— Ой, дяденька, а знают об этом Алла Мартыновна и Оксана? — воскликнула Марфуша.
— Потерпи, дочка, узнают и это и еще лучшие новости.
— Пусть узнают, пусть! — чуть не танцевала от радости Марфуша, не догадываясь о том, какие тяжелые мысли владели Денисовым, когда он думал о судьбе жены и свояченицы.
Глава двенадцатая
КОЛЕСО ИСТОРИИ
Зимняя ночь. Снегопад только что прекратился. Северокавказская холмистая степь местами совсем побелела, но кое-где ветер сдул рыхлый снег, и обнажились остатки бурой травы. Словно гигантская шахматная доска белого цвета с неправильной формы бурыми клетками — такой представилась эта степь Асканазу Араратяну, когда он, вместе с Грачиком Саруханяном, своим новым адъютантом, ехал к новому расположению штаба дивизии. Штаб был переведен в одно из освобожденных сел южнее Малгобека.
Асканаз глядел в окно автомашины. Лицо его светилось от сдержанного ликования. Ведь он ехал по той дороге, по которой с такой душевной болью вынужден был отступать месяц тому назад! Эту боль лишь отчасти исцелили удары по врагу, нанесенные его дивизией. Асканаз вспомнил, что уже много времени не заносил ни строчки в свою записную книжку — не находил слов для выражения своих переживаний. Он лишь чувствовал, что все вокруг словно окрашено в другие цвета. Теперь он получал приказ за приказом двигаться вперед. Это обыкновенное слово приобрело теперь важное значение, оно говорило о победе.
Добравшись до места назначения, Асканаз вошел в дом, где должен был разместиться его штаб. Еще утром здесь сидел командир немецкой части. Удобная кухня, мягкие диваны, пианино, баня — все для того, чтобы сделать пребывание здесь более приятным. На полу были разбросаны снимки. Асканаз с отвращением отбросил ногой несколько снимков, окаймленных паучьей вязью свастики, насмешливо пробормотал:
— Думали перезимовать здесь…
Грачик Саруханян, вошедший в комнату вслед за Асканазом, отдал ординарцу распоряжение о спешной уборке комнат и с улыбкой отозвался:
— Разыгрались аппетиты!.. — И добавил: — Дом проверен, товарищ комдив. Не успели о н и понаставить мин, слишком торопились удрать.
— Распорядись, чтобы через час созвали здесь, у меня, командиров и комиссаров полков. А связь уже налажена? Тогда скажи Нине, чтобы соединила меня с начальником штаба армии.
Грачик протянул было руку к трубке, когда послышался резкий телефонный звонок. Дав условные позывные, Грачик удивленно повернулся к Асканазу.
— Товарищ комдив, вас просят из штаба армии…
— Вот это называется совпадение! — воскликнул Асканаз, взяв протянутую трубку. — Я слушаю!
Не сводивший с него глаз Грачик видел, как проясняется постепенно лицо комдива. Глаза Асканаза радостно заблестели, на лице появилась широкая улыбка. Грачик невольно потер руки, с трудом удерживаясь от нетерпеливых расспросов.
— Точно так! — ответил Асканаз на какой-то вопрос и приказал Грачику: — Скоренько бери листок и карандаш!
Грачик выхватил карандаш и листок из планшета и присел к столику. Асканаз начал диктовать то, что ему, по-видимому, говорили по телефону:
— Пиши: «Последний час».
— Из Сталинграда, товарищ комдив? — привскочил Грачик.
— Садись и продолжай писать, — с мягким упреком покачал головой Асканаз и тотчас же пояснил кому-то, склонившись над трубкой: — Ничего, ничего, тут у меня авансом радуются… Итак пиши: «Удачное наступление наших войск в районе города Сталинграда».
Грачик и сам бы не мог объяснить, как двигался карандаш в его руке и как он сумел совладать с собой. Сгорая от нетерпения, он слушал диктовку Асканаза, словно какую-то чудесную музыку. Чертя огромные буквы, он ногой отбивал такт, повторяя каждую фразу:
«Линия обороны неприятеля прорвана к северо-западу от Сталинграда протяжением на тридцать километров, к югу — протяжением на двадцать километров»… «Ломая сопротивление противника, наши войска продвинулись вперед на шестьдесят — семьдесят километров»… «Взято в плен тридцать тысяч немцев»… «Неприятель оставил на поле битвы до четырнадцати тысяч солдат и офицеров убитыми»… Наступление развивается успешно.
