— Майрик-джан, что мне на это ответить… — Гарсеван нагнулся, поцеловал руку Ханум. — Ты такое сказала, что я и слов не нахожу!

— Что же делать, сынок, боли и мучений в жизни не миновать, и больше всего это к матерям относится. Живу надеждой, что хоть остальные мои вернуться. А надежда для человека то же, что солнечный свет для земли…

Они поговорили о невестках и внуках Ханум, о том, какой урожай и доход ожидается в этом году, но она все возвращалась к разговору о сыновьях, расспрашивала об их житье-бытье. Она с любовью показала ровные ряды вишневых, персиковых и абрикосовых деревьев, которые были высажены Унаном.

Арарат кутался уже в вечернюю мглу, когда Гарсеван и Пеброне попрощались с Ханум.

В один из первых дней августа Асканаз отдыхал у себя в комнате. Солнце уже зашло. Асканазу не хотелось зажигать свет, приятно было вдыхать вливающийся в открытое окно свежий воздух.

Свыше двух месяцев он неустанно обучал свой полк, водил его в походы в дальние районы, заставлял преодолевать труднейшие горные дороги. За это время его бойцы основательно изучили все виды современного вооружения. После проверки командование Кавказского фронта пришло к заключению, что дивизия вполне подготовлена к боевым действиям на фронте. Полк Асканаза Араратяна вышел на первое место по боевой подготовке: настойчивый командир полка сумел весь свой боевой опыт передать командирам и бойцам, с которыми не расставался ни на учебном плацу, ни на маршах. Сегодня он впервые провел ночь в своей комнате, которую Шогакат-майрик содержала в образцовой чистоте.

Рано утром на следующий день, в торжественной обстановке, полки должны были получить на площади имени Ленина свои боевые знамена и принести присягу в том, что честно и самоотверженно выполнят свой долг перед отчизной.

Асканаз был не один. С ним была Нина, одетая в военную форму. Облокотившись на подоконник, они смотрели вниз на тускло освещенную улицу.

Они только что выслушали очередное сообщение Совинформбюро: враг упорно продвигался вперед и на юге и на востоке. Одно было утешительно — то, что вести сообщались из Москвы, а голос Москвы вливал надежду и веру.

Асканаз закрыл окно, затемнил его и зажег свет. Нина подошла к столу, пробежала глазами одну из газет.

— О чем только думают наши союзники? Собираются они открывать второй фронт или?..

Асканаз махнул рукой.

— Время покажет. А пока что нам нужно надеяться больше всего на мощь нашей собственной армии.

— Асканаз Аракелович, ведь мы будем в составе армии Денисова, не правда ли? — спросила Нина, продолжая просматривать газеты.

— Ну и что же?

— Вы знаете, я очень рада этому! — Нина помолчала с минутку и живо добавила: — Имейте в виду, Асканаз Аракелович, что я теперь могу работать связисткой, окончила курсы!

Снова наступило молчание. С сильно бьющимся сердцем Нина взяла в руки рамку, в которой была вставлена карточка трех подруг. Той, которая стояла посредине, уже не было в живых. Какими обещаниями был связан Асканаз с погибшей девушкой? Ведь Нина сама рассказала Асканазу историю своей жизни. Почему же он ничего не говорит ей о своей личной жизни, о своих переживаниях? Но, собственно, к чему? Разве Нине и без того не ясен жизненный путь Асканаза? Война, война, ее тяготы и подвиги! Нина не решалась признаться даже самой себе, что с каждым днем Асканаз все больше значит в ее жизни. Ей хотелось бы слышать от него сердечное слово… Но, вероятно, она оттолкнула его своей резкостью тогда, во время московского разговора… Хотя нет, нет, Асканаз был великодушен, и, конечно, он понял причину тогдашней ее вспышки. Так в чем же дело? Да, видимо, единственной причиной является то, что не она та избранница, которая может заменить ему Вардуи. «Не Ашхен ли?.. — промелькнуло у Нины. — Да, да, разве я не вижу: Асканаз — вот к кому стремится душой Ашхен! Такая женщина — в руках какого-то Тартаренца, что за насмешка судьбы! Но Ашхен слишком скромна, а Асканаз так щепетилен!.. Нет, он не способен быть помехой чужому счастью. Значит, Ашхен тоже не в счет. — Нина словно успокоилась. — Сейчас, конечно, не этим заняты его мысли».

