— Вот и оказывай добро после этого… — пробормотал Тартаренц. «Но уходить от него не стоит…», — подумал он.

— Столько патронов и дисков подбросили туда, хватит до самого вечера. Пусть только перевяжут рану, — если буду в силах, никто меня в санчасти не удержит, уйду на передовую! Но вас оставить я не могу! Где это слыхано, чтоб не помочь товарищу в беде?

— Эх ты! — вспылил Унан. — Думаешь, не понимаю, что ты трясешься от страха? Оставь меня в покое! Вон Марфуша недалеко: освободится — и подойдет ко мне.

— Что хотите говорите, товарищ Унан, я не оставлю вас в таком положении. Оставить раненого, не оказав ему помощи, — это бесчеловечно!

— А оставить сражающихся товарищей без боеприпасов — это человечно? Да ты погляди, погляди, — вон новые фашисты идут в бой, отразить же их надо!..

— Ну и что ж, пусть себе идут, найдется, кому их отразить! Уж если тебя ранило, веди себя как раненый!.. — невозмутимо отозвался Тартаренц.

Пока он пререкался с Унаном, почти рядом разорвалась новая мина. Взметнулась земля, и рыхлый пласт накрыл обоих. Тартаренц встряхнулся и, показывая на руку, так же залитую кровью, как и у Унана, с упреком проговорил:

— Ну вот, меня опять ранило! Теперь неизвестно, выживу или нет! О-ох! — и он тяжело застонал.

Но Унану было не до разговоров: удар земляной глыбы ошеломил его, он лишь смутно слышал Тартаренца, передвигаться он уже не мог и позволил Тартаренцу отвести себя в санчасть.

Заргаров долгое время не мог забыть оскорбления, нанесенного ему Ашхен. При воспоминании о пощечинах лицо у него начинало гореть. В бессильном возмущении он несколько раз подходил к госпиталю в надежде встретить Ашхен и поговорить с ней. Но Ашхен упорно избегала его, Заргаров нигде и никому из знакомых и словом не обмолвился о том, как оскорбительно отнеслась к нему Ашхен. Хотя после знакомства с ней он по-прежнему был приветлив с Еленой, но та видела, что Заргаров уже не так настойчиво стремится к встречам с нею. Они работали в одном учреждении, и при встречах с ней Заргаров принимал страшно озабоченный вид и притворялся занятым. Елена ничем не выдавала, что ее задевает невнимание Заргарова.

От Зохраба по-прежнему не было никаких вестей, но тревога Елены значительно уменьшилась после того, как она начала регулярно получать от Асканаза дружеские письма, не говоря уже о том, что деверь сопровождал их довольно значительными денежными переводами.

Неожиданно для Елены Заргаров появился у нее в один из сентябрьских вечеров.

Закончив работу по дому и уложив Зефиру, Елена внимательно оглядывала себя перед зеркалом, любуясь своей стройной фигурой в новом облегающем темном платье. Но чего-то ей не хватало. Ее томило чувство одиночества, однако Елена и сама не смогла бы в эту минуту сказать, чего ей хочется.

Поздоровавшись с Заргаровым, Елена быстро проверила светомаскировку, зажгла лампочку и уселась за стол почти рядом с гостем. Разговор перескакивал с одной темы на другую. После нескольких неопределенных слов о ходе военных действий хозяйка и гость поговорили о видах на новый урожай, о хлебных карточках и других житейских вопросах.

— А ты зачем явился ко мне с забинтованным пальцем? — с улыбкой спросила Елена.

— Да так, в привычку вошло.

— Ты помнишь, как я тебя защищала на обеде у Вртанеса, выдумала, будто ты трактористу помогал. А ты взял и сам себя выдал!

— Как это?

— Оказывается, Ашхен заметила, что у тебя шесть пальцев на одной руке, и сказала об этом своим знакомым…

— Прошу тебя, не упоминай при мне ее имени!

— Но ты, кажется, ею увлекался?..

— Дорогая Елена, я просто хотел оказать услугу жене товарища. Уезжая, Тартаренц просил меня не забывать ее, помогать чем могу. А ты же знаешь, что я готов душу отдать за товарища… Но ты как будто намекаешь на что-то?.. — и Заргаров невольно провел рукой по лицу, как бы стараясь стереть следы, которые могли остаться от пощечины Ашхен.

— Ну хорошо, не будем говорить об Ашхен, — равнодушно произнесла Елена.

— Конечно, Елена-джан. Разве я могу думать о ком-либо другом, после того как познакомился с тобой?

