Как-то весной дети вернулись из школы раньше обычного и окружили Сатеник с веселыми возгласами:

— Поздравляем, сегодня день всех матерей — восьмое марта!

И одна из девочек накинула новый шелковый платок на голову Сатеник.

Сатеник растерялась от неожиданности. Что это значит — «день матерей»? И ей вспомнились прожитые горькие дни… Значит, ей выпало на долю не только счастье вновь стать матерью, но и для нее, как для матери, установили особый праздник.

В этот день дети заставили Сатеник пойти с ними в театр. Второй раз она согласилась пойти в театр, когда дома праздновали совершеннолетие Габриэла. Ставили пьесу Сундукяна «Хатабала». В памяти Сатеник запечатлелся образ несчастной дочери купца-богатея, и она не раз после этого задумчиво повторяла:

— Бедная Маргарит, как ее оскорбили!

Габриэл часто пересказывал матери содержание прочитанных книг. К старым книгам, имевшимся у Михрдата, прибавились новые книги — сочинения Ленина, произведения Абовяна, Туманяна, Дуряна, Раффи, а также Пушкина и Гюго. Сатеник не удавалось запомнить имена всех писателей, но она с любовью стирала пыль с книг, а иногда и подносила их к губам, потому что Габриэл любил читать их. Как-то раз Габриэл прочел матери рассказ Демирчяна под названием «Сато». Вспомнив те дни, когда и ей приходилось стирать на других из-за куска хлеба, Сатеник с возмущением воскликнула:

— Ишь, люди с черной душой!.. Что же, выходит, прачка не человек?

В рассказе упоминалось, что события происходили в Ереване; Сатеник озабоченно спросила:

— Габриэл, ты не знаешь, где живут те люди, у которых Сато служила? Позовем ее к нам домой, поможем ей чем-нибудь!

Габриэл засмеялся. Видя, что мать обиделась, он поспешил объяснить, что Сато — героиня книги Демирчяна. Это объяснение не удовлетворило Сатеник: она не понимала разницы между героиней книги и реальным человеком, ей хотелось поговорить с Сато, открыть ей свое сердце.

По просьбе матери Габриэл не раз читал ей отрывки из ее любимых книг — «Раны Армении» и «Армянская лира».

Михрдат ничего не жалел для сына. Видя, что любовь к сыну вновь вернула к жизни некогда окаменевшую от горя Сатеник, он старался ничем не дать ей почувствовать разницу в их возрасте. И он настолько успел в этом, что Сатеник уже не стеснялась в присутствии посторонних говорить о нем, как о своем муже, хотя вначале предпочитала иносказательно называть его «наш старший».

Михрдат был уже цеховым мастером на швейной фабрике и пользовался славой лучшего мастера. С помощью месткома он построил себе маленький дом и поселился в нем с женой и сыном.

У Сатеник как будто не оставалось повода горевать. Габриэл кончил семилетку и поступил в техникум; окончив его, он завел себе новых товарищей на заводе, куда поступил слесарем. Сатеник с неизменной приветливостью принимала всех новых друзей мужа и сына, но упорно отказывалась выходить из дому и бывать у знакомых.

В заветном сундучке, привезенном с родины, она хранила памятные вещи, связанные с Габриэлом. Вот в этой коробочке — пучок волос Габриэла, когда ему исполнился год; это рубашонка, которая была на нем в тот день, когда он впервые произнес «мама»; вот это его букварь, его первые короткие штанишки, его первый пионерский галстук, а вот это — полученный в «день матерей» головной платок, который Сатеник сняла и спрятала в сундук. Когда Габриэлу случалось хотя бы на несколько дней уехать из дому, Сатеник садилась перед сундучком и словно утоляла тоску по сыну, перебирая его вещи.

Когда Сатеник услышала весть о начавшейся войне, она тотчас же спросила мужа:

— Это османы начали войну?

— Нет, Сатеник, на этот раз не османы, а немцы: теперь фашисты стали господами в стране немцев.