Она достала из сумочки письмо сестры и вновь перечитала те строчки, в которых та писала, что Дима чувствует себя хорошо, каждый день у него прибавляются новые слова, а недавно он заявил, что «Дима скоро вырастет, поедет за мамой и привезет ее». На глаза Нины навернулись слезы. Она обернулась и встретила взгляд Асканаза. Он встал, подошел к Нине, своим платком вытер ей глаза и сказал:

— Я сам отвезу вас в Москву, к Диме, когда наступит время.

— Но почему вы вспомнили о Диме?

— Вспомнилось как-то… — отозвался Асканаз, не желая показывать, что угадал причину ее слез.

Лучше было ей не спрашивать! Она не может вызвать его на откровенность, но заботливость Асканаза утешила Нину…

В дверь постучали.

Асканаз открыл дверь. В комнату вошел стройный юноша лет восемнадцати, в серых брюках и вышитой украинской сорочке. Он выглядел слегка смущенным, но молодцевато вытянулся и отрапортовал:

— Разрешите обратиться, товарищ командир! Сегодня наконец военный комиссариат удовлетворил мое ходатайство, и мне разрешили вступить в армию. В комиссариате сказали, чтобы я явился в ваш полк. Я никогда не решился бы беспокоить вас в такое позднее время, но завтра вручают знамена и будут принимать присягу. Зовут меня Юрий Мартиросян.

Юноша говорил быстро, взволнованно. Последнюю фразу он проговорил медленно, отчетливо произнося каждое слово и не отводя открытого, напряженного взгляда от лица Асканаза Асканаз посмотрел на Нину, затем подошел к юноше и приветливо предложил ему сесть. Но Юрий продолжал стоять и мял фуражку в руках.

— Значит, на фронт хочешь, Юрик?

— Да, да, — радостно отозвался Юрик, обнадеженный приветливым тоном Асканаза.

— А ну-ка, расскажи о себе.

— Этой весной я окончил десятилетку. Комсомолец с тысяча девятьсот тридцать девятого года. В Осоавиахиме научился стрелять по-снайперски. По русскому и по немецкому в школе были пятерки.

— Если придется допрашивать пленного немца, какие ему вопросы будешь задавать? — по-немецки спросил его Асканаз.

Юрик вспыхнул.

— Спрошу, в каком он чине и в какой части, потом — состав части, где дислоцирована, где сосредоточены главные силы, каким вооружением оснащена, — по-немецки ответил юноша.

— А где ты научился всему этому? — снова переходя на русский, спросил Асканаз.

— Это один майор занимался с нами в Осоавиахиме.

— Кто твои родители?

— Мама у меня учительница, — быстро ответил Юрик, затем с видимым усилием добавил: — а папа служащий.

— Я сейчас дам тебе отношение. Явишься в батальон, оттуда тебя отправят в роту, к Гарсевану Даниэляну. Слыхал о таком?

— Читал о нем в газетах. Это тот самый, который, будучи раненым, уничтожил восемь фашистов?

— Да, — подтвердил Асканаз.

Послышался телефонный звонок. Асканаз отложил ручку и взял трубку. Говорил командир дивизии Вардан Тиросян.

— Точно так, товарищ комдив… Да, да, — тут Асканаз улыбнулся: — Согласно вашему приказу, отдыхаю и никакими посторонними делами не занимаюсь. Прошу прощения, одно лишь маленькое дельце… Новое пополнение: даю направление добровольцу… Совсем молодой, лет восемнадцати… Юрий Мартиросян… Как?.. Ну да, не могу отказать. Куда? Посылаю в роту Даниэляна… Будьте здоровы.

Повесив трубку, Асканаз написал записку и, вручая ее Юрику, с улыбкой сказал:

— Видишь, Юрик, о тебе знает уже и командир дивизии!

На лице Юрика было написано смущение. Он подтянулся и, отдав честь, спросил:

— Разрешите идти, товарищ командир?

Асканаз приветливо кивнул и проводил молодого добровольца до выхода.

— Чудесный мальчик! — вырвалось у Нины. — И развитой какой!

Снова раздался телефонный звонок.

— Ты это откуда звонишь, товарищ комиссар? Прекрасно. Сейчас же ко мне! У меня? Только Нина Михайловна.