На следующее утро Ашхен обошла всех друзей и близких, чтобы проститься с ними. В первую очередь она забежала к Шогакат-майрик, которая только что вернулась из села вместе с Маргарит. Больше часа она не выпускала из объятий Тиграника, осыпая его ласками. Тиграник мало что понимал из слов матери, но, чувствуя, что мать не так, как всегда, прощается с ним, крепко прильнул к Ашхен и ни за что не соглашался сойти с ее колен.

В последний раз расцеловав ребенка, Ашхен осторожно разняла его ручки, передала Седе и вместе с Маргарит быстро вышла из комнаты. Они пошли на вокзал. Она намеренно не говорила никому о том, что едет на фронт, чтобы ее не провожали. Крепко обняв Маргарит, Ашхен о чем-то тихо говорила с ней. О чем же говорили две подруги? Трудно было сказать. Но все, что они говорили друг другу, казалось им важным и необходимым. Ашхен в последний раз обняла и расцеловала подругу и поднялась по ступенькам вагона.

— Ашхен-джан! — воскликнула Маргарит, когда Ашхен выглянула из окна вагона. — Все сделаю, как ты говорила, но смотри — мы должны снова встретиться здесь, слышишь?

— Слышу, милая, сейчас у всех провожающих такое желание, а желание всех — это закон. Да, ты встретишь меня и… Ара.

Денисов только что выслушал доклад начальника оперативной части о ходе военных действий. Солнце уже перешло за полдень, Денисов приказал начальнику штаба разработать новые боевые задания для дивизии.

— Бить по противнику без передышки и днем и ночью, — заключил Денисов.

Накануне утром он распорядился перевести штаб армии на новое место, неподалеку от Владикавказа, и до последней минуты почти не присаживался: всю ночь с работниками штаба уточнял данные о личном составе и технике, а в этот день уже с рассвета руководил боевыми операциями.

В соседней комнате его нетерпеливо поджидала Марфуша. С неделю пролежав в санбате, она вполне оправилась, решительно отказалась от переброски в тыл и выпросила у Денисова разрешение остаться пока при штабе. Теперь она усердно следила за питанием Денисова. В те редкие минуты, когда Денисов отрывался от занятий, чтобы перекусить или передохнуть, Марфуша заботилась о нем, упрашивая снять хотя бы тужурку, когда он ложился отдыхать, или подкладывая ему лакомые кусочки, когда он ел, и заранее советуясь со штабным поваром, что бы приготовить ему на завтрак или обед (она знала, что у Денисова больной желудок).

Когда Денисов вышел из своего кабинета, Марфуша вскочила с места и, поддерживая свою раненую руку, шагнула к нему, пытливо заглядывая ему в лицо. Должно быть, она прочла на лице Денисова именно то, что ей так хотелось узнать, потому что взвизгнула со свойственной ей непосредственностью:

— Удирают фашисты, да?! Выгнали их из нескольких сел, да?

— Но сопротивляются… — задумчиво сказал Денисов.

— Ну и что ж, что сопротивляются! Но ведь нападаем-то мы, инициатива перешла к нам, правда, дяденька?

— Ишь ты, усвоила военные термины! — добродушно сказал Денисов Марфуше, усаживаясь за стол.

— А я днем видела раненых с передовой. Они рассказывали, что на одном участке фашисты удирали в панике, а те, что остались в окопах, в плен сдались, — тараторила Марфуша.

— А какие показания тебе дали пленные? — улыбнулся Денисов.

— Ой, не давали, дяденька! Рассказывайте лучше вы.

При взгляде на Марфушу Денисов невольно испытывал теплое чувство. Марфуша, которую ее ранение возвышало в собственных глазах, оставаясь наедине с Денисовым, уже не стеснялась попросту беседовать с ним.

— Один из взятых в плен сообщил, — рассказывал Денисов, которому нравился пылкий интерес Марфуши, — что две роты их батальона были почти целиком уничтожены: он сам с одним товарищем спрятались под телами убитых, дождались прихода наших и сдались им в плен.

— Ах, почему я не была там!..

— Это было в другой части, не у вас.

— Ну и что ж, вы думаете, наша часть отстает от других? Ничего подобного!

— Поглядите, какой патриот своей части!.. Ну, а покушать-то что ты мне дашь?

