Появился Асканаз. Его тотчас же окружили Шогакат-майрик, Ашхен, Маргарит. Все молча глядели на него: слов не было, говорили взгляды, улыбки, слезы. Асканаз горячо обнял мать и шепнул ей: «Спасибо тебе за все, бодрись, мама-джан!» Затем, обняв Маргарит, сказал ей: «Ну, невестушка, пиши почаще Ара, помни, что это очень важно для него!» Покрасневшая Маргарит молча кивнула головой.

Асканаз и Ашхен стояли друг против друга. В памяти Асканаза пронеслись все его встречи с этой женщиной. Да, она прекрасна не только на вид!.. Ашхен взглянула на него — и в неудержимом порыве обняла Асканаза, поцеловала раз, другой… Оба не могли сказать ни слова от волнения.

Крупными шагами подошел Михрдат и, заслонив Ашхен, обнял Асканаза своими могучими руками.

— Бедняжка Сатеник очень хотела повидаться с тобой! — воскликнул он. — Так и не сумел убедить ее, что у Асканаза ни минуты свободной нет… Габриэл нам пишет такие хорошие письма, учится воевать наш сынок…

Потом он по очереди обнял и расцеловал знакомых бойцов, приговаривая:

— Да не тупятся ваши мечи, не знают промаха ваши пули!

Когда поезд уже тронулся и в воздух взлетели фуражки и затрепетали высоко поднятые платки, Михрдат невольно оглянулся на Шогакат-майрик. Заметив, что ноги ее уже не держат, он подхватил ее и довел до ближайшего столба, чтобы она могла проводить взглядом поезд, ускорявший ход. Из окна вагона смотрел Ара — смотрел на мать, на Маргарит; но вот они совсем скрылись из виду, и Ара с тоской оглянулся на родной город. Там остался дом, осталась незаконченная картина, к которой он теперь не мог бы прикоснуться кистью, — так изменился его прежний замысел! Ара казалось, что он уже не прежний юноша, беспечно наблюдавший жизнь со стороны, что в новой обстановке, среди новых товарищей, он сразу возмужал…

Шогакат, точно вся обратившись в зрение, глядела вслед поезду, и когда он скрылся за поворотом, почувствовала, что силы окончательно оставили ее. С помощью Михрдата она кое-как добралась до трамвая и всю дорогу до дома шептала: «Четверо…», по очереди называя заветные имена сыновей.

Михрдат довез Шогакат-майрик и Цовинар домой. Седа, оставшаяся дома из-за болезни сына, тревожно захлопотала вокруг свекрови.

— Да снизойдет покой на твою душу! — по-старинному простился Михрдат с Шогакат-майрик.

Войдя в садик перед своим домом, Михрдат помедлил перед ягодными кустами, посмотрел на зреющие плоды на яблоньках, начал полоть грядки, но вскоре почувствовал, что не может всей душой отдаться работе. Ему невольно вспомнился прошлый год, когда он с Наапетом и Асканазом мирно беседовал о красоте и величии Арарата, вспомнились его мечты о будущем Габриэла. Сердце сжалось. Самой тяжелой его заботой было сейчас состояние Сатеник. С того дня, как Габриэл выехал на фронт, Сатеник не знала покоя, постоянно болела, день и ночь говорила о сыне. Даже письма Габриэла не успокаивали ее. Михрдат всегда с тревогой входил в дом. Он постоянно внушал Сатеник, что она должна гордиться сыном, гордиться доброй славой, которую он завоевал в армии. Но Сатеник интересовало одно — когда она снова увидит сына…

— Увидеть бы только один раз, прижаться к его груди и так, на его груди, и умереть… — с плачем повторяла она.

Войдя в комнату, Михрдат увидел жену на коленях перед маленьким сундуком: она что-то перекладывала в нем. Михрдат услышал, как она приговаривает вполголоса:

— Умереть мне за вышитую твою блузу… ведь так любил надевать ее летом, заворачивая рукава выше локтя… умереть мне за сыночка… Неужели не было в городе девушки тебе по сердцу?! Хотя бы внучонка оставил мне в утешение!.. Вот и галстучек твой… вот и гребешок… Хоть бы прядку мне оставил, приложила бы к сердцу, чтоб не болело оно… Ах, пусть все беды твои на меня перекинутся, пусть я высохну, сгину!.. Габриэл-джан, сердце мое, жизнь моя, бесценный мой…

Когда она умолкла, Михрдат подошел к ней и сказал:

— Ну, вставай же, Сатеник, давай хоть сегодня пообедаем вместе. Ты Габриэла добрым и хорошим сыном вырастила — разве это малое утешение? Вот и сегодня опять на фронт сколько людей уехало! А если уж отсюда столько народу отправили, ты подумай, из других городов сколько приедут! Ведь есть еще Тбилиси, Баку, Москва, Саратов и я уж не знаю сколько… А ведь чем больше поедут, тем скорее избавимся мы от этих безбожников, и парни наши все живы-здоровы скоро домой вернутся… Ну, вставай же, садись со мной за стол!

Михрдат уговаривал жену и в то же время накрывал на стол. Сатеник с трудом поднялась с пола но, не удержавшись на ногах, опустилась на стул и чуть слышно сказала:

— Поставила я обед… Погляди-ка в кухне…

Михрдат никогда еще не видел жену такой подавленной. Он взглянул на варившийся на керосинке суп, приправил зеленью и пряностями. Немного погодя он принес из кухни кастрюлю, разлил суп в две мисочки и пододвинул одну Сатеник. Желая подбодрить и отвлечь жену, Михрдат налил вина в два стакана, поставил один перед женой и, чокаясь с нею, веселым голосом сказал:

— Ну, выпьем, Сатеник-джан, держись крепко, женушка!..

Однако Сатеник, казалось, ничто уж не привязывало к жизни. После отъезда Габриэла состояние ее начинало внушать серьезные опасения. Михрдат садился рядом с ней, внимательно выслушивал ее рассказы, сам рассказывал ей все новости, и Сатеник словно оживала. К Михрдату она по-прежнему относилась с чувством бесконечной признательности, в душе считая себя бременем для мужа.

Сатеник отодвинула от себя миску с едой, платком вытерла глаза и, словно размышляя вслух, сказала:

— Ты сам говоришь, что много людей уехало… Где же конец этому? До тебя и соседка забегала, рассказала. Ах, Михрдат, другое мне на ум приходит: если уж столько народу туда едет, значит положение тяжелое! А вдруг мой Габриэл… Ах, отсохни язык… Что это мне в голову пришло!..

— Нет, нет, Сатеник, ты не думай об этом! Если Габриэл узнает, что ты так терзаешь себя, ему будет тяжело. Воин должен чувствовать за собой родительскую поддержку, он должен быть спокоен за мать. А ты?..

— Но что мне делать, Михрдат-джан, если сердце не хочет успокоиться…

Михрдат наскоро пообедал, прибрал все со стола, затем подошел и осторожно пощупал лоб Сатеник. Заботливо обняв ее за плечи, он помог ей подняться и повел в спальню, уложил и укрыл ее.

— Тебе покой нужен, Сатеник. Вот выпей лекарства, это успокоительное, для сердца. А это вот компот. Хорошо было бы, чтобы ты немного поела и постаралась уснуть. Завтра, наверное, опять придет письмо от Габриэла. Подумай только, какой у нас заботливый сын, обязательно присылает по письму в неделю! Я вернусь к утру, и мы вместе напишем ответ. Я и Асканазу с Ара наказал, чтобы они нам подробно написали, если встретятся с Габриэлом.

— Хорошо, хорошо, ты не беспокойся, — отозвалась Сатеник, желая успокоить мужа. Повернувшись на бок, она взяла карточку сына и долго держала ее перед глазами, неотрывно глядя на лицо Габриэла.

Михрдат взглянул на часы и заторопился: он заведовал цехом на швейной фабрике и эту неделю работал в ночной смене.

Войдя в помещение цеха, Михрдат прежде всего проверил состояние машин, привел в порядок рабочий стол и только после этого, став на свое место, включил электрические ножницы и с увлечением принялся за работу. В мастерскую вошла женщина лет пятидесяти.

— А-а, ты уже здесь? — заметив Михрдата, улыбнулась она.

— Да, сестрица Заруи. Каких молодцов мы сегодня на фронт проводили!..

— Что и говорить! Да, я все хотела спросить: почему это шьется столько зимней одежды?..

— А ты вспомни старинную поговорку, — многозначительно отозвался Михрдат. — «К зиме летом готовятся!»

— Пословица пословицей, Михрдат, но выходит, что эта проклятая война и до зимы не кончится!

— Нужно полагать, что так.

— Когда же их выгонят наши?

— Потерпи, выгоним, время на это нужно.