Асканаза беспокоила мысль о том, что ему скажет комдив. Денисов не заставил его долго томиться в неизвестности.

— У Шеповалова был хороший комиссар — Хромов. Мы вчера потеряли его. Вы назначаетесь вместо Хромова.

— Слушаюсь, товарищ комдив.

— Фронтовая жизнь за два месяца научила вас большему, чем могли дать в мирное время всякие курсы переподготовки. Не так ли?

— Так, товарищ полковник.

— Можно знать теоретически многое. Но в деле обстановка сама подскажет, как следует поступить в том или ином случае.

— И часто человек, сделав половину дела, догадывается, что надо было начинать иначе.

— Бывает и так, что человек лишь в конце спохватывается, что начал не так, как следовало… Какой это ученый говорил…

— Дидро, в своем «Племяннике Рамо».

— Вот хорошо, что удержали в памяти… Все же очень важно с самого начала знать, как браться за дело. Помните о том, что с этого дня на вас возлагается ответственность за действия и жизнь многих сотен людей.

— Благодарю за доверие, товарищ полковник.

Денисов встал с места, сделал несколько шагов по комнате, затем подошел и, положив руку на плечо Асканазу, просто сказал:

— Алла Мартыновна всегда вспоминает тебя в письмах.

— Я очень тронут. Где она сейчас?

— Она у Оксаны. Сердится на нас, что мы отступаем. Не нравится ей это… Пишет, что мы встретимся с ней на путях наступления.

— То, что мы отступаем, и нам не нравится, товарищ полковник.

— Да и кому может понравиться? Эх, плохо мы еще деремся, плохо!

И, положив руку на плечо Асканазу, мягко сказал ему:

— Часть Шеповалова — на передовой линии, ее ожидают горячие бои. Не задерживайся. Желаю тебе удачи…

Когда Асканаз вышел из комнаты, Денисов посмотрел на часы. «Да, Гомылко прав, надо отдохнуть хотя бы час». Предупредив адъютанта, чтобы ему немедленно дали знать в случае тревоги, он расстегнул верхние пуговицы кителя и прилег на диван.

Пока адъютант с тревогой отсчитывал минуты, надеясь, что Денисову удастся отдохнуть хотя бы час, тишину ночи нарушил грохот немецких орудий и минометов.

— Черт бы их побрал, еще и пяти часов нет! — злобно буркнул он.

В следующую минуту открыли ответный огонь и советские артиллеристы. Немного погодя послышался рокот самолетов. Беспокойство охватило младшего лейтенанта. Услышав звонок телефона, он на цыпочках вошел в комнату и взял трубку. Звонил Гомылко. Пока адъютант колебался, будить комдива или нет, Денисов вдруг поднялся с дивана и одним прыжком очутился у телефона. Гомылко сообщал, что противник перешел в атаку по всей линии обороны.

Денисов еще накануне дал необходимые указания на случай наступления врага. Но сейчас ему не терпелось попасть на свой КП, чтоб ознакомиться с обстановкой.

Снаряды и мины дальнобойных орудий и минометов врага разрывались довольно близко. Денисов всегда внушал командирам, что в первую очередь следует подавить по возможности больше огневых точек врага, и сейчас он возмущался, что его приказ выполняется плохо. Не успела еще его автомашина выехать из села, как сильный взрыв заставил шофера резко затормозить. В клубах дыма и пыли в первую минуту трудно было что-либо разобрать. Через две-три минуты пыль медленно осела, и Денисов увидел несколько человек, столпившихся около воронки. Охваченный тяжелым предчувствием, он приказал адъютанту узнать, что произошло.

Адъютант сразу же вернулся. Денисов, выйдя из авто, поспешил к месту взрыва. Около воронки лежал бездыханный Гомылко. Денисов вгляделся в лицо мертвого соратника. Зубы Гомылко были стиснуты, словно он протестовал против смерти. Маленький, щуплый начштаба показался в эту минуту Денисову богатырем. Грудь у него была слегка приподнята, словно он собирался встать и зашагать туда, куда он так стремился при жизни.

— Перенесите тело в штаб и положите под дивизионное знамя! — распорядился Денисов.

