В зеркальном отражении - его лицо.

На пороге в полуоткрытой двери - его фигура в полоборота, в одних спортивных штанах, низко сидящих на бедрах. Я даже слышу его подтрунивающий голос: «Эй, малышка, хватит пялиться на мою задницу с таким видом, вроде я - сладкая конфетка, а ты - тестостероновый извращенец!»

И смех, который я отчаянно пытаюсь сохранить в своих ушах.

Но все равно теряю.

Взгляд натыкается на окно. Оно закрыто и плотно занавешено тяжелыми шторами, но оттуда в тонкие просветы все-равно просачивается яркий утренний свет. Даже странно, потому что до этого погода была самая ужасная - пасмурная и серая.

Окно.

А за ним - воздух. Много-много чистого морозного воздуха и еще… свобода.

Я сползаю с кровати. Колени болят, но эта боль просто смехотворная в сравнении с другими чувствами. Это просто какой-то маленький фрагмент меня самой привычный, повседневный. Напоминание о том, что когда-то у меня была нормальная жизнь, мечты, планы, желания, но тех времен больше никогда не будет.

И мужчины, которого я люблю больше жизни - тоже.

Больше не будет совсем ничего, только пустота, которую не выплакать и не выкричать.

И с которой я не согласна мириться.

Нужно просто… послать все это к черту и признать, наконец, что эта жизнь была не для нас. Может быть, как любить говорить Ольча, мы встретимся в следующей? Может быть, где-то там, в существующей прямо сейчас параллельной реальности мой любимый Меркурий уже ждет меня?

До окна приходится ползти. Наверное, со стороны я напоминаю муху с оторванными крыльями, потому что то и дело заваливаюсь то на один, то на другой бок, падаю и, опираясь на беспомощные руки, снова кое-как продолжаю ползти.

По пути подбираю упавшую книгу, раскрывшуюся как раз на заложенной «зайцем» странице. Она большая - целый омнибус, три тома в одном, коллекционное издание в красивой лакированной обложке с золотым и серебряным тиснением на роботизированных скафандрах. Может быть, в другой реальности, мы будем одними из них?

Я улыбаюсь, воображая, как однажды нам приснится один на двоих сон, в котором мы будем двумя несчастными влюбленными, которые по глупости наворотили столько ошибок, что судьба решила не давать им счастья быть вместе. Проснемся в обнимку в какой-нибудь космической камере и будем долго смеяться над тем, какую чушь иногда выдает наше продвинутое подсознание.

А потом плачу, потому что знаю - ничего этого не будет.

Даже моя сумасшедшая фантазия и розовое воображение не сможет «выдумать» нам другой мир и другую жизнь.

Есть только эта - ужасная, несправедливая, насквозь пропитанная отчаянием и болью.

А я - слишком слабая и слишком не могу без него.

Больше - нет.

Подтягиваюсь на руках, вкладываю все силы в один единственный рывок, чтобы затащить свое тщедушное изуродованное тело на подоконник. Он широкий и удобный, можно разместиться почти комфортно. Только в этот раз я заползаю сюда не для того, чтобы любоваться видом на море и строить геометрические фигуры между хаотично снующими чайками.

Провернуть ручку получается только с третьей попытки, но, когда нараспашку открываю окно, морозный воздух хлещет меня по лицу маленькими дробинками ледяной круты.

Зима пришла внезапно в декабре.

И именно сегодня она чистая, хрустальная, буквально звенящая на все голоса. Один из которых настойчиво шепчет, что бояться больше не нужно. Что там, впереди, свобода и покой. И что если я сделаю шаг вперед, глядя вверх, на бирюзовое небо, то крохотная часть моей души станет чайкой. По крайней мере, тогда я буду летать.

Мне не страшно.

Мне не хочется писать слезливые прощальные записки.

Мне не хочется тратить эти мгновения на вещи, которые будут максимально пусты и бессмысленны.

Распрямляюсь, неожиданно чувствуя силу там, где ее не было еще минуту назад. Стою ровно и крепко прижимаю книгу к груди сразу двумя руками. Как будто тело берегло этот резерв именно для такого момента, чтобы я хотя бы что-то сделала правильно и до конца.

— Ну и далеко ты собралась? - слышу сзади знакомый голос, и… просто цепенею.

