Я пытаюсь.

Делаю глубокий вдох, сжимаюсь, насколько хватает сил.

— Молодец - говорит белокурая доктор. У нее единственной здесь голос похож на человеческий, а не на набор электронных звуков. - Давай, еще раз, по моей команде.

Я делаю все, что мне говорят, но это настоящая пытка, которая отнимает у меня все больше и больше сил.

Чья-то тень на стене заносит надо мной шприц, но я не чувствую укола.

Через минуту потуги становятся такими стремительными, что мне кажется, будто еще немного - и у я разорвусь пополам.

— Нужно резать, - говорит кому-то врач. - Она сама не справится.

— Нет, - мотаю головой, но здоровая баба позади снова грубо вжимает мою голову в подушку кресла. - Не делайте больно моему ребенку… Не надо. Умоляю…

Металлический лязг и короткое давление внизу, после которого я выдыхаю словно в последний раз… и чувствую странное облегчение.

Я знаю, что ребенок уже не во мне.

Моргаю, чтобы фокусироваться на маленьком комочке, который держит белокурая доктор. Он весь покрыт розовой слизь, крохотный и сморщенный, и между им и мной еще тянется странная синюшная пуповина.

— Это мальчик? - не могу рассмотреть.

Она бьет его по попе, но он не издает ни звука.

— Почему… он не кричит? - Я прикусываю губу так сильно, что кровь брызжет в рот. - Что с ним? Почему он не плачет?!

Белокурая кивает, но не мне, а кому-то из тех «невидимок», которые все это время послушно исполняли ее приказы - делали мне уколы, держали мои ноги, надавливали мне на живот. Я пытаюсь вырваться, но чем больше барахтаюсь, тем сильнее тону. Поверхность подо мной становится густой, как пластилин, и с каждым новым движением я все глубже в ней вязну.

Мой ребенок не кричит. Он лежит на обернутой в силиконовую перчатку руке и выглядит таким… не живым.

— Почему он не плачет? - едва ворочаю языком. - Дайте его… мне…

Стоящая за мной санитарка надавливает ладонью мне на грудь, пока другая набирает из ампулы белую жидкость в шприц. Мою руку крепко держат, пока она нащупывает и пробивает иглой вену.

«Белая» снова шлепает малыша, но он не издает ни звука.

— Дайте его… мне… - Мой язык как будто раскисает во рту. - Умоляю… дайте его… мне… прошу…

Перед глазами все плывет.

Что они мне вкололи? Жидкую смерть? Хорошо, если так - я не хочу жить, если моего малыша не будет рядом. Не хочу. Господи, ты не можешь быть таким жестоким.

В ушах появляется навязчивый писк, как после громкого взрыва, которым перебило барабанные перепонки. Ужасно хочется закрыть глаза и закончить все это, но я до последнего не свожу взгляда с ребенка. Он должен закричать. Он должен быть таким же сильным, как его отец.

Моя маленькая планетка с черным пушком волосиков на голове.

«Закричи, пожалуйста», - мысленно упрашиваю я, потому что больше не в состоянии проронить ни звука.

Мой маленький Марс.

Я почему-то уверена, что это мальчик.

Кто-то из них говорит про реанимацию и о том, что она для меня я понимаю по тому, что меня снова куда-то везут, но где-то между встревоженными голосами, шорохами и лязгом инструментов у меня уже не хватает силы на вдох.

Глава сорок вторая Юпитер

Я надеялся, что ребенок все-таки не выживет.

Все на то указывало, но после экстренной реанимации он все-таки выкарабкался, зато Ника провела под присмотром врачей больше десяти дней и только сегодня меня уверили, что ее состояние стабилизировалось достаточно, чтобы больше не поднимать вопрос о сохранении ее жизни.

Честно говоря, я испугался.

Поймал себя на мысли, что вдруг оказался совершенно не готов к тому, что она все-таки сможет меня бросить. Бросить таким способом, против которого я оказался совершенно бессилен. Потому что я не был готов терять ее сейчас.

— Ты меня под статью подводишь, - говорит Тамара, пока мы сидим в машине где-то у черта на рогах. - Есть в этом мире вещи, которые ты не готов сделать ради того, чтобы доказать свое?

