— Значит, совсем хорошо ему? — уже спокойно спросила Шогакат.

— Доктор еще не позволил ему вставать. А Наапет-айрик все твердит: «Неспокойно у меня на сердце, пойду посмотрю, как закапывают на зиму виноградные кусты». И что мы ни говорили, как ни убеждали — встал, оделся и пошел…

— Ну, раз так, пойду и я, погляжу, как он там… — встала с тахты Шогакат.

— Да что ты говоришь, майрик-джан? Как ты пройдешь три километра пешком в такой холод, под дождем? Еще сама свалишься! Не могу я этого позволить! — решительно заявила Пеброне, усаживая Шогакат-майрик обратно на тахту.

— Так ведь он снова может заболеть. А если повторится болезнь, в его возрасте нехорошо это… — слабо возражала Шогакат.

В комнату вошел шестнадцатилетний Ашот — старший сын Ребеки, учившийся в девятом классе сельской школы.

— А вот и мужчина, старший в нашем доме! — с гордостью представила его Пеброне.

Ашот поцеловал руку Шогакат-майрик и отошел в сторонку.

— Поздоровайся и с Маргарит! — покачала головой Пеброне. — И не смущайся так, она ведь только-только стала студенткой, вчера еще была такой же школьницей.

Ашот несмело протянул руку Маргарит.

— Беги в сад второй бригады, Ашот-джан! — распорядилась Пеброне. — Найди Наапет-айрика и скажи ему, что к нам приехала Шогакат-майрик. Пусть сейчас же возвращается! Ведь еще утром у него температура была…

— Я тоже пойду с Ашотом, — попросила Маргарит.

Шогакат-майрик разрешила ей пойти.

Когда Ашот и Маргарит ушли, Пеброне рассказала гостье домашние новости, показала дом, разделенный коридором на две части. В одной жила семья Аракела, в другой — семья Гарсевана. Пеброне объяснила, что она убедила Наапета переселиться к ним: старик нуждался в уходе.

— Так и будем жить и трудиться, пока наши мужчины благополучно вернутся домой. Ребека работает в колхозе, и Ашот иногда помогает, когда спешная работа. А я слежу и за детьми Ребеки и за своими ребятишками. Но успела и в колхозе поработать — накопила восемьдесят пять трудодней. На этой неделе отпросилась, хочу немного хаурмы[14] на зиму приготовить, виноградных листьев засолить, овощей замариновать. Все-таки нелегко с домом управляться, ведь надо и обед готовить и за чистотой следить. Как говорится, некогда бывает нос утереть…

— Ничего, дочка, потерпи, скоро, видно, конец мучениям нашим, — подбодрила Шогакат.

…Маргарит с трудом добралась до сада. Хотя она была в ботиках, но на них налипло столько грязи, что она еле передвигала ноги. Маргарит посиневшими от холода пальцами при помощи щепочек счищала грязь, но через несколько минут боты опять обрастали ею.

В большом саду работало около тридцати женщин. Маргарит заметила и деда Наапета: она хотела было побежать к нему, но трудно было шагать между рвами и грядами по рыхлой и сырой земле.

— Погоди, дочка, как тебя зовут? — приложив руку козырьком ко лбу, медленно спросил Наапет.

— Маргарит зовут ее! — поспешил ответить Ашот.

— А-а, понравились тебе имя и обладательница его, да? Это не невеста ли сына Шогакат?

— Да. Я приехала с Шогакат-майрик повидать вас.

— Что ты говоришь, доченька?! — радостно сказал Наапет, остановившись рядом с виноградным кустом.

Маргарит только теперь заметила, что старик был бледен, на лбу выступили капли пота. Он тяжело дышал.

— Шогакат-майрик сейчас у Пеброне. Мы вам лекарство привезли.

— Ну, слушайте меня, дочки, Гаянэ-джан, Эвард-джан, Сирарп, Эмма, бесценные вы мои, — обратился Наапет к окружавшим его женщинам. — Закручивайте лозы вот так, только поосторожней, чтоб не сломать. Гибкие у них ветки, в умелой руке сами закручиваются. Словно ребенок, перед сном хочет, чтоб его укрыли, так и виноградный куст перед зимней спячкой просится, чтоб его потеплей укутали!

— Ладно, ладно, Наапет-айрик! — осторожно подсыпая заступом землю, добродушно откликнулась одна из женщин. — Не такие уж мы бестолковые. Все сделаем, как нужно.

