— Тебе нужно в больницу. - Олег поднимается и протягивает мне сдернутое со стопки полотенце.

Хорошо, что можно спрятать в нем весь ужас, который в эту минуту точно написан у меня на лице. По коже как будто прокатываются невидимые железные шарики, парализуя мышцы короткими ударами тока.

— Я уже в порядке, - стараюсь, чтобы голос звучал максимально спокойно. - Просто… ты же знаешь мои отношения со сладким. Не нужно было их есть, но Марина очень настаивала. Зачем-то соврала, что готовила сама.

Олег презрительно дергает уголком рта. Для него подобные ее выходки точно не в новинку. Что между ними было, пока я пыталась жить нормальной жизнью? Как далеко зашло? Можно ли мне попытаться каким-то образом убедить ее забрать себе это чудовище в обмен на помощь мне?

Я сразу выбрасываю эти мысли в мусорную корзину. Никто, абсолютно никто из круга Олега не может быть на моей стороне, потому что они все примерно такие же ненормальные и испорченные деньгами монстры, как и он сам. Просто кто-то не такой явный. Хотя… Вряд ли мы с Олегом производит впечатление пары «Палач и Жертва», так же могут жить и остальные его приятели.

— Уверена? - Олег подходит, щупает мой абсолютно холодный лоб. - Ты выглядишь очень бледной.

— Все нормально. - Осторожно и настойчиво отодвигаюсь из-под его руки. Нельзя забывать о естественности, нельзя быть слишком хорошей, нельзя быть слишком такой, как он хочет. - Но, если ты не против, я бы хотел вечером вернуться домой.

Он бросает взгляд на часы, озвучивая время - почти семь.

— Не заметила, как солнце село. Тогда, наверное, утром?

— Мы выезжаем завтра в восемнадцать ноль-ноль, - отчеканивает он. - Ни часом раньше. Если только ты не передумала ехать в больницу.

Тоже, чтобы я не забывала, что на самом деле он никакой не любящий и заботливый муж, а просто озабоченный тюремщик. И это даже мне на руку.

— Я не передумала, - так же холодно отвечаю я. - Можно мне сейчас подняться наверх и переодеться?

Олег молча выходит из дверного проема, как бы намекая, что путь свободен. Но когда я, буквально сжимаясь вдвое, протискиваюсь мимо него, резко выставляет вперед руку, как шлагбаумом загораживая выход.

Я упираюсь взглядом ему в грудь.

Только бы ему не пришло в голову именно сегодня и именно сейчас…

— Ты точно в порядке, девочка? - Рыком задирает мое лицо к себе, никак не реагируя на то, что от слишком резкого движения моя шея беспомощно хрустит. - Ничего не хочешь мне сказать?

Он что-то заподозрил.

Наверное, выгляжу смешно, когда пытаюсь посильнее вытаращить глаза, лишь бы только не зажмуриваться - еще одна выдающая меня с головой привычка, которую нужно выкорчевывать.

Олег пристально изучает выражение моего лица.

Щурится.

— Что ты хочешь услышать? - Удивительно, но я достигла того пика, после которого уже могу владеть собой. Просто вдруг поняла, что, если не сделаю этого - растущая внутри меня маленькая жизнь будет в опасности, и винить в этом будет некого. - Что жена твоего друга откровенно пускает на тебя слюни, подкармливая меня испорченными пирожными? Вижу, для тебя ее намерения ни разу не новость.

— А ты ревнуешь.

Он так доволен собой, что я внезапно понимаю - вся эта поездка была именно для вот этого, чтобы ткнуть меня носом во все то дерьмо, которое он творил, пока я была на свободе. Правда думает, что это должно меня задевать?

Вовремя останавливаю себя от желания выплюнуть в его довольную рожу все свое безразличие.

Вместо этого кое-как изображаю злость.

Пусть думает, что мне действительно не все равно, в кого, как и когда он совал свой член, ведь именно этого он и хочет. Может быть, осознание того, что он может причинять мне моральные страдания, удержат его от физических?

Даже страшно представить, что будет с ребенком, если Олег однажды озвереет и пустит в ход кулаки и ремень и сделает все то, о чем мне так воодушевленно рассказала Рита.