— А что такое фашист? — справилась Сатеник.

— Фашист — это дурной человек.

…Прижавшись головой к груди сына, Сатеник заново переживала все, что ей пришлось испытать в жизни. Габриэл понимал, что происходит в душе матери, понимал и то, что ее невозможно утешить словами. Он больше часа просидел рядом с ней, лишь иногда ласково проводя рукой по ее седым волосам, выбившимся из-под платка.

Пришли Гарсеван и Аракел и сели ужинать. Михрдат несколько раз заглядывал в комнату Габриэла, но, видя, что мать и сын молча сидят обнявшись, счел за лучшее не тревожить их.

Сатеник наконец выпустила сына из объятий и, сдерживая слезы, тихо сказала:

— Иди поешь, сынок, а потом ложись, ведь утром… тебе нужно ехать.

Она взглянула на сына, словно надеясь, что он опровергнет ее слова. Но Габриэл сказал ей:

— Нет, мама, я лучше посижу с тобой.

— Ой, нет, родной мой, тебе надо выспаться!

И Габриэл понял, что для успокоения матери он должен поесть и лечь.

Сатеник постлала ему постель. Выглянув в соседнюю комнату, она увидела, что гости уже спят. Когда Габриэл лег, она села у его изголовья.

Глядя на сына, Сатеник думала о том, что принесет ей будущее.

Неужели в эту ночь приходит конец ее счастью, доставшемуся ей ценой стольких страданий! Сатеник, переживавшая тревогу каждый раз, когда Габриэл запаздывал домой, напрасно старалась теперь призвать к себе на помощь мужество. Ее лишь слегка утешало сознание, что Габриэл сильный и выносливый юноша.

Габриэл дышал спокойно и ровно. «Ах, почему мой Габриэл не женился на хорошей девушке, был бы у меня сейчас внучок…» — думала Сатеник. Но здесь нить ее мыслей обрывалась. Нет, ведь и в этом случае Габриэлу все равно пришлось бы уйти на… (язык у нее не поворачивался произнести это слово!), где смерть стоит на страже. Так не лучше ли, если бы этой войны вообще не было?! Но на этой мысли она не задерживалась. Ведь война-то все равно уже началась, Габриэлу все равно придется идти воевать!.. Пусть хотя бы живым остался! И Сатеник, вытирая глаза, мысленно твердила: «Пусть вернется домой, если даже… потеряет руку или ногу… Хотя нет, нет, пусть вернется таким, каким идет на войну, вернется с честью!..»

Страдания, испытанные в жизни, закалили душу Сатеник. Бывало раньше, настигнутая бедой, Сатеник мысленно взывала: «Господи, на тебя моя надежда, смягчи сердца жестоких людей!» А теперь Сатеник уже не просила бога о милосердии. Быть может, под влиянием Габриэла она изменилась и поняла, что со злом надо бороться. И Сатеник теперь мысленно повторяла: «Пусть падет зло на головы тех, кто его породил!» И мать желала силы и стойкости сыну, чтобы он своей рукой сокрушил злодеев.

Но вскоре все эти мысли рассеялись, и мать вновь отдалась воспоминаниям о сыне. Габриэл стал ворочаться, и ей показалось, что сына что-то тревожит во сне. Она вспомнила самые заветные часы, связанные с его детством, машинально положила ему руку на грудь и, низко склонившись над ним, вполголоса запела колыбельную песню, которую когда-то пела ему:

Она несколько раз пропела колыбельную, перекрестила сына, съежилась у его изголовья и положила свою иссохшую руку на загрубевшую, мускулистую руку сына.

Утром раньше всех поднялся с постели Михрдат. Он приготовил шашлык на завтрак, принес свежей зелени с огорода, накрыл на стол и тогда лишь окликнул гостей. Когда Габриэл вошел вместе с матерью в столовую, Михрдат с гостями уже готовились сесть за стол. Пеброне ни на шаг не отходила от мужа и все время что-то нашептывала ему на ухо. Во время завтрака уезжающих напутствовал Наапет.