— Ого!.. — недоверчиво протянула Елена, хотя заметно было, что слова Заргарова польстили ей. — Если это действительно так, сделай себе операцию, пускай тебе снимут лишний палец!

— Боюсь, Елена-джан, как бы не было заражения крови…

— Нашел чего бояться! Люди не боятся, когда им руку или ногу оперируют на фронте, что же может случиться с тобой здесь, в мирных условиях?

— Твое слово — закон для меня, Елена-джан.

Заргаров понял, что Елена ничего не имеет против его посещений. Через несколько дней он снова зашел к Елене и на этот раз заговорил уже более определенно:

— Эх, Елена, кто знает, когда кончится война… Уже больше года я не знаю ни сна, ни отдыха. Конечно, работа своим чередом, но ведь нужно и развлечься иногда. Сколько раз хотел зайти к тебе, но все как-то не решался…

— Вот и я — иногда просто места себе не нахожу! Придешь домой, присмотришь за ребенком, похозяйничаешь, — смотришь, и день пролетел! Ох, хоть бы скорей кончилась война! Уходит ведь жизнь…

— Да, да, ты это правильно сказала, Елена-джан; жизнь-то всего одна. Вот я тоже. Прихожу усталый домой. Не успеешь войти, уже по телефону трезвонят: скорей, мол Артем Арзасович, подкинь продукты в столовую такого-то завода или немедленно доставь госпиталю масло и фрукты… Целый день на службе только этим и занят, и дома ни минутки отдыха не дают. А то ошарашат тебя: отправляйся в такой-то колхоз с докладом!..

— Да уж этими поручениями замучили вас… — с сочувствием отозвалась Елена.

— А кого это заботит? Хоть умри, а выполняй!

В следующий раз Заргаров пришел с пакетами и вручил их Елене, распространяясь о том, что давно интересуется ею, но дела не позволяли думать о личном. Однако теперь он чувствует, что дружеская близость с Еленой ему необходима как воздух.

— Елена… — продолжал он горестно, — нет у меня личного счастья! Если б ты только знала, как мне тяжело… Моя жена… — Но тут Заргаров заметил, что Елена нахмурилась, и торопливо продолжал: — Долгое время не решался я заговорить с тобой, но больше не могу! Знай же, знай: моя избранница — это ты! Каждый раз при виде тебя я проклинал свою судьбу, которая не дала мне встретиться с тобой хотя бы десять лет назад!

— Ну ладно, перестань! — засмеялась Елена, хотя в душе была польщена. Преодолевая какую-то неловкость, она спросила: — Говоришь, что ты несчастлив, а почему? Ведь жена у тебя хорошая и, говорят, ответственный работник!

— Так-то так, но…

— А я слышала, что вы очень дружно живете.

— Не будем говорить об этом.

— Точно так же могу и я тебе надоесть.

— Ну, как у тебя поворачивается язык, Елена! — с укором произнес Заргаров. Он видел, что дело складывается в его пользу, Елена держала себя не так, как Ашхен. И он с жаром продолжал: — Как ты решаешься сравнивать ее с собой! Да она… малокультурная женщина, не понимает моих запросов… Елена, бесценная моя, когда я бываю с тобой, весь мир мне кажется иным!..

После нескольких минут восторженных излияний Заргаров принял подавленный и угнетенный вид.

— У нас все же не умеют ценить людей. Вот прошлый раз прочел я доклад в Канакире… Доклад не плохой. Недаром же занимался одно время историей… И вот, представь, вчера мне говорят, что какой-то молокосос на меня заявление написал: не понравилось ему, что я рассказывал, как армянский народ боролся против иноземных захватчиков под руководством уроженца Канакира Агаси!

— Но почему? — удивилась Елена. — Это герой романа «Раны Армении», не правда ли? Агаси боролся ведь против персидских поработителей?

— Вот, вот, видишь, ты правильно меня поняла! А этот молокосос пишет в своем заявлении, что, мол, докладчик не отличает исторических деятелей от героев романа… Пошел я к своему приятелю Гаспару Гаспаровичу, говорю: «Вот что, братец, я же делал доклад по твоим тезисам; если в них есть ошибка, грех пополам». А он взбесился! Говорит: «Ты всегда перепутаешь, я, мол, указывал тебе на Агаси как на пример из художественной литературы, а не историческое лицо…» И еще что-то плел, словно я ему первоклассник какой-то. Этот Гаспар Гаспарович страшно зазнался с тех пор, как большой пост получил, никаких возражений не терпит! Досада меня взяла, я и заявил ему: отказываюсь, мол, впредь от всяких докладов, с меня хватит! Ну, а в нашем учреждении — сама знаешь, — как со мной считаются. Если бы не я…