Я больше не пытаюсь встать и даже не срываю ногти в тщетных попытках выцарапать фантастический портал на свободу. Просто лежу и жду, когда муж пресытится собственным театральным представлением и перейдет к той части разговора, которая включает в себя прямое физическое воздействие.

Может быть, на этот раз Олег сделает что-то не так и придушит меня с концами?

Почему я не сделала тот единственный шаг на минуту раньше?

Покружив рядом еще пару минут, он останавливается, наклоняется и берет меня на руки. Я вяло изображаю попытки вырваться - все равно это невозможно, он больше и сильнее, а я после падения не чувствую и не могу контролировать большую часть своего тела. Руки плетьми болтаются в воздухе, пока Олег несет меня в коридор.

— Девочка, ты совсем себя довела, - прищелкивает языком он и, если бы я не знала его достаточно хорошо, то обязательно бы клюнула на эту доброту и заботу.

Какой-то крохотной глупой частичке меня даже сейчас хочется верить, что в нем проснулась человечность - и он просто отвезет меня в больницу, а потом, наконец, навсегда исчезнет из моей жизни. Но это было бы слишком даже для розовых романтических историй, а наша с ним «сказка» больше похожа на сценарий к «Пиле».

Хотя, какое это имеет значение?

Моя жизнь больше не имеет смысла, она выдохнула и погасла, хотя над фитилем еще дрожит жалкая ниточка дыма.

— Тебя нужно показать врачу, девочка, это совсем никуда не годится, - продолжает хлопотать Олег.

— Я тебя… - еле ворочаю языком, - … ненавижу.

Может, если разозлить его слишком сильно, он не сдержится и все-таки свернет мне шею? Никакой исход собственной агонии уже не кажется ни пугающим, ни болезненным. Даже если Олег окончательно свихнется и просто размозжит мне голову чем-то тяжелым - какая разница? Я просто хочу, чтобы все это поскорее закончилось.

В голове почему-то начинает вертеться строчка из песни.

«Может быть… в следующей жизни… когда я стану кошкой…»

— Ты никогда не умела выражать свои чувства правильно, Ника. - Голос Олег наполнен снисходительностью чуть больше, чем полностью. - Всегда так категорична и прямолинейна. Ты знаешь, что в наше время прямолинейность не в моде?

«Просто сделай это», - обращаюсь к нему мысленно.

Но он выносит меня за порог, пинком захлопывая дверь.

Вздрагиваю от слишком резкого звука и вдруг понимаю, что как бы дальше ни сложилась моя жизнь, продлится она еще тридцать минут или только секунду - я больше не вернусь в эту квартиру.

Единственное место, где я была счастлива по-настоящему первый раз в жизни.

Глава двадцать пятая: Юпитер

Я бы, конечно, предпочел вверить Нику заботам Абрамова, но на этот раз ситуация слишком критическая, и каждый шаг, вместе с его возможными и даже невозможными последствиями, приходится продумывать наперед.

Моя маленькая непослушная девочка собиралась сбежать. Уйти туда, откуда я уже никогда и никакими способами не смог бы ее достать. К сожалению. Почему люди придумали так много способов убивать друг друга, и ни одного - чтобы воскресить? У меня есть ответ на этот сакральный вопрос: в нашей природе заложена тяга к причинению боли и разрушению. И пока основная быдло-масса изображает заек и призывает к миру во всем мире, единицам - как я, например - хватило смелости принять в себе свои самые естественные природные потребности. Но, конечно, именно нас называют извращенцами, садистами и новомодным нынче словом - абьюзер.

— Олег? - Мои размышления, которым я предаюсь, разглядывая в окно рваные серые облака, прерывает сухой женский голос.

Поворачиваюсь и вопросительно поднимаю бровь. Сегодня пришлось нарушить свое давнее обещание никогда не обращаться к связям матери, но другого выхода не было. Абрамов сейчас на каких-то заморских курортах, в том числе - организованных за мой счет, а вызывать к Нике обычного женского врача было бы слишком рискованно. Женщины могут люто ненавидеть друг друга, поливать грязью в спину и впрыскивать лошадиные дозы желчи, но как только дело доходит до того, чтобы осложнить жизнь мужчине - они сразу превращаются в лучших подруг, кружок бойскаутов и маленькую, вооружённую шпильками армию. А я не могу себе позволить так рисковать. После стольких недель поисков, после того, как она чуть не выскользнула в окно, я больше не буду лохом.

