— Кто его заменяет?

— Командование роты взял на себя комвзвода Карпов. В первом батальоне…

Сильный взрыв заглушил слова комполка. Денисов отвел трубку, потряс ею в воздухе и снова приложился к ней.

— Ну, что у вас там в первом батальоне?..

— Тяжело ранен комиссар Хромов, некем его заменить.

— Пошлите пока парторга.

— Для закрепления успеха прошу усилить батальоном.

— Держитесь своими силами. Получите огневую поддержку от дивизии.

Денисов отошел от телефона. Итак, Хромов… очень уж был горяч, вероятно, сам возглавил атаку. Закрепить успех… А когда прибудет пополнение? Денисов снова потер лоб. Связавшись со штабом армии, он попросил прислать бомбардировочную авиацию.

Он не заметил, как настал полдень: перед глазами стояла сплошная завеса пыли и дыма. Подошел с докладом начальник разведки: захваченный в плен вражеский офицер на допросе сообщил, что противнику подбросили свежий полк.

Денисов задумался над перегруппировкой своих сил. Послышались непрерывно следовавшие друг за другом взрывы.

— Быстро разузнайте, что там происходит! — приказал он адъютанту.

Выяснилось, что самолеты противника перебили расчет двух гаубиц. Денисов глубоко перевел дыхание, словно ему не хватало воздуха. В ушах звенело от залпов зениток и постепенно замиравшего рокота самолетов.

Положение дивизии постепенно ухудшалось. 625-й полк, действовавший в этот день наиболее удачно, также попал в тяжелое положение: противник сосредоточил большую часть своих сил против этого полка, и ему грозило окружение.

Наступившая ночь не принесла успокоения Денисову. Вернувшись в штаб, он задумался: положение дивизии было тяжелое; придется снова просить о пополнении, о том, чтобы ему подбросили танков, помогли авиацией…

Ординарец принес алюминиевую тарелку с гречневой кашей и двумя кусочками консервированного мяса. Денисов за целый день не прикоснулся к еде. Взяв ломоть украинского пшеничного хлеба, он положил сверху кусочек мяса. Но есть ему не хотелось, сказывалось сильное нервное напряжение. С ломтем в руке он подошел к стене, окинул взглядом карту и начал мысленно набрасывать план будущих операций. В комнате было душно. Он расстегнул воротник кителя и, почувствовав облегчение, принялся за свой ломоть хлеба с мясом.

Утолив голод, он стал просматривать бумаги. Взгляд его упал на несколько конвертов. Денисов перебрал конверты. Два из них были надписаны рукой Аллы. Бессовестно, что он до сих пор не прочитал их! Он быстро просмотрел оба письма жены. Прочел до конца, и у него вырвалось долгое «н-да-а…» Он поднял сжатый кулак и медленно опустил на стол, мысленно повторяя строки ее письма. «…Мы не так себе представляли… до каких же пор будем отступать?.. Я готова ко всякой неожиданности. Если так будет продолжаться, может быть, долгое время не увидимся… Мне дали поручение, я остаюсь здесь…» Здесь?! «Не ищи меня в тылу…»

Денисов прищурил глаза, посмотрел на потолок. Да, а какими словами закончила Алла свое письмо?! Как это у нее написано? Да, «Не ищи меня на путях отхода, ищи на пути наступления…» Ах, Алла моя, Алла, я думал, что ты вышла из строя, а ты вот как, гражданскую войну, оказывается, вспомнила!..

В дверь негромко постучали. Денисов пришел в себя и нетерпеливо бросил: «Войдите!»

В комнату вошел запыхавшийся Гомылко. Чувствуя на себе вопросительный взгляд комдива, он хотел что-то сказать, но Денисов протянул руку к стулу, предлагая ему сесть.

— Пошлите меня в полк, — начал было Гомылко, наклоняясь к Денисову.

— Об этом после, — прервал его Денисов. — Удалось ли получить оперативные сводки?

— Точно так, удалось, — отозвался Гомылко.

Он доложил Денисову более точные данные о потерях, о новом расположении частей, о боезапасах, передал сводки.

Денисов сделал несколько пометок на листке и, заметив, что Гомылко что-то еще хочет сказать, поторопил его:

— Ну, договаривайте.

— Из шестьсот двадцать пятого сообщают, что комиссар первого батальона Хромов умер.