— Я не трахал ее, - милостиво сознается Олег и, врубив «славного парня», поглаживает меня по щеке тыльной стороной ладони. - Хотя она очень выпрашивала. И зад выставляла как течная сука.

— Сделай одолжение - избавь меня от подробностей, - огрызаюсь я.

И с облечением сбегаю наверх, придумывая новый план поведения.

Глава тридцать третья: Меркурий

Каждую ночь мне снятся вязкие тяжелые сны, после которых просыпаюсь с ощущением, что долго-долго куда-то шел, к чему-то стремился, но добраться так и не смог. И это пиздец, как погано, потому что я до сих пор остаюсь с коровьей лепешкой в голове вместо мозга. Ну, то есть я вполне себе соображаю, решая самые насущные дела, но хоть убей не могу вспомнить, что и кто меня ждет там, откуда я приехал. Я не очень-то помню, откуда я приехал. Судя по обгорелому пропуску журналиста и остатков билет на пароход, что мне выдали, как невероятное чудо после того взрыва, под который я попал, у меня должно бы сложиться впечатление, что приехал я из Ирландии.

Охренеть! Только почему я себя даже близко ирландцем не чувствую?

И почему имя Аерин О’Нил кажется мне полнейшей хренью?

Момент самого взрыва и предшествующих ему событий я так же не помню. Но это, в целом, ожидаемо. Мою голову изрядно перемесило – так, что даже пришлось делать трепанацию черепа. Хрен знает, как они умудрились провести ее чуть ли не на коленке, ни имея в распоряжении ни нормального оборудования, ни инструментов. Но смогли. После чего я отправился в кому, где и пробыл семь сраных недель.

— You will remember everything, - с уверенной улыбкой говорит мой лечащий врач. - Take your time.

А я каждое утро тупо сижу и пытаюсь выудить из раздробленной памяти хотя бы часть того, что видел во все. Потому что видел там что-то очень важное. Или кого-то. Но все, что удается достать – звуки выстрелов и какие-то крики.

За относительное благо долгого бессознательного состояния можно посчитать то, что к моменту выхода из комы мое тело физически полностью восстановилось. В смысле многочисленных переломов и рассечений после взрыва. То есть у меня нет необходимости шастать в гипсе. Правда, особенно шастать не получается и без гипса, потому что чтобы просто встать, мне сначала надо несколько минут посидеть, в противном случае редкий перепад давления или чего-то там еще напрочь сносит мне крышу, отчего пару раз я уже грохался мордой вниз.

Но все же с каждым днем я чувствую себя лучше и лучше. Чуть меньше отдыха, чуть меньше подготовки, чтобы встать, чуть больше пройтись, чуть больше нагрузки. Я точно знаю, что прежде мое тело любило нагрузку, что руки-спички – это вообще не мое состояние, что в быстром темпе пробежать несколько километров – это абсолютно нормально и не напряжно. И потихоньку-понемногу тело начинает оживать. Правда, со скудным больничным питанием рассчитывать на вменяемый прилив сил не приходится от слова «вообще».

Кстати, врач уже ненавязчиво предлагал дополнительные услуги за плату. Не отдельную палату, само собой, но усиленное питание и чуть более внимательный уход, хрен знает, что он под этим понимает. И я бы с радость, только денег у меня нет. Была кое-какая наличность, но по словам все того же врача вся она ушла на мою операцию. И даже не хватило.

Я понятия не имею, сколько у меня с собой было. Но хорошо, что было. В противном случае вряд ли бы я до сих пор коптил это небо. Очень жаркое и душное небо, надо сказать, непривычное для меня, но, в то же время, я точно вполне адоптирован к этому климату.

Самым разумным было бы обратиться в посольство собственной страны, но я медлю и сам не могу объяснить для себя причину этого промедления. С одной стороны, тогда бы появилась возможность перевестись в более серьезную больницу, если здесь такая вообще имеется. С другой стороны, пока что я вообще не транспортабельный, как бы ни не хотелось это признавать. Да, я пытаюсь ходить – и у меня уже получается сделать это, не облокачиваясь о стену, но сколько-нибудь резкое движение головой – и тут же сраное головокружение и тошнота.