Покончив с этим, Шеповалов и Асканаз занялись проверкой запасов продовольствия. Каждому бойцу было выдано по сухарю, на каждые пять человек — по одной банке рыбных консервов.
Трудно было определить в темноте, сколько человек осталось в ротах и местоположение каждой роты. Шеповалов и Асканаз решили обойти людей, расспросить и подбодрить их. Издали еще доносились разрывы мин противника, но постепенно в лесу наступила тишина, нарушаемая лишь голосами вспугнутых птиц.
Идя по лесу вместе с Браварником, Асканаз отдавал указания командирам взводов. Асканаза особенно занимал вопрос о раненых. Санитары подобрали и уложили под кустами восемь человек; светя карманными фонарями, они оказывали раненым первую помощь. Взяв с собой еще двух бойцов, Асканаз пошел назад, к опушке леса. Пройдя несколько десятков шагов, он остановился и прислушался: ему показалось, что кто-то стонет. В первую минуту он колебался: не ослышался ли? Но стон повторился.
Пройдя несколько шагов, Асканаз наклонился и увидел очертания человеческой фигуры.
— Кто это? — с трудом произнес тревожный голос.
— Свои, свои! — поспешил успокоить Асканаз. — Ты ранен?
— Не пойму, как двинусь — все тело ноет, мочи нет.
— Из какой роты?
Раненый простонал:
— А танк? Подорвался или нет?..
Услышав последние слова, Асканаз нагнулся к лицу раненого, и у него вырвалось восклицание:
— Федор, ты?!
— Товарищ комиссар, это вы? Вырвались, значит, из окружения?.. Эх, жаль, ранило меня…
Асканазу почудился какой-то упрек в словах умирающего бойца.
По его телу пробежала дрожь, и он скорее для собственного успокоения, чем для утешения раненого, произнес:
— Потерпи чуточку, сейчас перенесем тебя…
— Прошу вас, товарищ комиссар, не трогайте, дайте спокойно умереть… Только бы свету мне, свету, темно… А-а, немцы, немцы… Огонь…
Федор бредил. Через несколько минут он умолк.
Асканаз ощупал его лицо, почувствовал, что оно холодеет. Он с волнением нагнулся и прижался губами к лицу бойца.
Глава пятая
УВЕРЕННОСТЬ И СОМНЕНИЯ
— Значит, в ловушку угодили, Коленька. А как отсюда выберемся — неизвестно. Сегодня кое-как обошлись стограммовыми сухарями да паршивой рыбкой. А что будем завтра делать?..
Так жаловался дружку Григорий Поленов на следующее утро, сидя с ним рядом под большим деревом. Собеседником его был Коля Титов — высокий худощавый боец, растиравший в руках высохший листок дерева. Он старательно ссыпал труху в обрывок газетной бумаги и беспомощно посмотрел на Поленова.
— И спички-то нет, чтобы зажечь самокрутку, а хочется курить, прямо за душу тянет! Нашел тоже чем угощать. От этой проклятой малины только живот пучит!
— Какой ты неблагодарный… Ну и голодай себе на здоровье, посмотрим, долго ли выдержишь.
— А тебе бы только о еде разговаривать! Не можешь, что ли, потерпеть? Вот вернутся разведчики, наладится связь с населением — набивай тогда себе брюхо на здоровье!
— Пойти-то они пошли, — многозначительно сказал Поленов, — а вот когда вернутся?.. Ведь с ними-то, кажется, и Алешка Мазнин ушел…
— Ну и что ж, что Алешка? — привстал с места Титов. — Плохо он, что ли, бился? А ну, припомни, как он в окопе фашистов гвоздил!
— Этим-то и отвел он мне глаза! Вижу, боец как боец, честно воюет.
— А чего он бесчестного сделал?!
— Не сделал, так сделает.
— Ты тут мне загадки не загадывай! Знаешь что — так говори прямо.
— Да, собственно, ничего особенного… — попробовал уклониться от ответа Поленов, но, заметив раздражение на лице Титова, загадочно произнес: — А ну, оглянись, нас никто не подслушивает? Знаешь, что мне этот прохвост недавно сказал: «Мне бы, говорит, в наше село попасть: там у меня девушка на примете есть. Обвенчаюсь с ней и буду себе жить-поживать! Чего ж, говорит, задаром погибать?! Вот и Федор танк фашистский подбил, надеялся, видно, орденок получить, а что выиграл? Почетное погребение? Кому жизнь надоела, пусть себе на рожон лезут, с немцем сражаются, чтобы их… с честью похоронили! Моя родина, говорит, — родное село, а оно сейчас немцем захвачено. А фашисты обещали не трогать тех, которые будут спокойно по домам сидеть…»
Титов приподнялся на коленях и прямо взглянул в глаза Поленову.
