— Венера, - как дурак протягиваю ей цветы. – Я пришел на твое выступление. – В голове полнейшая каша. – Я думал ты… Я не пропал, я был ранен. Долго провалялся без сознания.

Ее взгляд на меня такой пустой и равнодушный, что даже отступаю на шаг. Это вообще не та Вера, которая только что расцветала и угасала на сцене, не та Вера, которая дарила поклонникам солнечную улыбку. Это серая тень той женщины, которую я когда-то знал.

— Здравствуй, Максим. Спасибо, что пришел. Прекрасный букет.

Забирает букет из моих рук и уходит. Просто уходит, больше ничего не сказав.

Я как будто на скорости в сто километров в бетонную стену влетел.

Что это было?

Глава пятьдесят третья: Венера

Большой плюс быть Примой - это собственная гримерка, где можно спрятаться не только от журналистов и поклонников, но и от прошлого, которое только что на скорости прилетевшей из космоса кометы врезалось в мою размеренную и устаканившуюся жизнь.

Я захожу внутрь, выдыхаю.

Трясущимися пальцами еле-еле справляюсь с защелкой, как сумасшедшая дергаю ручку, чтобы убедиться, что деверь надежно заперта.

Бросаю цветы на пол. Это просто букет, неважно, кто его подарил. А, может, за столько месяцев постоянных «цветочных шоу» Олега я просто разучилась смотреть на них как-то иначе?

Ноги дрожат.

Боль такая сильная, что я всерьез опасалась, что не смогу дотанцевать последний акт и обязательно хоть на чем-то «проколюсь». Но выдержала и даже смогла дважды выйти на поклон.

Но все это абсолютно ни о чем по сравнению с тем, в какую вату превратились мои ноги от одного взгляда на Меркурия.

Напротив двери, на которой я буквально лежу всей спиной, стоит стол и большое подсвеченное зеркало для грима. В отражении у меня больная и до ужаса ванильная улыбка на лице. Растянутые до ушей губы сразу под грустными уставшими глазами.

Господи, что за вид у меня?!

Еле-еле, вспоминая Русалочку из сказки, которая ради любимого ходила как по бритвенным лезвиям, добираюсь до зеркала, грузно падаю задницей на табурет и с ужасом разглядываю свои темные круги под глазами и морщинки в уголках глаз, которые так ужасно подчеркнул грим. Мне же только двадцать пять, боже. А я выгляжу как будто прожила дважды по столько!

Он видел меня такой.

Видел это чудовище под маской серо-землистого цвета.

Я наугад открываю каждый ящик, безжалостно вырывая их чуть ли не с ручками, пока не нахожу упаковку влажных салфеток. Хватаю сразу несколько, прикладываю к лицу и стираю, как маску. Отражение в зеркале выглядит как грустный клоун. Выбрасываю использованные салфетки, беру новые, тру снова и снова, пока под бесконечными слоями «тяжелого» сценического грима не начинает проступать мое настоящее лицо. Вряд ли оно намного лучше маски, но хотя бы так.

Стук в дверь застает меня врасплох.

Разворачиваюсь, осатанело хватаюсь пальцами в край стола, потому что от странного приступа паники раскачивает в сторону словно флюгер.

Стук повторяется - уверенный, настойчивый, но спокойный.

Я знаю, что за дверью Меркурий.

Чувствую нутром.

Как самка волка в логове чувствует своего самца, когда он возвращается с охоты с добычей, и несет ей самый жирный и сочный кусок мяса.

Я не могу ошибаться.

Это то, что невозможно объяснить законами существования мира и правилами физики.

— Уходи, - говорю, еле выдавливая из себя, потому что на самом деле очень хочу, чтобы он вошел. - Это все уже…

— Вера, открой дверь, - требует он стальным сухим голосом.

Знакомым до боли и незнакомым одновременно.

— У нас обоих будут неприятности, - как слабачка скулю почти что в полный голос.

— Если ты не откроешь, я просто на хуй снесу дверь.

Он не шутит. Он всегда выполняет обещания, сказанные вот этим решительным тоном человека, который не привык впустую разбрасываться словами. Если не впущу его - можно не сомневаться, что он попадет внутрь именно озвученным способом.

На ватных ногах ползу обратно до двери, кладу пальцы на защелку и… медлю.

