Переносит через порог, медленно опускает на пол и шепчет, что, если я с первого раза найду выключатель - он, так и быть, даст мне маленький подарок. Я, конечно, не угадываю, потому что он расположен вообще на другой стенке, хотя это и странно, но Меркурий все равно предлагает протянуть руку.

— Закрывай глаза, - повторяет пару раз, когда я с нетерпением жду незаслуженный приз.

— Как все загадочно, - делаю вид, что очень недовольна, но послушно выполняю его просьбу.

А потом чувствую в ладони тяжесть и прохладу металла.

Открываю глаза, смотрю на связку ключей, нанизанную на кольцо с большим брелком в виде дольки клубники, выложенной красными и розовыми блестящими камешками. На этом же кольце болтается и фигурка в виде машины.

— От верхнего замка, - Меркурий показывает на ключ поменьше, - переводит палец на длинный и узкий, похожий на маленькую странно зазубренную пилу, - от нижнего. Чип от входа и ключ от «аллигатора».

Я снова чувствую ком в горле, который никак не получается проглотить.

Даже сказать ничего не могу, потому что все это слишком… нормально для не привыкшей к нормальности меня. Меня, как собачонку, привыкшую жить на цепи и ходить у ноги хозяина, вдруг отпустили на свободу, дали свой красивый домик и полную миску еды, и я просто не знаю, что со всем этим делать.

Олег тоже давал мне ключи от квартиры. Но это и близко не было то же самое, что сейчас.

— Тяжелые, - шмыгаю носом и крепко сжимаю свое богатство в дрожащем кулаке. - Это мне теперь придется качать руки, а то ведь и сумку не подниму.

— Я очень надеюсь, что ты проявишь сознательность, - подражая моим попыткам глупо шутить, говорит Меркурий.

Мои руки сами тянутся к нему, крепко обхватывают за шею, пока нос тянется к его шее. Это уже какая-то зависимость, мой личный сорт успокоительного, которое действует безотказно и всегда.

— Ты чудесный, - бормочу солеными от слез губами, - и какой-то ненастоящий.

— Блин, Планетка, - он посмеивается, - я настоящий и совершенно точно живой. И если ты не перестанешь так прижиматься, мое совершенно настоящее терпение совершенно по-настоящему лопнет.

Я снова ужасно краснею, потому что его намек слишком очевиден - и теперь мы не в больнице, где за нами всегда наблюдали чьи-нибудь любопытные глаза. И что, если цитировать ту популярную песню «уже все можно». Но мне до сих пор страшно от одной мысли, что он увидит, когда меня разденет: синяки, выпирающие кости, шрамы… Даже мои ноги выглядят ненамного лучше, чем у жертв глубокой анорексии.

— Что такое? - Меркурий отклоняется и приседает, чтобы заглянуть мне в лицо, хоть я и пытаюсь отвернуться и выиграть время, чтобы взять себя в руки. - Что снова не так?

— Я… - Сжимаю пальцы на связке с ключами и глухо хихикаю. - Я не умею водить машину.

— Да ладно? - Он выглядит действительно удивленным, и пока я пытаюсь вспомнить, с чего начать удивительный рассказ, почему у меня так и не сложилось с вождением, опускается на одно колено и быстро расшнуровывает мне кроссовки, как маленькой вытаскивая наружу сперва одну, а потом другую ногу. - Я думал, в наше время все симпатичные умные девочки рождаются с этим знанием.

— Моя сестра с тобой бы поспорила, - конфужусь еще сильнее, когда он снова смазанным и уже таким привычным движением сжимает в ладони мои стопы, проверяя, не замерзла ли я. - Алёна уверена, что я родилась с ненужным талантом находить на распродажах всякий хлам и потом тысячу раз его перешивать, пока он не превратиться в то, что можно свободно купить в любом магазине дешевых вещей.

Меркурий поднимается, не упускает случая скользнуть ладонями вверх по моим ногам - и я прикусываю губы, что не выдать свою панику. Он уже сколько раз видел мои колени и даже неприкрытые одеждой, но мне все равно страшно, что, когда «это» случится - на его лице будет что-то… вроде отвращения. Замаскированного какой-нибудь понимающей улыбкой.