— И ты ведешь такие разговорчики с предателем Алешкой и не сообщаешь об этом командиру да еще позволяешь ему идти в село на разведку?! Ах ты, мерзавец этакий!..
— А ну, помолчи… — тоже приподнялся с места Поленов. — Я пришел в армию, чтобы воевать, а не для того, чтобы бегать к командирам и доносить на товарищей…
— Это тебе не простой разговор, — сжав кулак, прервал его Титов. — Это настоящая измена, а ты прямой пособник предателя!
— Ну, ну, придержи язык… С Алешки шкуру спущу, если он не вернется!
— Это он с тебя шкуру спустит, растяпа!.. Сейчас же пойду к комиссару, расскажу ему, как ты предателя покрывал! — и Титов вскочил на ноги.
Он остановился в недоумении, услышав раскаты хохота. Поленов катался на земле от хохота.
— Ты что думаешь, не пойду, не расскажу? Погоди только… — нахмурился Титов.
— Коля, голубчик, я был уверен, что ты пойдешь и сообщишь. На твоем месте и я бы так поступил!
— Врешь, не пошел бы! Молчал же до сих пор…
— Молчал, потому что нечего было говорить!
— То есть как это «нечего»? Значит, по-твоему, это пустяки?
— Да, погоди ты, очухайся. Если непременно хочешь идти, пойдем вместе, а то, чего доброго, заблудишься еще…
— Ишь ты, заботливый какой!
— Недооцениваешь ты меня, Коленька, а я вот без проверки к командиру не побегу, на товарища зря наговаривать не буду.
— Послушай, помолчи, а то не ручаюсь за себя. Ты о каких это наговорах болтаешь?
— А я, дорогуша, о том тебе и толкую, что Алешки Мазнин ничего этакого не говорил. Я тебе все наплел, хотел стойкость и бдительность твою проверить!
— Слушай, ты хоть на этот раз правду говоришь?..
— Ну, ну, за кого ты меня принимаешь, дурной?
Титов схватил Поленова за воротник гимнастерки и с силой встряхнул его.
— Ты со мной таких шуток не шути, понял?!
— Коля, миленький, да разве можно без шуток?! Ладно, не сердись, пойдем лучше к ребятам, послушаем, какие там новости.
* * *
Под кустом молча сидели рядом Шеповалов и Асканаз. На рассвете они снова обошли бойцов батальона. Утешительного было мало: помимо убитых — свыше двадцати раненых; продовольствие было на исходе, боеприпасов могло хватить только на несколько дней…
— Влипли, одним словом… — с неудовольствием произнес Шеповалов. — Невольно приходит в голову: уж не лучше ли было погибнуть, сражаясь в окопах?!
— Нет, не лучше! — резко прервал его Асканаз. — Если мы все время будем оглядываться назад, далеко не уйдем.
— Ты прав, Асканаз Аракелович. Сейчас я думал о том, что дальше, делать, но до возвращения Остужко ничего нельзя решить. Давай-ка не будем сидеть сложа руки, соберем батальон, сделаем перекличку, поговорим с бойцами, чтобы не пали они духом.
— Вот это дело! — согласился Асканаз и затем, словно продолжая вслух какую-то мысль, неожиданно спросил: — Ты хорошо знаешь тех, кто ушел в разведку?
— Ты хочешь знать, надежные ли они люди? — спросил Шеповалов.
— Ну да.
Шеповалов кивнул головой.
Бойцам было приказано выстроиться на лесной поляне. Окружавшие поляну тенистые деревья образовали как бы естественную маскировку. Везде были расставлены сторожевые посты. К тому времени, когда пришли Шеповалов и Асканаз, бойцы были уже построены повзводно. Комбат и комиссар проходили перед рядами, стараясь запечатлеть в памяти лицо каждого бойца, словно пытаясь определить, на что способен каждый из них.
Большую часть солдат составляли русские и украинцы. Бойцов из Средней Азии и с Кавказа было не больше двух десятков. Когда проверка была закончена, Шеповалов приказал сдвинуть ряды и заговорил, став в середине образовавшегося круга:
