— Ну, не плачь, скажи, где он, я схожу за ним!
— Но как же, ведь патрульные…
— А, черт с ними! Скажу, что пропал мальчик.
— Нет, нет, никто не должен знать, что Микола вышел из дому!
— А-а…
Упрекала ли Оксану Клава за то, что та разрешала сыну принимать участие в таких опасных делах, или же, наоборот, была удивлена геройством Миколы? Оксана чувствовала, что Клава не решается спросить, куда ушел Микола.
Но вот наконец шаги… приглушенные голоса нескольких мужчин под окном. Стук. Оксана открыла дверь. В комнату вошел фашистский обер-лейтенант в сопровождении двух полицейских. Лицо его показалось ей знакомым. Ну да, это он тогда увел Марфушу!
По приказу обера полицейские перерыли комнату. Клава подхватила громко плачущую Аллочку и примостилась на кровати. Видимо, фашисты не нашли в комнате ничего. Показав пальцем на Оксану, обер приказал:
— Взять!
— Что вы хотите от меня, Куда вы хотите взять меня?
— Излишние вопросы… Ваша сестра объяснит, за что вас берут! Нам все известно, отпирательство ни к чему не приведет!
Несмотря на все усилия Оксаны сохранить самообладание, слова обера заставили ее вздрогнуть. Неужели Аллу схватили? Значит, Василий Власович напал на след? Эти мысли вызвали в ней такую ярость, что она не сдержалась.
— Отпирательство? Отпираются только преступники, а я не преступница! Хотя откуда вам понять разницу между преступником и невинным человеком?.. Вам просто нужны жертвы! Если вам так уж хочется сражаться, то идите на фронт, но не хватайте безоружных женщин, не пугайте детей.
— Молчать! Эй, вы, взять ее!
— Но у меня ребенок… девочка больна.
— А эта женщина что тут делает? — ткнул рукою в Клаву обер-лейтенант. — Пусть присмотрит за девчонкой эту ночь. А если вам так уж хочется, мы доставим ребенка туда, где вы будете находиться.
Клава старалась взглядом внушить Оксане, чтобы та не настаивала. Оксана почувствовала: Клава дает ей понять, что берет на себя заботу о ребенке.
…Клава сидела в углу комнаты, крепко обняв Аллочку. Девочка прижалась лицом к ее груди. Испуганная грубыми голосами злых, незнакомых людей, ворвавшихся в дом, девочка не разобрала ни одного слова и даже не знала, что эти люди увели с собой ее мать. К Клаве она была очень привязана и чувствовала себя в безопасности у нее на руках. Долгое время Клава не выпускала девочку из объятий и лишь тогда, когда Аллочка уснула, тихо поднялась и уложила ее в постель. Только теперь она по-настоящему осознала весь ужас того, что случилось с Оксаной. Она ничего не поняла из слов обер-лейтенанта, потому что ничего не знала о деятельности Аллы Мартыновны. Но судьба Оксаны пугала ее. И что она скажет Аллочке, когда та спросит утром, где мать? А Микола… Где он, что с ним?.. Клава металась по комнате, сжав кулаки и кусая губы в бессильной ярости.
Как хорошо, что она случайно зашла к Оксане, а то что было бы с ребенком?.. «Ах, гады!» — вырвалось у нее. Дома ждали муж-инвалид и маленький сын. Но нет, Аллочку ни на минуту нельзя оставлять одну, ведь она может проснуться!.. Что будет с девочкой, если она почувствует себя покинутой, проснется а не найдет возле себя матери!
В дверь тихонько постучали. Клава с внутренней дрожью тотчас же открыла дверь. В комнату проскользнул Микола. Блуза на нем была разодрана, левое ухо окровавлено. Он молча взглянул на Клаву и сделал несколько шагов по комнате. Аллочка лежала, уткнувшись лицом в подушку и тяжело дышала. Микола тотчас догадался, что Аллочка плакала перед тем, как заснуть, и с тревогой спросил:
— А где же мама?
Ничего не ответив, Клава неопределенно мотнула головой.
— Почему ты не говоришь, тетя Клава? Я уже передал письмо (Микола почувствовал, что сказал лишнее, и тотчас же прикусил язык), то есть я узнал, что за лес и м отомстят… Да, но все же, где мама?
Нельзя было скрывать истину от встревоженного мальчугана.