— Малыш, я запишу тебя на курсы вождения к своему хорошему приятелю, - обещает Меркурий, и это звучит как решение, которое нельзя оспаривать. - Женщина должна уметь водить машину, обязательно. А что-то четырехколесное, подходящее под твой симпатичный зад, мы тебе обязательно купим.

Я снова пытаюсь повиснуть на нем как переваренная вермишель и бормочу куда-то в одежду:

— Скажи еще раз.

— Про четырехколесное что-то или хочешь еще один комплимент про твою задницу? - шутит он.

— А это был комплимент? Вы, Максим, крайне консервативны. - Паника постепенно отступает, и перспектива очень скоро оказаться перед ним полностью голой уже не кажется такой страшной. - Скажи про «мы».

— Мы, - тепло, как будто дотрагиваясь словами до самого сердца, повторяет он, и подталкивает меня дальше по коридору.

Я видела эту квартиру до того, как она стала вот такой - немного похожей на жилье, в котором живет реальный человек, а не просто интерьером, на который даже дышать страшно. В гостиной уже появились книжные полки, хотя на них еще почти нет книг, и еще большой диван, на котором лежа поместится даже мой длинный Меркурий, пара глубоких кресел. Нет только телевизора, но зато на кофейном столике разложен ноутбук.

Дальше по коридору - пустая комната с двумя зеркальными стенами. Я только бегло скольжу по ней взглядом, потому что она очень похожа на студию для танцев. Макс быстро прикрывает дверь, как будто слышит мои мысли и, укладывая ладони мне на плечи, разворачивает в противоположную сторону, к еще одной полуоткрытой двери. Я почти уверена, что там спальня, но это маленькая уютная комната со стеллажами под цветы, письменным столом и разложенными на полу креслами-мешками. Здесь я тоже замечаю маленькие, приколоченные вдоль стен перекладины - они есть везде, даже в коридоре, хотя и не вписываются в интерьер, и явно сделаны уже потом.

Это для меня.

Чтобы мне было удобнее передвигаться без трости.

— Эй, ну хватить уже реветь, Планетка, - успокаивает Макс, когда я прячу лицо в ладонях.

Понимаю, что выгляжу абсолютно безобразно и полностью расклеилась, но все это слишком… правильно и по-настоящему, даже если кажется сном. Несколько месяцев назад, когда мы полностью потеряли связь, а я была прикована к инвалидному креслу, жизнь как будто превратилась в жвачку, которую жуешь слишком долго, и поэтому она теряет вкус и становится пористой и противной. Когда я сбежала от мужа и попала в больницу, я боялась, что Олег сможет меня найти, а не что так и останусь на всю жизнь инвалидом. С последней мыслью я бы никогда не смирилась, потому что точно знала - я буду ходить.

Но я никогда не думала о будущем. О том, что буду делать, когда врачи скажут «здорова» и отпустят меня за порог.

И, конечно, я не думала о том, что Меркурий однажды снова появится на пороге моей жизни, заберет меня себе, и что я и он превратимся в «мы».

— Здесь очень уютно. - Это единственные внятные слова, на которые я способна.

— Угу, - отвечает он, одной рукой обнимая мен за талию и укладывая голову на плечо.

В комнате нет зеркала, но напротив балконная дверь - и в ее отражении мы смотримся абсолютно идеально, даже если моему брутальному гиганту приходится согнуться вдвое, чтобы достать до моего плеча.

— Жаль, что не сможем остаться здесь, - добавляет с ноткой меланхолии, как будто настало то самое время Х, о котором он пока только обмолвился, но еще не посвящал меня в подробности. - Надо оставить на память будущим хозяевам парочку пошлых воспоминаний. На подоконнике, может? Они широкие - там даже моя жопа помещается.

Кто-то бы сказал, что этот несносный человек только что испортил чудесный романтический момент.

Но лично я, поддаваясь его заразному настроению, тыкаю Макса локтем в бок и смеюсь.

Хотя, наверное, честнее будет сказать «ржу как лошадь».

Глава семнадцатая: Юпитер

Макс не берет трубку.

Я снова набираю его номер, но на этот раз не прикладываю телефон к уху, а держу на вытянутой руке, наблюдая, как вибрирует его имя на экране исходящего звонка. Глупо, конечно, но в моей голове настойчиво зудит мысль, что, если продолжать гипнотизировать взглядом имя этого говнюка - он ответит.