— Все?.. — с сожалением воскликнул Грачик, когда Асканаз умолк.
— Остальное — завтра, — промолвил Асканаз, пристально взглянув на Грачика.
Разнообразные чувства отражались на лице молодого адъютанта. Он то подкидывал карандаш, то принимался перечитывать сообщение, то вскидывал сияющие глаза на Асканаза: чувствовалось, что если б не военная дисциплина, Грачик тут же пустился бы в пляс. Асканаз понял, что происходит в душе юноши, и порывисто обнял Грачика.
Еще за час до этого Асканаз не представлял себе, как можно выразить словами все то, что происходило в его душе. Теперь он все понимал. Асканазу словно виделась вся его дивизия, весь советский народ, и все, казалось, говорили: «Мы хотели жить на нашей земле, как ее полноправные хозяева, и мы этого добились. Теперь и умереть не страшно!»
Эта мысль не покидала Асканаза и тогда, когда к нему в кабинет собрались командиры и комиссары полков. Все казались преображенными. Берберян, уже второй день болевший гриппом, чувствовал себя так, словно он уже выздоровел.
Асканаз прочитал вслух сообщение. «Наступление развивается успешно»… Что можно было еще прибавить к этим словам? Нужно было только скорей довести до всех эту весть.
Асканаз коротко сообщил, какова задача дивизии, дал указания каждому. Все понимали, что ответственность еще более возросла и армянский народ не должен отставать от других.
Когда собрание кончилось, в кабинете остались Асканаз и Берберян. В соседней комнате Остужко вместе с начальником штаба уточнял свои задания. Берберян официальным тоном обратился к Асканазу:
— Товарищ комдив, с новым пополнением прибыла Ашхен Айказян. Она просила узнать, можете ли вы принять ее.
Уже третий день Ашхен находилась в части, все знали об этом. Она находилась в санбате, но заявила о своем решении работать на передовой. Об этом также было известно многим. В разговоре с Марфушей Остужко намекал именно на Ашхен; он был не прочь, чтобы Ашхен прикрепили к его полку.
Берберян встретился с Ашхен как раз перед тем, как зайти к командиру дивизии. Эта мимолетная встреча так взволновала Мхитара, что он еще не сумел обдумать, как ему вести себя с Ашхен. Передав ее просьбу, он поспешил вместе с Остужко вернуться в полк — сообщить бойцам радостные вести о Сталинградском сражении.
Асканаз несколько раз прошелся по комнате и лишь затем распорядился позвать Ашхен к нему. Асканаз уселся за стол, сжал голову. Перед ним встал образ Ашхен. Сколько событий произошло за эти полтора года! Ашхен… в ту памятную июньскую ночь, когда он готовился выехать из Еревана, она так доверчиво открыла перед ним свою душу. Асканаз вспомнил задушевные письма Ашхен, которые он получал под Москвой. Какие это была тревожные дни и как радовали его эти дружеские письма! Что сейчас переживает Ашхен? Сильно ли она подавлена? Правда, это не в ее характере.
Асканаз на минуту задумался.
— Нет, — промолвил он вслух, вставая из-за стола. — Свершилось именно то, что и должно было свершиться!
Он чувствовал, что Ашхен близка ему по-прежнему. Сейчас она казалась ему достойной еще большего уважения. Как и о чем будут они говорить при встрече? И заговорят ли о Тартаренце?
В комнату вошел радостный и смущенный Грачик и доложил, что пришла Ашхен.
Асканаз встал и поспешил ей навстречу. Она остановилась у входа. Шапку и шинель она оставила в коридоре. На ней была гимнастерка и юбка защитного цвета.
Молчаливый серьезный взгляд ее был устремлен на Асканаза. Асканаз протянул ей руку. Она пожала ее и села у стола.
Многое вспомнила Ашхен в эту минуту. Асканаз был тем человеком, которому она когда-то открыла свое сердце, дружба с которым помогала ей увереннее шагать по жизни. Что же думает он о ней сейчас? Нет, Ашхен не может допустить, чтобы Асканаз хотя бы мысленно мог унизить ее достоинство! Она подняла голову и просто сказала:
