Я просто больше не знаю таких высоких мужчин. Точнее, знаю еще одного.

Но что бы ему делать здесь, за тридевять земель, после того, как я сама оборвала нашу «заочную» связь?

— Ну так может со мной пободаешься? – слышу приглушенный и хрипловатый голос. – Я как раз готов.

Этого не может быть.

Я сплю и вижу сон в стиле фильмов Ларса фон Триера, в котором происходит все, что не может происходить даже в таком кино.

Фигура переступает порог.

Солнце из коридора бьет ему в спину, и я никак не могу рассмотреть его лицо, но почему-то очень хорошо вижу лицо выпрыгивающей из-за его плеча Симоны. Она определенно впечатлена, потому что густо покраснела и смотрит на него во все глаза. Семенит за ним, иногда смешно становясь на цыпочки, чтобы дотянуться хотя бы до его плеча.

Я сжимаю пальцы вокруг поручней ходунков.

Он делает еще два шага. Загораживает широкой спиной яркие солнечные лучи.

— Привет, Планетка. – Он совсем не улыбается. Только подтягивает повыше рукава черной толстовки с кроваво-красным принтом в виде рыдающих черепов, и я снова, как в первый раз, отчаянно сильно залипаю на его татуированные до самых запястий руки. – Прости, что без цветов. А мишка там, - кивает за спину, - мне сказали, что он слишком большой и это запрещено правилами больницы.

— Меркурий… - одними губами произношу имя, которым его называю только я. – Ты мне снишься?

— Не-а, Планетка. Все по-настоящему.

Я закрываю лицо ладонями, чтобы он не видел, как безобразно сопливо я реву.

Глава третья: Меркурий

Первый раз за все мои тридцать три года я хочу ущипнуть себя за что-нибудь, чтобы убедиться, что на этот раз точно не сплю. Что Вера не пропадет, когда я потянусь к ней руками.

От желания прикоснуться к ней сводит пальцы, и я как-то почти трусливо сую их в передние карманы джинсов. Потому что на этот раз мой «сон» слишком реален. Пиздец как реален. Настолько реален, что, если моя ладонь снова сожмет только пустоту, я рехнусь. Даже если все это звучит как какая-то сопливая херня.

— Сеньорита Вероника? – слышу сзади плохо говорящую по-английски медсестру. – Все в порядке?

Кажется, я никогда не видел таких круглых женских глаз, как когда она увидела меня в коридоре и что-то там лопотала на своем языке о размерах «сувенира». Хотя не уверен, что моего знания итальянского достаточно, чтобы правильно перевести ее слова. В любо случае, медведя пришлось оставить за порогом.

— Все хорошо, Симона. – Голос Планетки едва пробивается сквозь ладони, за которыми она прячет лицо, словно хочет стать невидимой для всего мира. – Это… мой хороший друг.

Друг, да?

Медсестра хмурится, когда снова поворачивает голову в мою сторону. Я просто безразлично пожимаю плечами. Чтобы попасть к Вере, пришлось врубить на максимум все свое обаяние и умение красиво пиздеть прямо в глаза: начесал им, что я – ее брат, и что у нас разные фамилии из-за сложных семейных обстоятельств. На ходу сочинил целый сценарий для мыльной оперы. Когда закончил с подробностями, вряд ли кто-то из «слушателей» помнил, с чего все начиналось. В общем, когда нужно – я умею первоклассно ездить по ушам. Часть моих «рабочих» навыков. Когда, например, нужно уговорить мужика напротив положить ствол, обещая сохранить ему жизнь. Работает безотказно, ни единой осечки на моей памяти.

— Друзьям не разрешены посещения, - пытается напомнить о правилах итальянка, но я уже иду вперед и становлюсь перед Планеткой, закрывая ее своей спиной. – Есть правила.

— Все хорошо, - бормочет Вера. – Это правда совсем не посторонний человек.

А я мысленно добавляю, что если они попытаются вытолкать меня отсюда, то пусть лучше сразу собирают всю охрану, которая тут у них водится.

— Что происходит? – кукарекает чучело, которое я успел поймать на громких и пафосных словах насчет бодания с крутыми мужиками. Обычно тело, необремененное хорошей физической формой, бодаться способно разве что с собственным отражением в зеркале. – Вероника, кто это?

— Ты глухой что ли? – опережаю ее с ответом. – Я лучший друг, мужик. По совместительству – крепкий бычок, с которым можно пободаться. Но лучше не нужно.