— Арестовали! — вырвалось у Миколы.
Глаза его наполнились слезами. Он с такой быстротой метнулся к двери, что Клава не успела даже помешать ему.
Микола выбежал из комнаты и исчез за углом.
Глава вторая
УТЕШЕНИЕ
В конце лета 1943 гада, в то самое время, когда в Краснополье происходили описанные события, советские войска разгромили гитлеровцев под Курском и постепенно оттесняли к западу, нанося удар за ударом.
Минул год. Маленький украинский городок возрождался к жизни. Одновременным штурмом с трех сторон войска Денисова взяли Краснополье. Потерявшие голову гитлеровцы в панике отступали. Денисов, ныне генерал-лейтенант, въезжая в город, видел, как жители, окружив советских бойцов, со слезами радости обнимали и целовали их. Объятия, смех, слезы — все это казалось сейчас естественным и привычным завершением боевого пути: в каждом вновь освобожденном месте именно так встречало население родную армию-освободительницу.
Денисов вышел из автомашины и пешком зашагал по тротуару. Он то засовывал руки в карманы, то закладывал за спину, то поправлял фуражку. Как бы ни хотелось ему выглядеть по-обычному уравновешенным и хладнокровным, это ему не удавалось. Следовавший за ним на расстоянии адъютант ускорил шаги, нагнал его и вполголоса сказал:
— Товарищ генерал-лейтенант, прошли тот дом…
Денисов молча повернулся и таким же неспешным шагом направился обратно.
У входа его встретил тот, кто при гитлеровцах известен был под кличкой «Сапожник». Лишь теперь узнали многие, что под этой кличкой скрывался ушедший в подполье один из секретарей горкома. Перед Денисовым стоял человек с вдумчивым, волевым лицом, проницательными глазами и спокойной, уверенной осанкой. Поздоровавшись с Денисовым, он повел его в маленькую комнатку.
— Вот в этой комнате она бывала часто… вплоть до того дня, когда ей пришлось перебраться в лесной лагерь. Да, Алла Мартыновна была душой нашего подполья!
Денисов разглядывал маленький столик со стулом перед ним, кушетку, простой шкаф, смотрел так, словно не мог оторвать глаз. Он не захотел сесть, стоял молча, с фуражкой в руках. Хозяин квартиры, по-видимому, не тронул ничего в комнате, где жила и работала Алла. Денисов не мог говорить ни о чем, в его мыслях была только Алла. Хотелось остаться одному. Поняв это, Васильчук (бывший «Сапожник») незаметно вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.
Понизив голос, Васильчук рассказывал адъютанту Денисова о работе подпольной организации, о том, какую большую роль играла Алла Мартыновна в подполье. Но вскоре у входа послышались взволнованные голоса. Васильчук вышел узнать, в чем дело. Оказалось, что группа горожан Краснополья хочет увидеть Денисова. Вначале Васильчук не хотел их впускать, но, подумав, подошел к двери и негромко постучал.
Не получая ответа, он снова постучал. Ему показалось, что за дверью послышался подавленный стон. Васильчук вздрогнул. Он решительно толкнул дверь — и остановился на пороге: Денисов, понурившись, сидел за столиком. Услышав шаги, он медленно поднял голову. Васильчук заметил слезы на его глазах, попятился и тихонько прикрыл за собой дверь. Денисов вытер глаза и заново стал перечитывать письмо, которое он держал в руках. Это была последняя записка Аллы, написанная за несколько часов до расстрела. Записку эту доставили Васильчуку в первый же час освобождения Краснополья.
«Андрюша, голубчик, — писала Алла, — твоя старуха выполнила свой долг, как могла. На душе у меня стало легко, когда я услышала о московских салютах, когда узнала, что один из этих салютов был дан в честь победы той армии, которой руководишь ты. Родной мой, больше четверти века мы прожили вместе. Мне спасенья уже нет — приговор объявлен. Но помни: о том, что я умираю стоя, со спокойной душой и поднятой головой. Крепко целую тебя, твоя навеки Алла».
Уже который раз перечитывал Денисов эти задушевные слова! И из строчек письма перед, ним ясно вставал образ Аллы, на него смотрели ее ласковые глаза, и Денисову казалось, что Алла что-то говорит ему, и он понимал ее слова, понимал, что всю свою жизнь она хотела бы прожить рядом с мужем.
