— Ну, вот и спасибо! — улыбнулся Асканаз, жалея о том, что у него не нашлось подходящего острого словца в ответ на шутку девушки.

Вспомнив разговор с санитаркой, Асканаз поморщился: «Какая нелепость… Все время говорю о дисциплине, о сноровке в обращении с оружием, а сам… А ведь как я был уверен в себе! Вот что значит, быть не кадровым военным…»

Орудийный залп заставил его на минуту остановиться. Молча шагавший с ним Браварник тоном бывалого человека заявил:

— Не обращайте внимания, товарищ старший политрук, это попросту ночные шалости.

Асканазу почудилось, что Браварник решил, что он испугался снаряда противника. Асканаз стиснул зубы и коротко приказал:

— Пойди вперед и отыщи КП батальона.

На КП выяснилось, что Шеповалов ушел в первую роту. Не желая терять времени, Асканаз попросил провести его к командиру ближайшей роты и вместе с ним спустился в окопы, чтобы побеседовать с бойцами.

Некоторые из бойцов дремали, привалившись к стенам окопа, другие приводили в порядок и смазывали винтовки и пулеметы.

— Ну, Коля, ты плохой математик! Погоди, посмотрим, что нам скажет товарищ старший политрук, — громко сказал один из бойцов, узнав о том, что к ним в окоп пришел агитатор.

— А ну, Григорий, объясни нам, почему ты недоволен Колиными расчетами? — с улыбкой спросил Асканаз.

Поленову очень пришлось по душе и то, что дивизионный агитатор знает его по имени, и то, что он сейчас получит ответ на интересующий его вопрос.

— Товарищ старший политрук, Коле Титову не терпится узнать, сколько мы гитлеровских дивизий разгромили…

— Ишь, чего захотел… Пусть лучше подсчитает, куда мы дойдем, если и впредь будем отступать… — буркнул боец Мазнин.

— А что ж, подсчет — дело неплохое, — с улыбкой отозвался Асканаз. — А ну, подсчитай-ка ты сам, сколько убудет фашистских солдат, если и Титов и каждый из вас будут уничтожать по одному фашисту в день?

— Затрудняюсь сказать, товарищ старший политрук. Но, сколько бы ни перебили, все же часть нужно оставить, чтобы было кого бить, когда будем выкидывать фашистов из нашей страны!

Асканаз знал, что Поленов пользуется славой балагура. Прислонившись спиной к стене окопа, он машинально сунул забинтованную руку в карман. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил повязку.

Он подробно рассказал о сводке двухмесячных военных операций и добавил в заключение:

— А сейчас мы на всем протяжении фронта от Ледовитого океана до Черного моря — то есть на протяжении трех тысяч километров, товарищи! — оказываем упорное сопротивление врагу. И если каждый командир и каждый боец будут честно выполнять свой долг, фашистам не выдержать!

— Три тысячи километров?!. — протянул Мазнин. — Этого и за год пешком не пройдешь…

— Вот так расстояньице, черт побери! — рассмеялся Коля Титов. — Деревьев не хватит эту линию фронта озеленить.

— Значит, получается так, товарищ старший политрук, — вновь заговорил Поленов, — что у нас на правом фланге Ледовитый океан? Пусть попробуют фашисты пробиться туда… Будет то же, что случилось с их предками на Чудском озере!

— Тут не так важно то, что на правом фланге у нас Ледовитый океан, — заметил Асканаз. — Важно то, что в тылу наш народ полон гнева и ненависти к наглым захватчикам!

Поднялась луна, заливая своим бледным светом окоп. Асканаз пристально вглядывался в обветренные и изможденные лица Поленова и Титова, выражавшие одновременно и то, что обычно называют решимостью воина, и то, что принято определять словами «человеческое страдание».

В голове Асканаза мелькнуло: «В страданиях закаляется воля». Левая рука у него заныла сильнее, и он невольно закусил губу. Ему стало досадно при мысли, что бойцы, вероятно, считают его тыловиком. Может быть, этот словоохотливый Поленов даже считает Асканаза болтуном, который раз в неделю является в окопы, чтобы пересказывать бойцам новости, подчас уже известные им…

Асканаз в сопровождении Браварника выбрался из окопов. Он собирался пойти в другой батальон, но на полковом КП ему сообщили, что его вызывают в штаб дивизии.