Превращаюсь в осколок льда, нанизанный на стальной стержень чужой сумасшедшей воли.

Олег.

Откуда он здесь, господи?!

Сознание сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее отматывает назад последние часы. И только когда я спотыкаюсь о носки начищенных туфлей, вдруг вспоминаю, ЧТО было до того, как я снова оказалась в постели.

Пока мое тело стынет с повернутой в его сторону головой, Юпитер проходит по комнате, разглядывая все с подчеркнутой брезгливостью. Потом даже руки прячет в карманы брюк, как будто не хочет запачкаться. Обводит взглядом всю комнату, замирает на кровати - и я замечаю, как нервно дергается уголок его рта.

Как он попал в квартиру?

Кажется, когда я вышла, дверь осталась открытой настежь.

Я пытаюсь совершить последнюю отчаянную попытку шагнуть вперед, но не способна даже на это. Мое тело полностью задеревенело. Оно больше мне не принадлежит.

Ненавижу себя за эту слабость, но абсолютно ничего не могу сделать.

Книга с грохотом вываливается из моих рук.

Олег, как потревоженный, но сытый зверь, медленно поворачивается на звук. С интересом ее разглядывает, приближается и носком туфли цепляет обложку, чтобы развернуть книгу где-то посредине. Прижимает непослушные страницы и как будто даже вчитывается в их содержимое.

Он только делает вид, что ему нет до меня дела, но на самом деле - я это знаю, я это чувствую буквально кишками - следит за каждым моим движением. И даже если бы мне вдруг хватило сил совершить задуманное - Олег успеет раньше.

Он пришел за мной не для того, чтобы снова потерять.

Такие как он готовы расстаться со своими игрушками только когда сами полностью к ним остынут. Только вряд ли после этого от жертвы останется что-то целое, кроме серой потрепанной оболочки.

— Я, конечно, знал, что ты редкостная эгоистка, Ника, - говорит он, и со стороны это выглядит так, будто его слова предназначаются книге, а не стоящей на подоконнике мне. - Но чтобы до такой степени? Тебе совсем не жаль бедного больного ребенка? Не жаль, что твои капризы будут стоить ему жизни? Кстати, он уже тоже одной ногой в могиле.

Я сглатываю - единственное более-менее подконтрольное мне движение, на которое способна моя парализованная мышечная система. Странно, ведь я даже его не боюсь. Это просто… отголоски памяти тела? Остатки реакций тех дней, когда я узнала, с каким монстром связала свою жизнь и не понимала, что делать дальше.

— Кстати, - Олег все-таки изображает царский жест и смотрит на меня с полным снисхождением, хоть и делает это снизу вверх. Уверена, если бы я стояла ниже, одного этого взгляда было бы достаточно, чтобы вколотить меня в пол по самые плечи. - Ты выглядишь ужасно, девочка. Твой любовник вообще о тебе не заботится?

Он прищелкивает языком и резко, так, что я оказываюсь абсолютно не готова к этому, хватает меня за руку, чтобы сдернуть на пол, словно надоевшую плюшевую игрушку.

Я падаю с глухим ударом.

И снова почти ничего не чувствую, потому что даже на полу продолжаю лежать в той же неестественной позе замороженной рыбы. Только судорожно скребу ногтями пол, наивно веря, что где-то здесь вдруг окажется волшебный люк в другой мир.

Олег кружит рядом словно коршун. Я вижу начищенные до тошнотворного блеска носки его туфлей и вспоминаю, что у него всегда была какая-то маниакальная тяга именно к чистоте. Поэтому он никогда не доверял мне гладить и стирать его одежду, хотя я, помня мамины наставления, первое время пыталась изображать заботливую жену. А потом Олег как-то просто отобрал у меня рубашку, которую я прилежно потащила в стирку, и в свойственной ему дотошной манере объяснил, что я не прачка и, если кто-то узнает, что он заставляет свою жену стирать - его поднимут на смех. Для этого у него была собственная «девочка» в химчистке, которая лично занималась всей нашей стиркой, делала все в самые короткие сроки и перезванивала, как только все было готово. Тогда мне казалось это еще одной частью его «заботы», но почему-то только сейчас я понимаю, что на самом деле Олег просто не хотел носить недостаточно вылизанную и выглаженную мной одежду.