Он и сам не заметил, как добрался до КП. Перестрелка, с каждой минутой усиливалась. Денисов хладнокровно оценивал создавшееся положение. Он рассматривал в бинокль поле боя, когда к нему подошел начальник оперативной части Орлов, временно заменивший Гомылко. Не опуская бинокля, Денисов сказал:

— Сегодня здоровый глаз Синявского как будто видит лучше, чем вчера. Захлебнулась уже вторая атака противника. Он достоин поощрения, а Гомылко?

Не услышав ответа, Денисов опустил бинокль и взглянул на стоявшего рядом Орлова.

Невольная оговорка причинила такую боль Денисову, что он лишь усилием воли сдержал навернувшиеся слезы.

Не теряя времени, Асканаз попрощался с товарищами по штабной работе и в сопровождении Браварника направился в полк Синявского. Он шагал, думая о своих новых обязанностях. «Боевой и политический руководитель… ответственный за жизнь многих сотен людей…» Он чувствовал тревогу при мысли об этом, но именно эта тревога и заставляла его подтягиваться. Асканаза радовала мысль, что теперь-то ему, быть может, удастся преодолеть чувство недовольства самим собой, которое он испытывал после того, как неосторожно повредил себе руку.

Проходя мимо того места, где был похоронен Хромов, Асканаз поискал глазами свежий могильный холм. Ему вспомнились слова Браварника о маке, и он подумал о том, что на взрыхленной земле весной пробьются свежие всходы. «Смерть и жизнь идут рядом», — мелькнуло у него в голове. Он обернулся к Браварнику:

— Да, Хромова мы не забудем, а весной природа украсит его могилу цветами.

— «Природа возвращает все то, что отнимает», — такое присловие было у нашего колхозного семеновода.

— А я было подумал, что так говорил учитель естествознания…

— Что ж, вероятно, говорил и он, да мне больше запомнились слова семеновода.

Занятый разговором с Браварником, Асканаз подошел к позициям своего полка. Снедавшая его внутренняя тревога еще более усилилась, когда, представившись командиру полка Синявскому, он пошел на КП Шеповалова. Не успел он пройти и десяти шагов, как загрохотали орудия и минометы. От гула канонады и проснулся Денисов в ту минуту, когда Асканаз ускорил шаги, чтоб поскорее добраться до Шеповалова.

Солнце еще не показывалось, хотя восток порозовел. В это утро противник открыл огонь раньше обычного. Над головой Асканаза и Браварника то и дело проносились пули и осколки.

— Ох… — раздался неподалеку негромкий стон.

Асканаз свернул в ту сторону, откуда доносились голоса. Молоденькая сестра тащила раненного в ногу бойца.

— Что это с тобой? — спросил Асканаз у раненого.

— Да нога, проклятая! Если б ранило не в ногу…

— Капризный попался мне раненый! Все кажется ему, что фашист у него должен был спросить: куда, мол, дорогой противник, прикажешь тебя ранить?

— Ох, и санитарка же попалась, врагу не пожелаю! — вздохнул раненый.

Асканаз нашел Шеповалова сильно озабоченным. Фашисты яростно напирали, и батальон с трудом отражал атаки врага. Веснушчатое лицо Шеповалова было залито по́том.

Он корил командира пулеметной роты, высокого старшего лейтенанта:

— Зарываетесь носом в землю, словно страусы, как будто спасете голову, если будет подбит хвост. Почему молчит станковый пулемет во второй роте? Подбили наводчика? Да когда же вы научитесь маскироваться, черт побери?! Смените наводчика и перебросьте пулемет в «лисью нору». Огонь откроете, когда противник будет на расстоянии ста пятидесяти — двухсот метров. Они подходят вот с той стороны, — Шеповалов рукой указал направление, — думают, что у нас там нет огневой точки. Ну, выполняй!

Когда командир пулеметной роты отошел, Шеповалов повернулся к Асканазу, отирая рукавом гимнастерки потный лоб.

— Я так и думал, что ты придешь, сегодня здорово навалились. А ну, погляди на карту.

Асканаз наклонился над картой. Шеповалов дал указание командиру одной из рот и снова обернулся к нему.

— Этих проклятых ПТР так и не подбросили мне, приходится пушками подбивать фашистские танки…