— Вот и хорошо. А если затруднение встретится, вон у Ребеки спросите: она так наловчилась обрабатывать виноградную лозу, что не хуже любого агронома это дело понимает.

— Ой, честное слово, дед, мы тоже наловчились! — подхватила молоденькая колхозница.

— Нам ко всему приходится привыкать, — вмешалась в разговор немолодая колхозница Нубар. — Хлеба не видим, виноград сдаем в порядке поставок, даже детям не оставляем. Недаром говорится, человек — камень, все выдержит.

— Ну что за разговоры, Нубар! — обратилась к ней звеньевая Сирарп. — И в городе людям сейчас не сладко.

— Не тебе говорят, — рассердилась Нубар, — глядите-ка на нее, тоже мне работница!.. Если б я могла так подлаживаться к председателю, как ты, то и мое положение было бы иное.

— Ахчи[15], почему ты вскипятилась? — вмешался Наапет.

— А что же мне делать?.. Я просила у председателя денег, а он мне говорит: «Оставил эти деньги для покрытия задолженности по займу». Хлеб у меня на исходе. На что я буду жить? Муж у меня фронтовик. Уже орден получил…

Наапет обратился к Нубар:

— Ты, доченька, не волнуйся… Как только я почувствую, себя лучше, поговорю с председателем…

Женщины, которые давно заметили, что у Наапет-айрика больной вид, наперебой заговорили:

— Очень мы тебе благодарны, дед Наапет. Если чего не поймем, спросим Ребеку. Завтра-послезавтра все кусты будут закопаны, ты не беспокойся. Иди домой.

Наапет внимательным взглядом обвел женщин. Семейная жизнь каждой из них была ему хорошо знакома. Почти у каждой муж или сын были в армии. Как бы он хотел помочь этим женщинам, обремененным и домашними заботами и работой в поле и в садах, где они заменяли ушедших мужчин! А эта дрянная болезнь привязалась, как назло, и доктор все твердил о том, что у него какой-то процесс в легких, да и температура часто повышалась и слабость одолевала…

— У наших  т а м  потруднее дела… — задумчиво проговорила одна из женщин, у которой муж был пулеметчиком на фронте.

— Ну, дочки, раз вы так уверены, что обойдетесь без меня, пойду лягу. Так уж заведено на свете: сегодня трудишься, чтобы завтра легче и лучше было.

— Правильно, дед… Спасибо… иди… — хором отозвались женщины.

Наапет с Ашотом и Маргарит вышли из сада.

Наапет с трудом добрался до дому — силы изменяли ему. Увидев Шогакат, он сердечно поздоровался с нею и тотчас же сказал:

— Поздравляю тебя, сестрица Шогакат, твой Асканаз становится гордостью не только твоей, но и всех нас. Желаю силы его деснице! Теперь он глава нашей дивизии… Еще какой путь предстоит ему пройти!..

Видно было, что ему трудно говорить. Пеброне быстро приготовила постель, помогла ему раздеться и, уложив, подсунула несколько подушек ему за спину, а одеяло натянула до самого подбородка. Шогакат поднесла порошок сульфидина и стаканчик с водой.

— Говорите, поможет? — запив сульфидин водой, недоверчиво проговорил Наапет. — Кости у меня старые, авось, и без этого… Ну, раз говорите… до прошлого года я ведь в жизни своей лекарств не принимал.

— В молодые годы и лекарства не надо, братец Наапет! — откликнулась Шогакат.

Маргарит, которая усиленно отогревала посиневшие руки, не слыхала, когда Наапет говорил об Асканазе. Подойдя к кровати Наапета, она весело спросила:

— А вы слыхали, дедушка, какое назначение получил Асканаз?

— Знаю, дочка, знаю и поздравляю: мне Гарсеван обо всем пишет!

Услышав имя мужа, Пеброне радостно улыбнулась. Так и проходило время — в тревоге за мужа. Зато и радовалась же она, получив от него весточку!

— Хороший у тебя муж, Пеброне-джан! — ласково сказала Шогакат. — Он и мне письмо написал, все про моего Ара рассказал. Очень он меня обрадовал… Ведь Ара мой — совсем как ребенок.

Маргарит как будто не очень понравилась такая характеристика жениха, но Шогакат-майрик так была воодушевлена рассказом о письме Гарсевана, что не принимала в расчет чувств будущей невестки.