Тамара - подруга моей матери. Классическая стерва, уложившая в могилу трех мужей и, насколько мне известно, стоит на пороге четвертого вдовства. Когда она овдовела во второй раз, именно я оплатил саблезубого адвоката, чтобы Тамара прибрала к рукам все наследство богатенького покойничка, оставив ни с чем двух его детей. Грызня была потрясающая, кстати.

— У нее сильнее обезвоживание и первая стадия анорексии.

— Сделай с этим все, что нужно, - отмахиваюсь от громких слов и страшных диагнозов. - Капельницы, таблетки, волшебные уколы, витамины… Что там еще нужно, чтобы поставить мою жену на ноги.

Тамара заталкивает ладони в карманы темного кардигана, изображая что-то похожее на позу, ну, или как правильно назвать выражение лица а-ля «о чем ты недоговариваешь?»

— Ника - моя жена, я хочу, чтобы она не позорила меня своим видом драной кошки.

— И поэтому ты привез ее домой, а не в больницу?

— Ты же знаешь эти больницы - будут капать глюкозу на отъебись.

Выражение лица Тамары абсолютно не меняется.

Ладно, самое время напомнить о том, что жизнь длинная, земля круглая и ей еще может понадобиться моя помощь.

— Я хочу, чтобы моя жена находилась в максимально комфортных условиях, - растягиваю губы в абсолютно фальшивой улыбке. - Она молодая и иногда делает глупости, которые могут причинять вред ее здоровью. Вот как сейчас, например. Отныне все, что с ней происходит, будет полностью на моем контроле: я хочу знать, что в нее капают, вливают, что ей скармливают, чем лечат и как лечат. И я должен знать, что это делается на высшем уровне и полностью меня удовлетворяет.

— Тебя? - Тамара тоже улыбается.

— В свою очередь, человек, который будет мониторить состояние моей жены, должен понимать, что от него требуется и не задавать лишних вопросов. Потому что… рука руку моет, так, кажется, говорит медицинская братия?

— Не уверена, что медицинская, - ворчит она, но вопросы не по теме на этом заканчиваются. - Ты же понимаешь, что ей нужна хорошая диагностика, потому что даже опытные врачи не могут ставить диагноз по одному внешнему виду.

— Не думаю, что с ней что-то серьезное. - Как бы не неприятно было это признавать, но вряд ли Сабуров морил ее голодом. Все, что Ника с собой сделала - она сделала самостоятельно и добровольно. Почему? Хороший вопрос. - Просто пусть она снова превратится в человека. Это, блядь, тебе по силам или мне искать другого неболтливого и исполнительного врача?

Тамара закатывает глаза, берет телефон и кому-то на том конце связи начинает диктовать длинный список разных медицинских приблуд. Названия все равно ни о чем мне не говорят, так что я пользуюсь возможностью, чтобы заглянуть к моей непослушной птичке.

Ника лежит ровно посередине кровати в нашей спальне, и ее распахнутый взгляд устремлен в потолок. Она даже никак не реагирует на мое появление.

Осматриваю комнату, отмечая предметы, которыми она могла бы причинить себе вред: окна я предусмотрительно закрыл наглухо и снял ручки, с туалетного столика убрал стеклянные бутылочки с парфюмом, фарфоровые статуэтки и даже ракушки сгреб в ящик стола, который запер на ключ. Конечно, если бы Нике очень захотелось «сбежать», она бы нашла уйму способов, как это сделать даже при помощи наволочки или кожаного пояса в шкафу, но для этого ей все равно потребуется время. А я больше не позволю ей роскоши быть наедине с собой.

— И так, - я прикидываю, какой тон лучше выбрать для следующего этапа моего плана, и останавливаюсь на официально нейтральном, - самое время обсудить преступление и наказание.