Денисов вздрогнул. Помолчав, он спросил:

— А как там с Синявским? Снова просит подкреплений? (Синявский был командиром шестьсот двадцать пятого полка.)

— Просить-то просит, но с ним самим худо: поврежден левый глаз. Я узнал об этом от полкового комиссара. Сам он ни словом не обмолвился. Следовало бы хоть на время сменить его…

Денисов, пробегая глазами сводки, пробормотал:

— Кутузов воевал с одним глазом…

— Да, но…

— При чем здесь «но», товарищ начштаба? Надо предложить Синявскому вылечить глаз.

— Прошу вас послать меня в полк заменить его! — решительно встал со стула Гомылко.

— Опять вы о том же?! — нахмурился Денисов, но, видя напряженное лицо Гомылко, добавил уже мягче: — Ладно, посмотрю, решу.

Узнав, что дивизионный комиссар еще не вернулся из штаба армии, куда был вызван утром, Денисов задумался на минуту, затем повернулся к Гомылко:

— Распорядись, чтоб в три ноль ноль ко мне явился агитатор Араратян.

В полночь перестрелка немного утихла. Асканаз собирался пойти в батальон Шеповалова, чтобы провести беседу с бойцами, о событиях за истекшие два месяца. Два месяца… Никакой период жизни Асканаза не мог идти в сравнение с этими двумя месяцами!.

…Асканаз вспомнил тот день, когда он получил свое первое боевое крещение. В окопах переднего края он вел беседу с бойцами, когда началась сильная перестрелка.

— Товарищ старший политрук, — обратился к нему командир батальона, — вот по этому траншейному ходу вы можете добраться прямо до штаба полка.

— А куда ведет другой траншейный ход? — спросил он.

— А этот ход ведет ко взводу Каратова. Там сегодня ожидается жаркое дело.

Асканаз молча направился в траншею.

— Куда, куда это вы, товарищ агитатор? — встревожился комбат.

— К Каратову, — ответил Асканаз.

— Уж пошли бы лучше в резервную роту, — грохот такой, ничего не услышат.

Комбат не разобрал, что ему сказал в ответ Асканаз.

После артиллерийской подготовки противник пошел в атаку. Затрещали автоматы и пулеметы. Земля сотрясалась от взрывов. Чередовались атаки и контратаки.

Бой утих лишь к вечеру. Хотя с обеих сторон были потери, но противники остались на своих позициях.

Комбат вызвал к себе комвзвода Каратова.

— Молодец! Надо только сохранять хладнокровие. Не так уж трудно отбросить противника!

— Вовремя выручил и старший политрук. Когда на левом фланге пулеметчик Комаров вышел из строя, он тут же заменил его и помог отбить атаку противника.

— Какой старший политрук?

— Ну, старший политрук! Он так и сказал: «Каждый военный должен уметь воевать, как рядовой боец».

— Так вот оно что… — протянул комбат.

И когда чуть попозже Асканаз, с усталым, запыленным лицом, зашел к нему в блиндаж, он сказал ему:

— Ну, спасибо тебе за помощь, товарищ старший политрук!

Асканаз крепко пожал протянутую ему руку, думая про себя: «А я вот не благодарен сам себе: ведь противник все-таки не был отброшен назад… Вот если бы мы оттеснили его назад и опрокинули в реку, — другое дело! Но все же день не пропал у меня даром».

За эти два месяца обмундирование Асканаза успело вылинять и обтрепаться, лицо обветрилось. Он крепко подружился с сержантом-автоматчиком Браварником, смышленым и расторопным парнем.

Левая рука у Асканаза была забинтована, и каждый раз, глядя на нее, Асканаз чувствовал себя неловко. Желая прочистить и смазать свой револьвер, он разобрал его и во время сборки пружиной поранил себе руку. Асканаз не придал этому значения, но на следующий день ранка загноилась, и санитарный инструктор заставила его пойти на перевязку.

— Трудно привыкаете к боевой обстановке, да? Вот поэтому-то и отступаем, — насмешливо сказала девушка, перевязывавшая ему руку.

— Да я уже давно… — замялся Асканаз.

— Где там давно! Вон руки у вас какие нежные, — махнула рукой девушка и прибавила: — Да вы не очень горюйте, я вам в два счета залечу. Не только револьвер будете как следует держать, но и танком управлять!