К счастью, все хорошо. Валерия встречает меня с улыбкой, довольная и румяная, как колобок. Иногда меня реально жрет совесть за то, что она тратит на меня жизнь, которую могла бы провести рядом с действительно любящим ее мужчиной. Но потом я замечаю, как она возится с Волчонком, и вспоминаю, как в ответ на мое предложение заключить договорной брак, в котором она станет матерью моему сыну, Лера расплакалась и долго, очень долго рассказывала, что уже давно любит его как родного.

Вот и сейчас, когда я вывожу их погулять, она вьется над Вовкой, как коршун: одевает, обувает, вкладывает салфетку в каждый карман комбинезона, чтобы сын учился вытирать руки самостоятельно. А в парке, где в это время суток уже полно народа с мелюзгой, всегда пристально следит, чтобы Волчонок не упал.

Пока они идут к автомату, где накручивают сахарную вату, я в который раз вспоминаю Планетку. Что мне, черт его все дери, делать со всем этим? Она знает про моего сына? Нашего сына.

Или, может быть…

— Папа! - Волчонок, шлепая по лужам, налетает на меня и хватает за ногу, привлекая внимание.

Поднимаю его высоко над головой, кручу и оттаиваю под звуки его заливистого смеха.

Мой сын - смысл моей жизни.

Несколько лет назад я бы только фыркнул, если бы кто-то сказал, что я буду так зависим от одной маленькой жизни и превращусь в того самого оголтелого папашу, который может часами хвастаться друзьям успехами своего мальчишки. Но это истинная правда. Я помню Вовкин первый зуб, потому что как раз в тот день сам кормил его с ложки. У сына он вылез месяцев в восемь, и Лера сильно переживала, что это может быть признаком какого-то неприятного отклонения, хотя врачи в один голос говорили, что с ним все в порядке. В тот день я кормил его пюре и услышал, как ложка обо что-то цокнула, заглянул - а там целый зуб торчит. Через неделю их было уже три, и все - без криков, бессонных ночей и других фокусов.

Я помню, как он сделал первый шаг, хотя и увидел это по видео, которое прислала жена.

Я помню его первое «па!», которое случилось после «мама!» и «Дадада!»

Я помню, как он пах в тот день, когда Олег буквально швырнул его на пол, словно бездомного котенка. И хорошо помню, как пахнет сейчас - детским шампунем и мылом с ромашкой.

Если бы не Вовка - хер знает, какой была бы моя жизнь.

— Он совсем мокрый, - потихоньку журит Валерия, когда сын перебирается к ней на руки.

— Потому что кто-то растет маленький хулиган, - посмеиваюсь я, потихоньку таская его за ухо.

Волчонок фыркает и снова юлой выскальзывает из рук Валерии, чтобы взять штурмом следующую лужу. Она смотрит на меня с укоризной, мол, почему не повлияю, но сегодня тепло и погода хорошая, и мне не хочется торчать в четырех стенах.

Потому что почти наверняка там снова будет призрак Планетки.

На обратном пути из парка завожу их в семейное кафе и кормлю вкусняшками.

Домой приезжаем только к семи. Пока Валерия купает сына, пользуюсь уединением кухни, чтобы заглянуть на страницу Олега. Там до сих пор нет ни намека на Веру. Там только безграничное и уже хорошо знакомое мне самолюбование.

Поддаюсь соблазну.

Забиваю в поисковик ее имя и, мешкая пару минут, все-таки нажимаю на кнопку поиска.

Шквал ее фото на сцене буквально взрывает мой мозг. Веры сразу так много, что я начинаю медленно закипать, ненавидя себя за то, что все эти месяцы и годы не удосужился сделать это раньше. Но многие ли из нас ищут в сети информацию о мертвецах? Наверное, просто боялся, что не вывезу, если в телефоне будет хотя бы одно ее фото.

Даже сейчас не рискую сохранить ни одну электронную картинку, хотя на каждой Планетка просто красавица.

Холодная и бледная, как кукла из марципана, но в тысячу раз лучше, чем была.

Как такое возможно?

«Ты не похожа на женщину, которая оплакивает своего мертвого ребенка», - мысленно говорю ей, надеясь, что хоть так сброшу подступающую к глотке жёлчь, но легче все равно не становится.

Мне нужно с ней поговорить.

Просто поговорить, без рук. Держаться подальше и вытребовать правду. Даже если она признается, что обменяла нашего сына на свою красивую жизнь. Я проглочу и такую правду.

