Один раз уговорил доктора вызвать мне местное такси и свозить на место взрыва. Подумал, что там смогу что-то вспомнить. Не сразу, но уговорить удалось, примерно через неделю после того, как пришел в себя. К тому времени хотя бы мог самостоятельно держаться на ногах. И что же? Такси не проехало и сотни метров, как меня вывернуло в окно. Хорошо, то было раскрыто. А после я сидел мокрый и липкий из-за пробившего меня холодного пота. Медицинская сестра, что доктор отрядил присматривать за мной, наотрез отказалась продолжать дорогу – так и развернулись, приехали обратно.

Но дело все равно не столько в собственном хреновом состоянии, дело в опасении. В конце концов, в представительство можно просто позвонить. Не знаю, откуда во мне это странное чувство недоверия к окружающим, но оно столь отчетливо и так сильно довлеет надо мной, что рискую довериться ему.

Несколько раз за окном, в глубине города, слышал звуки перестрелок. И абсолютно четко понимал, что для меня эти звуки – норма. А что еще интереснее – я знаю, как далеко происходит разборка, сколько стволов принимает в ней участие, а также наименование и калибры стволов.

То есть в моей голове есть четкая информация об оружии, но нет ничего о моем прошлом и моих родных.

Родных…

Попытка заглянуть в эту сторону своих воспоминаний всегда заканчивается острой болью в висках. Меня точно парой длинных гвоздей насквозь пробивает.

Но там точно что-то есть. Вернее, кто-то.

Сегодня у нас в больнице самый настоящий киносеанс. В специально отведенной комнате на притащенных с собой табуретах собрались и косые, и глухие, и слепые, и даже несколько, как мне кажется, заглянули из самого морга. Ну, а действительно, когда еще доведется поглядеть настоящую фильму? И – да, я действительно немного иронизирую, потому что фильм такого лохматого года, что снят на чёрно-белую пленку. Но хоть показывают его не с бабины, а с обычной VHS кассеты.

У меня нет ни малейшего желания смотреть какие бы то ни было фильмы, даже если они вышли только вчера. Но и в палате тоже не сижу. У меня каждодневная вечерняя прогулка. Так как никакого парка вокруг больницы нет и в помине, здание тупо воткнуто посреди города, гуляю я по тротуару за стенами и, с недавних пор, по лестничным пролетам, что тяжелее в первую очередь для головы.

— Добрый вечер…

Оборачиваюсь на тонкий женский голос и внимательно осматриваю его обладательницу – хрупкая, невысокая, с усталым лицом, но улыбающимися глазами. Возраст медсестры оценить сложно, ей с равным успехом может быть и двадцать, и тридцать. Но главное – она белая и говорит на том языке, который я в своей собственной голове считаю родным.

— Добрый, - с трудом разлепляю пересохшие губы. – Ваш голос. Я его знаю…

Казалось бы – прошел всего два круга по больнице, а уже весь взмок. Но хоть ноги не дрожат, как в первый раз.

Но ее голос я действительно уже слышал. Только где и когда?

— Я застала вас, когда вы очнулись.

— Точно. Вы спрашивали, помню ли я свое имя.

— Да. Как ваши дела?

— Гуляю, - позволяю себе улыбнуться. – Все хорошо, спасибо. Еще немного – и выпишусь.

Разумеется, это и близко не так.

— Подождите, - я чуть понижаю голос и подхожу к медсестре ближе.

Она смотрит на меня снизу вверх. Очень открытое и чистое лицо. Я бы сказал – светлое. Разумеется, на ней ни грамма косметики. Да и не красавица. но не обычная, не серая мышь в общей массе. Странная, возможно, немного даже не от мира сего, в хорошем смысле этого слова.

— Весь персонал в больнице разговаривает на английском. Но я помню ваши слова, вы не говорили на нем.

— Мне показалось, так вам будет легче вернуться, - пожимает плечами. – Что-то не так?

Немного медлю. Мое недоверие снова поднимает голову, но сейчас оно вовсе не столь агрессивно, как раньше. Наблюдает, но не атакует.

— Я ничего не помню о своем доме, о своих родных. До сих пор. Полная пустота. У меня есть удостоверение журналиста, но оно…

— Не ваше? – спокойно и непринужденно.

— Не знаю. Возможно. Вам что-то известно обо мне?

