Сначала я думал, что бородач взволнован и перепуган…нападение бандитов, умирающий друг на руках. В такие моменты некоторым дано видеть невидимое…иллюзорная пелена спадает…Затем, уже в лесу, я подумал, что он один из слуг Лотара, ну, тех, низших. Однако он оказался увальнем и дохляком, загнулся от первого же удара…

– Угу, ты хоть знаешь, как сильно ты бьешь?! – видимо, вспомнив былые побои, проворчал рыцарь, наконец справившийся с ножкой и отправивший метким броском чисто обглоданную кость прямехонько в камин.

– Возможно, увидевший меня раз, видит и впредь. Возможно, эта способность передается и окружению, – продолжал размышлять вслух гробовщик и все мерил комнату большими шагами. – Только этим я и могу объяснить сей странный казус. Раньше подобного не случалось, этот феномен необходимо изучить…Кстати, как там поживает неугомонный малыш? Надеюсь, из него удалось хоть что-то членораздельное вытянуть?

– Увы, Вилар, увы, – впервые назвала гробовщика по имени дама и, изобразив на лице искреннее сожаление, развела руками. – Жалкий человечек был дерзок, но оказался слишком слаб. Еще одна дырочка в боку, и он потерял сознание до того, как успел что-то пропеть своим юношеским ротиком. Но я займусь им, будь уверен! Я вытрясу из него все, что он знает, а потом…потом немного развлекусь…Если ты, конечно, не против?..