Прошагав с Браварником с полчаса, Асканаз остановился передохнуть. Ущербная луна то и дело скрывалась за плывущими по небу облаками. Чудилось, будто прикрытая черным покрывалом земля притаилась в ожидании рассвета…

— Товарищ Араратян!.. — осторожно окликнул его Браварник.

Асканазу пришелся по душе дружеский оклик сержанта; он словно впервые почувствовал, что нуждается в задушевном, простом слове, нуждается так же сильно, как и те, с которыми он работал в течение этих двух месяцев. Ему захотелось пожать руку Браварника, но тот наклонился, стараясь рассмотреть шест с дощечкой, укрепленный на небольшом холмике.

— Вот тут похоронили комиссара Хромова… — заговорил Браварник, поглаживая рукой дощечку. — Не смогли доставить его в санбат, фашисты не давали нам передышки. Тут-то и похоронили его. Эх, товарищ Араратян, комиссар у нас был мировой!

И не найдя слов для выражения боли о погибшем комиссаре, Браварник замолчал и заговорил совсем тихо, словно сам с собой:

— Рядом с могилой рос мак. Кто-то из нас нечаянно задел лопатой, сломал стебель, и так жалко стало… Мне хотелось посадить его на могилу… Не могу я привыкнуть к мысли о смерти!

— Да и зачем к ней привыкать, браток?

— Не сочтите меня за труса, товарищ Араратян. Лично я смерти не боюсь. Но вот такой пустяк, скажем, растоптанный цветок или там разоренное птичье гнездо, меня расстраивают…

— Тот, кто цены не знает малому, и на большое дело не способен. Я тебя понимаю, Браварник.

— Вот и хорошо! А то бывает и так: заговоришь в простоте душевной с человеком, который хотя бы на один чин выше тебя, и пропало дело! Стоит открыть рот, что вот, мол, жаль этого разрушенного дома или же сожженного села, сразу так и накинутся: «А-а, ты что, вредные настроения проповедуешь, в отчаяние впал, не хочешь больше воевать, да?!» Право слово, жалеешь иногда о том, что заговорил! Хорошо вы это сказали, честное слово, товарищ Араратян: «Тот, кто цены не знает малому, и на большое дело не способен». Мы уже у штаба, товарищ политрук, вы пароль не забыли?

…У Денисова только что закончилось совещание. Против него за столом сидел Гомылко и, нахмурившись, читал вслух сообщение Совинформбюро: «Двадцать четвертое августа… В направлении Днепропетровска…»

— Да, далеко они зашли… Не так-то легко будет повернуть на Берлин…

Денисов еще раз проверил на карте рубежи дивизии и, ткнув карандашом в крестик, обозначавший КП 625-го полка, сказал:

— Крепкий мужик у нас Синявский! Советовал ему хоть немного поспать, а он отказывается, уверяет, что даже глаз у него перестал болеть!

— Это у него халхин-голская закалка сказывается, его не так легко сломить! — с гордостью сказал Гомылко и, глядя на покрасневшие от бессонницы глаза Денисова, добавил: — И вам бы не мешало поспать.

— Совет разумный, только плохо то, что вы сами ему не следуете! Обещаю не отстать от вас, коли вы подадите пример, — усмехнулся Денисов.

Тут же после ухода Гомылко в комнату вошел Араратян, взял под козырек и стал перед столом начдива так, чтобы не было видно забинтованной руки.

Денисов испытующим взглядом окинул Асканаза. Трудно было сказать, вспомнил ли он те дни, когда Асканаз гостил у него в Краснополье. Асканаз же был поглощен мыслью о том, зачем вызвал его к себе комдив, с которым ему почти не приходилось встречаться за эти два месяца.

— Садитесь, товарищ Араратян. Скажите, вы хорошо знаете Шеповалова?

— Так точно. Часто приходится бывать у него в батальоне. Как раз вечером был в одной из его рот.

— Ах, так… Днем он довольно далеко продвинулся. Синявский очень доволен им.

— Самого Шеповалова мне не пришлось увидеть, меня вызвали к вам.

— Скоро увидитесь с Шеповаловым и не скоро расстанетесь. А это что, уже ранены? — заметив забинтованную руку Асканаза, спросил Денисов.

— Да нет, простая царапина… Проходит уже.