— Вера, нам нужно поговорить, - требует из-за двери Максим. И уже каким-то особенно бесцветным тоном, добавляет: — Я и пальцем тебя не трону.

Снова оглядываюсь в зеркало и с грустью понимаю, что я бы и сама себя не стала трогать - настолько жалкий и замученный у меня вид. Как там говорят? Как с креста сняли.

Проворачиваю защелку и, не дожидаясь, пока он зайдет, предусмотрительно отступаю.

Меркурий в два шага переступает порог, смотрит на меня с хищным прищуром и медленно, почти беззвучно, запирает нас обоих.

Он такой красивый, господи.

Как будто в моем мозгу случилась системная ошибка - и я снова вернулась в тот день, когда впервые его увидела и сразу намертво влюбилась. Только он теперь еще лучше.

Господи, в миллиард триллионов раз красивее.

Чтобы не дать волю чувствам, отступаю к столу, завожу ладони назад и из последних сил цепляюсь в столешницу. Иначе не выдержу - сломаюсь, брошусь ему на шею и буду вечность рассказывать, что ни разу с тех пор, как он вышел за порог и оставил меня одну, я не засыпала без мыслей о нем.

— Ничего не хочешь мне сказать? - сухо и строго, как учитель, спрашивает Меркурий.

— А должна? - машинально отвечаю я.

— Ну как тебе сказать. - От остроты его слов хочется заслониться руками, как от метательных ножей, но они все равно попадают точно в цель. - Сколько лет прошло. Наверное, нам точно есть что сказать друг другу.

Откуда это странное чувство, будто меня, как лабораторную лягушку, собираются вскрыть?

Я должна держать себя в руках.

Во мне больше нет слабости, особенно к прошлому, которое не получилось.

Или не захотело получиться?

В каком-то глобальном - даже, скорее, сакральном - смысле, это все равно не имеет значения и ничего не меняет. В любую минуту сюда может зайти Олег - и тогда все мои планы покатятся к чертовой матери, и вся эта история снова повторится.

— Тебе нельзя здесь быть. - Все-таки годы практики и оттачивания навыков делают свое дело: мой голос ровный, спокойный и слегка раздраженный. - Если Олег увидит нас вместе…

— Так боишься его расстроить? - перебивает Меркурий.

С тех пор, как я узнала, что он жив, я каждую свободную минуту перебирала в голове возможные варианты нашей встречи. Знала, что она меня разрушит, но все равно ждала ее и представляла, как все случится. Случайно в кафе? В каком-то магазине? Где-то на улице? Я перебирала разные «привет, как дела?», «отлично выглядишь!», «слышала, у тебя дела идут лучше всех!», после которых он должен был улыбнуться и сказать, что скучал, что думал обо мне и что с нами случилась какая-то чудовищная ошибка.

Но ни в одном из сценариев он не вел себя как айсберг, который похоронил «Титаник». И не смотрел на меня с таким откровенным холодом.

Ах да, у него же теперь жена. Ребенок. Быт. Чинно и благородно.

Холеная семья.

Я нарочно вспоминаю их совместное фото. Сую палец в открытую рану и с особым садизмом расковыриваю поглубже, чтобы получить порцию отрезвляющей реальности.

— Не хочу проблем с твоей женой, - возвращаю ему его же холод.

Он выглядит опешившим. Секунду или две, но этого достаточно, чтобы понять - моя реакция на его появление и упреки тоже не вписалась в канву его ожиданий.

Значит, мы квиты.

— Ты ничего не знаешь, - бросает Максим.

— Извини, что я не прислала игрушку по случаю твоего отцовства, - уже не могу остановиться. - У тебя сын или дочь?

— Сын, - еще более странным тоном отвечает он. - Моего отцовства? Моего, блядь, отцовства, Вера?! А как насчет…

— Ника, ты здесь?! - из-за двери раздается голос Олега, и дверная ручка начинает ходить ходуном.

Меркурий хмурится.

Я быстро оглядываюсь, соображая, куда его можно спрятать. Да что же это такое?! Гримерки балерин явно не предназначены для того, чтобы нерадивые женщины украдкой встречались в них с бывшими любовниками, а тем более - прятали. Но за зеркалом есть небольшая ниша, кажется, для какого-то технического инвентаря. Я хватаю Меркурия за руку, одергиваю пальцы от обжигающего контакта с его кожей и в спину подталкиваю туда. Слава богу, он не упирается и не задает лишних вопросов.