Я не собираюсь ей отвечать.

Не удостаиваю ее даже взглядом, потому что она точно такое же дерьмо, как и я, если не хуже. По крайней мере, это не я укладывал в могилу двух мужей и нашел способ избавиться от третьего, который точно нельзя назвать законным.

— Что ты собираешься делать… потом? - Тамара затягивается и, когда я осаживаю ее злым взглядом, фыркает и выходит из машины.

Ненавижу табачную вонь в салоне авто, который должен пахнуть только дорогим кожаным салоном. Бросаю взгляд на часы - без четверти десять. Опаздывают. Появляется неприятный зуд где-то в районе копчика.

Может, это ловушка?

— Она будет задавать вопросы, - не унимается Тамара.

— Ты уверена в своей подруге? - Ее болтовня и размышления меня абсолютно не интересуют. Не будь я зависим от нее сейчас - уже бы давно послал на хуй и оставил прямо здесь на обочине.

Тамара приподнимает бровь с таким выражением лица, будто я спросил, не лесбиянка ли она.

Ок, будем считать, что это достаточно убедительный ответ.

Тем более, что дергаться уже поздно - из-за поворота выныривает свет фар приближающегося автомобиля. Но все равно на всякий случай держусь начеку.

Ее подруга - здоровая белокурая бабища с таким же, как у карася, тупым выражением лица - идет прямо к нам, держа в руках большой сверток. Уговор был такой, что она просто передаст его Тамаре, а та передаст сумку с деньгами. Простая схема, известная еще со времен гангстерских фильмов, только теперь я тоже ее часть.

Когда врачиха подходит слишком близко, я делаю предупредительный сигнал.

Просто не хочу, чтобы между нами был зафиксирован факт передачи младенца, хотя, как бы я ни пытался себя успокоить, при желании связь между нами можно легко раскопать. Черт, если бы тогда у меня было чуть больше времени, я бы придумал что-то поинтереснее, заткнул все лазейки. Но в той клинике Ника лежит не под своим реальным именем - эта услуга для «особенных клиентов», которые не хотят придать огласке болезни с башкой у своих родственников.

Даже в полутемноте мне хорошо видно выражение ее лица - холодное и злое, с опущенными как у рыбы уголками рта. Как будто чтобы нарочно испытать на крепость мои яйца, делает еще пару шагов, и я в ответ снова сигналю - длинно и жестко. И на всякий случай завожу мотор.

Тетка нервно сует Тамаре сверток, хватает сумку за ремешок и быстро прячется в машину. Только спустя пару минут, когда от ее присутствия не остается даже следа, Тамара возвращается в машину.

— Даже не посмотришь покупку? - спрашивает голосом человека, которому явно надоело жить. Хорошо, что мой злой взгляд надолго отбивает у нее желание чесать языком.

Я отвожу ее домой.

Все это время из свертка не раздается ни звука.

По пути заезжаю в офис, где меня уже ждет пара крепких ребят, которых я уже брал на особенные «свидания» с чуваками, с которыми так или иначе приходится иметь дело всем, кто пытается плавать в мире больших денег. И не только плавать, но и достаточно глубоко и уверенно нырять, чтобы питаться наравне со всеми. Эта парочка зарекомендовала себя наилучшим образом. Так что можно смело брать их на еще одно «важное свидание» - с бывшим друганом.

О том, что Сабуров живет в квартире, в которой я нашел Нику, я успел выяснить сразу после того, как спрятал Нику в «санаторий». Решил подстраховаться, узнать, чем и как теперь живет это чмо, чтобы понимать, к чему готовиться. Поднял кучу знакомых, собрал кое-какие сплетни, без которых в нашем мире даже обделаться нельзя. Но кроме того, что он херово выглядит, особо ничего не нарыл.

Я знал, что рано или поздно он попытается добраться до Ники - не просто же так он наводил справки о ее семье и даже достал ее мать. Хорошо, что сразу после этого визита тупая курица позвонила мне и пересказала все слово в слово. Вплоть до того, что я издевался над Никой и мучил, и прочее, от чего у старой пизды волосы встали дыбом.