Марфуша ахнула и стремглав бросилась вон из комнаты. Через минуту она вернулась, осторожно неся тарелку с рисовым супом. Денисов хлебал через силу, но расхваливал кулинарное искусство Марфуши:

— Молодец, Марфуша, умеешь и славно воевать и вкусно готовить.

— И тому и другому училась у Аллы Мартыновны. Ах, дяденька, когда же мы увидим ее, а?

Лицо Денисова омрачилось — от Аллы Мартыновны давно не было вестей.

— Долог еще путь до нашей Аллы Мартыновны.

Притихшая Марфуша принесла котлету с ломтиками жареного картофеля. Денисов нехотя доел второе, встал и прошелся по комнате. Проворно прибирая со стола, Марфуша бормотала:

— Не вовремя меня ранило… Мы в наступление перешли, а я даже не знаю, кто там без меня Остужко помогает… Дяденька, если ночью провод освободится, разрешите мне связаться с Остужко?

— А что, рапорт от него хочешь потребовать?

— Ой, и правда, о чем я буду с ним говорить? Ага, знаю, — спрошу, кто меня заменяет.

— Ну, знаешь, если только для этого, вряд ли можно занимать провод.

— Ну ладно, и не надо. Кофе дать?

Выпив стакан кофе, Денисов снова прошел к себе и затребовал последние сведения. Начальник оперативной части, широко улыбаясь, подал Денисову листок с рапортом.

— Вот молодец Иванов! — воскликнул Денисов, пробежав глазами листок. — Значит, фашисты вынуждены уже отступить к Гизелю? (Иванов был командиром дивизии, которой дано было задание завладеть селом Гизель — одним из опорных пунктов Владикавказской группировки фашистов.)

После совещания с членами военного совета и начальником штаба армии Денисов отдал новый приказ по дивизиям. Суть приказа заключалась в том, что в бой вводились две свежие дивизии, которым вместе с дивизией Иванова и другой, уже действующей на этом участке, поручалось, не ослабляя темпа наступления, вытеснить неприятеля, пытавшегося окопаться на подступах к Орджоникидзе. Дивизии же Араратяна поручалось обходным маневром перерезать фашистам путь к отступлению.

Начальник штаба присел к столу, чтобы составить текст приказа. Денисов с возгласом одобрения положил телефонную трубку: ему только что доложили, что на одном из участков фронта братья Дмитрий и Иван Тарасенко подбили двадцать один танк; бо́льшая половина была подбита Дмитрием.

— Чудесно! — воскликнул Денисов. — Без танков немецкая пехота не продержится.

— Товарищ командующий! — радостно доложил начальник оперативной части, только что положивший трубку другого телефона. — Лейтенант Шапошников принял на себя командование ротой после гибели ротного командира. Рота ворвалась в село Гизель и заняла несколько домов. Фашисты стараются выбить их, но рота крепко держится.

— Передайте Иванову, чтобы он не жалел сил для помощи Шапошникову, скажите, что я подбрасываю ему еще один полк. Он не должен давать неприятелю в эту ночь ни минуты передышки.

Раздался новый телефонный звонок. Адъютант доложил Денисову, что его зовут к телефону. Денисов взял трубку и, подтянувшись, спокойно и раздельно произнес:

— Вышлю подробное донесение немедленно же… Точно так, уже вошли в село Гизель… Наши части уже потеснили немцев на одной из окраин… Точно так, до рассвета… Гарантирую.

Денисов положил трубку и с посветлевшим лицом сообщил:

— Дела идут хорошо и на участках других армий… Только что говорил с начальником штаба фронта. Вызовите ко мне командира авиационного соединения.

Ознакомив явившегося командира с положением на фронте, Денисов спросил:

— Кого из летчиков вы можете нам выделить на рассвете?

— Самсона Мкртумяна, Ивана Баронина, Котэ Мегрелишвили, Курбана Байрамова, Александра Бардиева, Дмитрия Сигова…

— Хороший подбор! — улыбнулся Денисов и, указав на карте несколько направлений, объяснил: — Вот путь отступления неприятеля; а отсюда, по последним данным разведки, он ждет подкрепления и подброски боеприпасов. Твои соколы не должны давать ему ни минуты покоя. Надо бомбить возможный путь отступления и громить посланные на помощь свежие силы.