— Откуда бы? – медсестра бросает взгляд сначала в одну сторону, потом в другую, а потом молча кивает в процедурную.

Оба проходим туда и занавешиваем дверной проход, двери тут нет.

Из соседней комнаты доносятся звуки старого фильма.

Медсестра указывает мне на стул, сама берет стойку для капельницы и ставит рядом со мной.

— На всякий случай, если кто войдет, - улыбается как бы извиняясь.

Киваю в знак понимания. Вот что значит мозги совсем в другую сторону работают, даже не подумал, как это наше затворничество может выглядеть со стороны если вдруг кто-то войдет.

— Не уверена, что смогу вам помочь, - говорит она, присаживаясь на край стола. – Как понимаете, сама я на месте взрыва не была. Просто у меня есть знакомые. Ну, знаете, когда ты находишься в чужой стране, волей-неволей начинаешь ценить общество соотечественников.

Киваю, хотя ни хрена не знаю.

— Так вот, я слышала, что о том взрыве говори в нашем представительстве. Они там были. Так обычно бывает, когда случается что-то из ряда вон выходящее, когда есть пострадавшие. Люди собираются, чтобы понять, нет ли среди пострадавших своих.

Она почему-то отворачивается и замолкает.

И у меня очень-очень нехорошее предчувствие от этого молчания.

— Вы почти умерли, - наконец, продолжает. – По сути, у вас была клиническая смерть. Наверное, с места взрыва вас везли в морг, не к нам.

— В морг, значит, в морг… - вылавливаю из памяти не к месту пришедшие слова.

— Но в дороге у вас появился пульс. Удивительно, но изредка такое бывает. Признаться, мало кто думал, что вы выживете. А если и выживете, то…

— Не стану ли овощем?

— Да.

— Они что-то еще говорили?

— У вас был телефон. Его нашли позже, когда вас уже увезли. Еще работающий. Ну, поэтому я и подумала, что язык в нем и ваш родной язык – они одинаковые. Сама не видела его, конечно, но мне рассказывали. Сразу скажу, понятия не имею, где он сейчас. Но, честно говоря, не думаю, что его еще можно вернуть. Два месяца прошло.

Телефон – это же писец какая кладезь информации.

— Мне нужно поговорить с теми, кто нашел мой телефон, - резко поднимаюсь на ноги и тут же хватаюсь за стойку, так как треклятая голова сразу идет кругом.

Медсестра сразу же подскакивает ко мне и подставляет плечо, помогая не грохнуться на пол.

Снова сажусь на стул.

Твою мать! Когда вся эта хрень прекратится?

— Я узнаю, но ничего не обещаю. Почти все уехали. За последние два месяца многое случилось – у нас даже небольшая война была. Да и сейчас все еще нет порядка. Да вы, наверное, слышали стрельбу.

— Слышал.

Надежда, что было подняла голову, снова утонула в сточной канаве.

— Не расстраивайтесь, может, что-то еще узнаем, - в ее голосе мне чудится настоящее сочувствие. – А почему вы не смотрите фильм? Не любите фантастику?

— А там фантастика? Я, честно говоря, не понял. Что-то старое, черно-белое, да и качество так себе.

— Что же вы так, напрасно. Это, своего рода, классика. Без таких фильмов не было бы современных Мстителей.

— Так себе потеря, - морщусь я. – Ладно, как называется это ваша классика?

У меня абсолютно пусто в голове – и разговор я поддерживаю на чистом автомате. Мне реально насрать на всю эту классику, просто не хочется обижать медсестру хамским поведением.

— «Королева космоса». Не смотрели?

— Даже не слышал.

— Ну как же? Три американских космонавта отправляются в первый полет к Венере. Но при приближении к планете…

Я дергаюсь так сильно, что рукой задеваю и сбиваю стойку для капельницы – и та с грохотом падает на пол. Но мне плевать на грохот, плевать на то, что нас могут услышать.

Венера…

Вера.

Планетка.

Это даже не ушат ледяной воды – это лед мне в вены.

Воспоминания обрушиваются на меня, точно бесконечный поток дождя, где каждая капля – образ из прошлого. Меня распирает и разрывает изнутри. Голова снова кружится, все вокруг кружится, я едва различаю далекие обеспокоенные слова медсестры. Чувствую, как дрожат руки, как пытаюсь встать на ватных ногах, но не могу.