Это лучше неведения, которое, как ржавчина, разъедает изнутри.

Когда Лера выносит Волчонка из ванной, я уже переодет в удобную повседневную одежду и любимую бейсболку. Говорю, что нужно срочно сгонять в офис, чмокаю сына и снова трусливо сбегаю от беспокойного взгляда жены.

Но я действительно еду в офис.

Даю своим мужикам задание пробить по базе балерину Корецкую. Ожидаемо, ее данные отсутствуют во всех реестрах. Олег постарался на славу. Приходиться идти другим путем - выбить базу всех балетных студий, отсеять те, в которых занимаются только дети, те, что при спортивных школах. Список становится вдвоем меньше. Из оставшихся убираю те, что на отшибе. И те, которые даже по фото похожи на конюшни - вряд ли Прима Большого театра стала бы в такой тренироваться.

Остается меньше десятка.

Уже очень поздно, но я все равно еду по первому адресу, узнаю, что мне нужно, вычеркиваю и беру следующий. Когда приезжаю по третьему, на часах уже почти девять и в одном из окон студии, которая расположена на мансардном этаже старинного здания, горит свет.

Я печенкой чувствую, что на этот раз не ошибся.

И что Вера - там.

Глава пятьдесят седьмая: Меркурий

Нас разделяет всего пара стен и лестничных пролетов, но я чертовски ссу подняться к ней и задать вопрос, который прогрыз во мне бездонную черню дыру.

«Почему, Планетка? Почему ты так поступила?»

Охранник внизу превращается в настоящего цербера, когда пытаюсь проникнуть внутрь. Приходится показать все свои документы и сказать, что Вероника Калашникова меня знает, и если он хочет, то может сам ее спросить, хотя я бы предпочел, чтобы это был сюрприз. Хрен знает, что именно из всего бреда, который несу, склоняет старика мне поверить. Он ворчит, что в случае чего сразу вызовет полицию и разбираться не будет, кто да как.

— Спасибо, отец! - благодарю я, взлетая по ступеням так быстро, словно у меня на ногах сандалии Гермеса.

Дверь в студию полуоткрыта и, когда захожу, Вера даже не сразу меня замечает.

Она в потрепанных тренировочных пуантах и купальнике, с туго собранными в пучок волосами. Делает несколько вращений на одной ноге и, когда я думаю, что она безупречна, с тяжелым охом падает на одно колено.

Блядь!

Я подхожу к ней, протягиваю руки к голени.

Она испуганно шарахается в сторону, приземляется на задницу, но продолжает отползать словно от чумы. А я, одурманенный ее запахом, тупо перебираю следом, сокращая расстояние, которое Планетка так остервенело пытается увеличить.

— Остановись! - требует она, выставляя вперед ладонь. - Меркурий, пожалуйста…

— Нет, блядь! - ору я и с досады прикладываю кулаком дощатый пол. - Нет, Вера! Нам нужно поговорить!

Она пятится еще дальше, и паника в ее глазах нарастает. Взгляд бегает от меня до двери и обратно, как будто где-то на мне висит табличка: «Пришел выпустить тебе кишки!» Да что вообще происходит?!

Я останавливаюсь, потому что, если не сделать этого - Вера наверняка упрется пятками в стену и, чего доброго, проделает в ней дыру, с таким усердием она старается держаться от меня подальше. Жду, пока Планетка немного успокоится, поднимется на ноги и, слегка прихрамывая, подойдет к танцевальному станку, чтобы схватиться за него, как за опору. Поверить невозможно, что неделю назад она буквально порхала по сцене, невесомая, как перо.

— Тебе нельзя здесь быть, - уже спокойным, сухим как песок голосом повторяет свою просьбу Вера. - Пожалуйста. Ты все… только портишь.

Она снова загоняет меня в ступор. Первую минуту даже не знаю, как реагировать на ее почти вежливое пожелание, чтобы я катился на хер. Никогда не был сопливым романтиком (хотя нет, блядь, был из-за нее!), но в моей башке наша встреча должна была проходить как-то более… душевно. В конце концов, мы когда-то хотели провести вместе всю жизнь, планировали будущее, в котором у нас будет общий дом в теплых краях, и она даже бегала в интернет, чтобы найти сорта роз, которые посадит в маленьком саду. Она, блядь, родила мне сына! Это точно чего-то да стоит.