— Ну, как же! И что тебе до этих докладов? Пускай другие мучаются.

— Но оставим все это к черту! Елена, пойми же, не могу я без тебя, душу готов отдать за тебя!..

И у Елены не хватило силы воли устоять перед напором Заргарова. Она устала от одиночества, ей надоели лишения, и она уступила человеку, который клялся ей в своей любви.

Заргаров стал постоянным посетителем в ее доме.

…Через некоторое время до слуха Шогакат-майрик дошло, что какой-то Заргаров находится в близких отношениях с ее невесткой. Шогакат-майрик узнала об этом днем. Она тотчас же ушла от Седы и побежала к себе домой. Вошла в комнату: все было в ней как обычно. Она хотела успокоиться, села вязать носок, но клубок куда-то закатился, затерялась одна из спиц. Решила приготовить себе что-нибудь на обед — не нашла спичек. Хотела прилечь на тахте, чтобы успокоиться, но что-то душило ее, казалось, что не хватает воздуха, и она непрестанно то распахивала окно и дверь, то снова закрывала их. Тянулись тяжелые часы ожидания, пока наконец наступил вечер. Шогакат-майрик достала какой-то сверток из сундука, положила в карман и, прочив обыкновения никому ничего не сказав, поспешила к Елене.

Она постучала в дверь, назвала себя. Ей тотчас открыли, но Шогакат-майрик показалось, что невестка встретила ее без особой радости. Шогакат взглянула невестке в лицо и без обычного поцелуя прошла из коридора в комнату. Она вздрогнула, увидев Заргарова, стоявшего около окна. Он внимательно рассматривал вышитые занавески, потерявшие нарядный вид оттого, что за ними прямо на стекла были наклеены плотные листы черной маскировочной бумаги. Услышав шаги Шогакат-майрик, он повернул голову, слегка кивнул и продолжал с тем же вниманием рассматривать вышивку на занавеси. Шогакат-майрик не спросила о здоровье Зефиры, которая уже лежала в своей кроватке, не спросила о самочувствии Елены. Как могла думать или говорить о чем-нибудь Шогакат-майрик, когда перед ее глазами стоял Заргаров?

По измученному лицу Шогакат-майрик было видно, что она с трудом сдерживает гнев. Никто не решался заговорить. Елена тревожно ходила по комнате, не зная, как выйти из неловкого положения. Она не смела предложить Заргарову сесть, встревоженная странным поведением и гневным выражением лица свекрови. Может быть, та хочет сообщить ей что-нибудь необычное и не решается в присутствии постороннего человека? Елене и в голову не приходило, что вынудило Шогакат-майрик зайти к ней так неожиданно. Ей было неприятно, что свекровь застала у нее Заргарова. Заргаров почувствовал себя лишним и самым официальным тоном обратился к Елене:

— Значит, так: вы составите мне эти отношения. Утром я приду на работу раньше обычного, посмотрю, подпишу, и вы тотчас же отправите. Вы уж простите меня за то, что потревожил вас, но дело очень срочное…

Шогакат повяла, что все это выдумано для того, чтобы отвлечь ее подозрения. Тотчас же после ухода Заргарова она достала из кармана платок, развязала его и вынула несколько сторублевок. Выложив их на стол, она холодно проговорила:

— Вот возьми. Прятала на черный день, но теперь мне ничего не надо: и Асканаз мне посылает, и Седа каждый кусок со мной делит.

— Но, майрик-джан… — замялась Елена, — теперь и я на нуждаюсь: получаю зарплату, и Асканаз мне помогает.

— Я знаю, но, может, не хватает тебе? Я и подумала: женщина молодая, да и ребенок у нее…

— Спасибо тебе, майрик-джан.

— За что ты меня благодаришь и на что мне твоя благодарность?! — резко остановила ее Шогакат. — Ты бы меня спросила: а я-то тебе благодарна?

Елена глубоко уважала Шогакат-майрик, которая никогда не пыталась вмешиваться в семейную жизнь сыновей и ограничивать самостоятельность невесток. Со смущением поняв смысл ее слов, она сдержала себя, мягко ответила:

— Да успокойся, мама-джан. Ты лучше скажи, есть ли у тебя новая весточка от Ара? Вот и Асканаз ни слова не написал о Зохрабе. Мучаешься ты за всех…

— Лишние слова, Елена. Я тебе прямо скажу: мне причинила бы меньшее мучение плохая весть с фронта, чем причиняет та позорная весть, которая гуляет в городе относительно твоего поведения… Как ты решаешься принимать у себя этого негодяя?

— Мать!..

— Да какая я тебе мать?!

Елена закрыла лицо руками и разрыдалась.

Шогакат склонилась над кроваткой Зефиры, несколько мгновений с нежностью смотрела на лицо спящей внучки, поцеловала выпроставшуюся из-под одеяла ручку и молча подошла к Елене. Переборов волнение, она снова заговорила:

— В тот день, когда я услышала голос Асканаза, приносившего присягу, мне казалось, что я самая счастливая из матерей… Знала, что все мои четыре сына защищают честь родного очага. Волновалась за Ара, а он мне недавно написал: «Не беспокойся, мама-джан, не отстаю я от товарищей, и днем и ночью сражаюсь с врагом». Понимаю я, что хотел сказать мой мальчик… Вот и в газете написали о них, Седа мне показала, считают их «гордостью родного края». Конечно, молодость — хорошая вещь, но честь выше всего, поверь мне, Елена! Веди себя так, чтобы никто не мог сказать худого слова о тебе, о нашей семье!

Елена вытерла слезы, с трудом произнесла:

— Майрик-джан, неужели ты думаешь, что я не горжусь Асканазом, Вртанесом, Ара?.. Я уверена, что и мои Зохраб отличился на войне и что я могу гордиться им.

— Вот и веди себя так, чтобы быть достойной его!

Елена пристально взглянула на Шогакат-майрик, вгляделась, и ей показалось, что она до сих пор не знала этой женщины, сидевшей рядом. В ней как бы воплотились те священные чувства, которые владели людьми в дни войны. В ее взгляде Елена читала и любовь, и тоску, и справедливый гнев.

Шогакат-майрик поняла, что происходит в душе невестки. Она долго и задушевно говорила с ней и, лишь убедившись, что невестка одумалась, сдалась на просьбы Елены остаться, ночевать у нее. «Страдания послужат ей на пользу…» — решила умудренная годами женщина.

Ашхен только что вернулась домой из госпиталя. Настроение у нее было подавленное. По дороге она забегала к Шогакат-майрик, и та откровенно рассказала ей о своей беседе с Еленой и о том, как она возмущена поведением Заргарова. Ашхен старалась уверить ее, что Елена примет во внимание советы свекрови. Она обещала при первом удобном случае поговорить с Еленой.

Но в этот день Ашхен сама была сильно взволнована и не могла долго оставаться у Шогакат-майрик. Приведя ребенка из яслей, она накормила его и уложила спать раньше обычного: ей хотелось еще раз внимательно перечитать письмо Тартаренца, которое ей вручили перед уходом из госпиталя. Лампочка под голубым абажуром освещала Ашхен, лицо ее выражало удивление и недоверие. Губы чуть слышно шептали: «Если это действительно так, то, значит, произошло чудо…» Удивление ее было вызвано письмом мужа. Вот что писал Тартаренц:

После нежных излияний следовала подпись Тартаренца.