…К вечеру вернулась из сада и Ребека. Она еще более похудела, но выглядела загоревшей и окрепшей.

Почтительно поздоровавшись с Шогакат и расспросив ее о здоровье и обо всех домашних новостях, она с мольбой в голосе спросила:

— Майрик-джан, а не мог бы Асканаз узнать о моем Аракеле?

Шогакат пообещала ей в первом же письме попросить Асканаза разузнать о судьбе Аракела.

— Спасибо, майрик-джан, — обрадовалась Ребека. — А то как же я выращу детей — Ашота моего, Сиран, Гагика, если… не поворачивается язык у меня!

Пеброне приготовила плов из полбы, и все пообедали у Ребеки. Ашот повел Маргарит показать ей приусадебный участок. Заметив на ветках приземистого дерева несколько забытых орехов, Маргарит полезла за ними, и теперь пальцы у нее так онемели от холода, что она не могла держать ложку в руке.

— Ой, бедняжка моя! — воскликнула Ребека. Взяв тонкие пальцы Маргарит в свои загрубелые, жесткие ладони, она начала растирать их, приговаривая: — Первый мороз, вот ты и замерзла. Побудь денька два у нас, привыкнешь.

Маргарит казалось, что ее пальцы царапают жесткой щеткой, но она молчала. Когда пальцы отогрелись, она с детским любопытством стала прислушиваться к Ребеке, для которой, по ее мнению, не было ничего трудного и непонятного ни в полевых, ни в садовых работах.

После обеда все снова собрались у постели Наапета. Пеброне завесила окна, и дети сели в углу — готовить уроки. Выспавшийся Наапет казался немного бодрее. Снова поговорили о полученных письмах. Ашот, уже успевший просмотреть газеты, сообщил, что положение на фронте без перемен. Наапет поднял руку, потер лоб и ласково обратился к Маргарит:

— А ну, дочка, возьми-ка листок бумаги, садись поближе, — будешь писать письмо от меня.

— Кому, дедушка?

— Адресовано будет Гарсевану, но это для всех.

Пеброне и дети с интересом поглядели на Маргарит.

— Пожалуйста, — с готовностью отозвалась Маргарит.

Взяв у Ашота листок бумаги, ручку и чернила, она откинула кудри со лба и своими ясными глазами пристально взглянула на Наапета. Старик любовался полной жизни молоденькой девушкой. Некоторое время он, казалось, обдумывал что-то, затем пригладил усы и начал диктовать.

Маргарит написала несколько строк под диктовку, но почувствовала, что у нее почему-то не выходит. Заметно неразборчивей стал и почерк. Наапет, который вначале диктовал, глядя в потолок, вскоре заметил, что дело у Маргарит не ладится. Взглянув на написанное, он заметил расползающиеся строчки и наставительно сказал:

— Маргарит, доченька, кому бы и какое бы письмо ты ни писала, пиши так, чтобы письмо можно было разобрать. Пусть тот, к кому ты обращаешься, не думает, что писала нехотя, без души.

— Спасибо за совет, дедушка, — смутилась Маргарит.

— Ну, пиши дальше! — промолвил Наапет, но Маргарит набралась духу и сказала:

— Так ведь я не понимаю того, что пишу! А я же — комсомолка, я должна относиться сознательно ко всему, что делаю…

— Да? Значит, тебе кажется, что письмо диктует несознательный старик?

Ашот, который с восхищением любовался приехавшей из города красивой девушкой и даже слегка стеснялся ее, при этих словах Наапета с упреком взглянул на Маргарит.

— Да нет же, дедушка Наапет, я вас очень-очень уважаю, но не понимаю смысла ваших слов… — неловко оправдывалась Маргарит.

— Ну, так буду говорить с тобой попросту. Ты комсомолка, да? Значит, ты против Гитлера и фашистов, да?

— Ну, конечно!

— Ну, и я тоже против Гитлера и был против его деда-прадеда!

— Как же это, дедушка?

— А вот так: до него был Вильгельм, кайзер их. Он тоже хотел всем светом завладеть, да только не исполнилось его желание, повернулось колесо счастья, и мы освободились и от Вильгельма и от других тиранов. А теперь и подавно весь народ, как один, грудью встал!

Маргарит заметила, как блестят глаза Наапета и раздуваются ноздри. Следуя какой-то внезапно возникшей мысли, она спросила:

— Дедушка, а ты когда-нибудь участвовал в войне, приходилось тебе убивать человека?

— Убивать человека? — задумчиво повторил Наапет и, вздохнув, ответил: — Человека — нет, но с убийцей расправится пришлось как-то.

— Когда, дедушка?