Сейчас, когда я могу поближе рассмотреть его лицо, вспоминаю, где уже мог его видеть. На тех фотках с камер слежения, которыми Олег размахивал перед моим носом, пытаясь доказать, что это чучело – любовник Планетки, с которым она сбежала. У меня отличная, почти фотографическая память на лица (хотя, каюсь, пару раз не узнавал тёлок, которые притирались ко мне на улице с претензиями, куда я пропал и почему не перезвонил). Я бы и этого сразу узнал, но смазанные черно-белые снимки поганого разрешения – так себе подспорье. Тем более, там его рожа была в профиль, а тут – глаза в глаза.

Невольно опускаю взгляд, когда мужичонка странно подергивается вверх, и успеваю поймать его с поличным – пытается казаться выше и типа перекатывается с пятки на носок.

— Может, лучше сразу встанешь на табуретку? - предлагаю с обманчивым дружелюбием.

— Сеньора? – обеспокоенно вмешивается медсестра, потому что градус напряжения явно подрастает.

Будь моя воля, я бы прямо сейчас взял этого пидара за шиворот и вышвырнул прямо через окно. От падения со второго этажа он вряд ли сдохнет, а вот крепкое приземление на жопу, возможно, пошло бы на пользу его мыслительным способностям. Хотя, тоже не факт. Но здесь решает Планетка, а я и так на птичьих правах.

— Сеньор Карпов уже уходит, - говорит она, как будто слышит мои мысли. – Спасибо, Игорь, что нашли минуту справиться о моем здоровье.

Чучело еще несколько секунд жует губами, поглядывая то на меня, то на медсестру. Но когда пытается выглянуть мне за спину, чтобы посмотреть на Веру, я снова выразительно выставляю плечо. Пиздец, как хочется почесать об него кулаки. Но не устраивать же петушиные бои в цивилизованной итальянской клинике? Судя по всему, мне сюда еще ходить и ходить, и лучше не давать повода вызывать полицию каждый раз, как моя рожа засветится на камерах наблюдения.

— Еще увидимся, - сквозь зубы цедит чучело и грузно топает до двери. Кого он пугает этой детсадовской важностью?

Медсестра, убедившись, что я не собираюсь набрасываться на ее подопечную, быстро семенит следом за «гостем».

И когда мы остаемся одни, я медленно-медленно выдыхаю, чтобы не разорваться от желания повернуться к Планетке и сгрести ее в охапку, как единственного живого человека, без которого я совершенно точно просто сдохну. Даже странно, что понял это только сейчас, хотя все эти бесконечно долгие недели день за днем рыл носом землю, разыскивая ее по следу хлебных крошек.

— Это кто? – спрашиваю совсем не то, что на самом деле хочу спросить.

«Ты скучала? Ты вообще думала обо мне? Рада меня видеть? Ты меня разлюбила?»

— Ухажер моей сестры, - отвечает шепотом. – Он заплатил за… это все.

Беру на заметку, что обязательно расспрошу медсестру, как его зовут (Веру этими вопросами точно лучше не беспокоить, чтобы потом не пришлось придумывать, для чего мне понадобились его паспортные данные).

— Он тебя обидел?

— Нет, нет! – Слишком очевидно быстрый ответ. Она не врет, но вряд ли это чучело пришло с визитом вежливости.

Ясно, значит, разговор с этим мудаком у меня будет очень серьезный.

Какое-то время мы просто молчим. Я стою спиной, только по еле слышным вздохам понимая, что Планетка все-таки существует в этой реальности, хотя, несмотря ни на что, какая-то часть меня все равно трусливо продолжает сомневаться в том, что на этот раз все по-настоящему.

Усмехаюсь, вдруг осознавая до смешного простую и, в то же время, сложную вещь.

— Знаешь, - рискую заговорить первым и ловлю ее еле слышное «угу», - я не боюсь, когда над головой ракеты летают, но я очень боюсь, что ты снова можешь оказаться просто моим сном. Можешь ржать над тем, какой я придурок.

Она молчит, и на секунду я сомневаюсь, что она до сих пор стоит сзади. А потом чувствую несмелое прикосновение пальцев к своей ладони. Вздрагиваю от ощущения тепла ее кожи и только теперь позволяю себе поверить на всю катушку - не сплю, блядь, на этот раз точно не сплю.