— Это долгая история, расскажу как-нибудь в другой раз. Этому уже лет сорок пять будет… Ну, начнем снова.

Маргарит как будто примирилась с тем, что надо записывать дословно все, что говорит Наапет. Ей было понятно все в речи старика, но из того, что он диктовал, она не все понимала, хотя записывала добросовестно. Наапет распорядился взять новый листок и начал снова:

— «…И привиделся мне ночью сон. А во сне том сдвинулись с места оба Арарата. И над Большим Масисом пылал огонь, а над Малым сверкал обнаженный меч. И над вершинами обоих Масисов играло семь радуг, в каждой по семь полос. И под шестью из этих радуг стояли наши храбрецы с обнаженными мечами в руках, и этими мечами грозили они врагу. Под седьмой радугой стояли прекрасные девушки с цветами в руках, и были эти цветы яркими и свежими, как после весеннего дождя. И девушки бросали их храбрецам с обнаженными мечами. И оба Арарата, осененные радугой, и смельчаки, и девушки двинулись вперед, отдали привет Казбеку и Эльбрусу. И над ними также сияли радуги и озаряли героев и девушек. И все три горы плечом к плечу двинулись с места, а герои, как один, спустились на поле боя. Враг был разгромлен и обратился в бегство…»

Наапет диктовал с воодушевлением и, закончив, еще долгое время не опускал поднятых к потолку глаз. Боясь прервать течение его мыслей, Маргарит сидела, затаив дыхание.

— Да, припиши еще вот что: «Гарсеван-джан, бесценные мои сыночки, говорит мне голос сердца, что близок конец испытаниям… Бесчисленные ваши подвиги не пропадут… Наступит скоро день, когда снова зазвучат песни и музыка. Не забывайте, что мы здесь, в тылу, работаем на вас, на вашу победу… Примите мое отцовское благословение!»

— Вот эту часть я поняла, дедушка! — сказала Маргарит, дописав письмо.

— А первую часть  т а м  поймут: пусть знают парни, что родные им не только наяву, но и во сне успеха желают! Ну, давай сюда ручку, я своей рукой поставлю подпись.

Шогакат молча слушала, как диктовал Наапет. Когда же он подписался, она попросила Маргарит прочитать письмо вслух.

Маргарит начала читать. После каждой фразы Наапет кивал головой, а Шогакат с удовлетворением приговаривала: «Так, так».

Маргарит читала и поглядывала то на Шогакат, то на Наапета. Временами ей казалось, что в глазах Шогакат-майрик она видит отраженный образ своего Ара. Маргарит казалось, что никогда еще не тосковала она по нему так сильно, как в этот вечер.

Сменившись с дежурства, Ашхен уже собиралась домой, когда ей передали, что комиссар госпиталя просит ее зайти к нему в кабинет.

— Вот видите, какие чудеса совершают на фронте лечившиеся в нашем госпитале бойцы! — поздоровавшись, весело сказал он.

— Я с ними все время переписываюсь, — кивнула головой Ашхен.

— Я недавно получил письмо от Игната и Вахрама. Они еще раз просят передать вам благодарность за исключительный уход и душевное отношение.

— Чудесные парни…

Ашхен встала, собираясь уходить, но комиссар порывистым движением достал из ящика какой-то конверт и протянул ей.

— Тут письмо на ваше имя. Вы были в операционной, я не хотел вас вызывать…

Гарсеван и Саруханян написали письмо на имя комиссара госпиталя. Сообщая ему о расстреле Тартаренца, они просили передать письмо Ашхен лично. По их совету, Игнат и Вахрам в письме к комиссару госпиталя вновь выражали свою признательность Ашхен. Гарсеван считал, что это может хоть в какой-то степени смягчить тяжесть удара, который должна была испытать Ашхен, узнав о постыдном поступке Тартаренца. Ашхен взяла письмо и вышла из госпиталя. По выражению лица комиссара она догадывалась, что ему что-то известно и что в письме плохие вести. Сдерживая волнение, она сперва прибрала комнату, умылась, сменила платье и уж после этого, подобно человеку, который готовится к какому-то очень важному делу, села за стол и вскрыла письмо. Написанные водянистыми чернилами, неразборчивым почерком, слова замелькали перед глазами Ашхен. Она с трудом перевела дыхание, встала и подошла к кроватке Тиграника (она решила зайти за Тиграником к Седе после того, как кончит домашние дела) и сухими глазами взглянула на карточку сына, висевшую над изголовьем кроватки. Положив палец в рот и склонив голову набок, Тиграник лукаво смотрел на мать, словно ожидая, что она улыбнется ему в ответ. Но Ашхен сегодня была не в силах улыбнуться.