— Я правда собирался тебе сказать, - тихо говорит Меркурий и по его лицу видно, что он не врет. Странно, несмотря на то, что он часто был совершенно непроницаемым для меня, сейчас мне кажется, что именно я знаю все его уловки и «фокусы», и ему не скрыть правду, даже если бы он очень хотел это сделать. - Не сказал с самого начала, потому что…

Он сглатывает и острый, похожий на акулий плавник кадык нервно дергается под щетинистой кожей, ударяясь в широкий вырез какой-то балахонистой толстовки.

Мой Меркурий как всегда прекраснее всех. Такой большой, высокий, сильный. Только теперь немного седой - не по годам - и с глазами более черными, чем самая непроглядная темнота. И от него все так же вкусно пахнет, и в глубине души я радуюсь как девчонка, что даже годы брака не «украли» у меня этот его особенный, уникальный запах моего мужчины. Потому что в день, когда мы познакомились, он точно так же пах подкопченным можжевельником с капелькой растертого между пальцами мятного листа. И дело совсем не в одеколоне - в этом я тоже абсолютно убеждена.

— Но увидел меня рядом с Олегом и решил, что уложить меня в виртуальный гроб и спихнуть тебе младенца - это был наш с ним общий план, - заканчиваю за него.

— Прости, - выдавливает он. - Я просто не знал, что еще думать. Не мог представить, чтобы ты… если была жива все эти годы, то не нашла способа выйти со мной на связь.

— Все нормально, - говорю это совершенно искренне. - Просто никто из нас не захотел бороться.

Он как будто собирается что возразить, но, перебрав в голове разные варианты, отступает.

И это та единственная правда, ради которой нам стоило сегодня встретиться и поговорить. Хотя, конечно, еще полгода назад, когда я искренне оплакивала его могилу, которой никогда не видела, мне и в голову бы не пришло подумать, что он может быть жив. Как и ему - искать мертвую женщину среди миллионов живых. В конце концов, никто из нас не мог даже предположить, что Олег настолько безумен.

— Я даже представить не мог, что ты… - Максим делает глубокий вдох, а потом берет меня за руку, увлекая в небольшое отдаленное пространство между вешалками с разноцветными костюмами и платьями. - Я разыскал твою мать и она сказала, что ты вернулась к Олегу и у вас все хорошо. Она много чего мне сказала. Я просто не знал, что мне нельзя было ей верить.

Моя мать.

Я невольно издаю громкий циничный смешок, вспоминая все те дни, когда она радовалась новому дому, новым вещам, новой мебели. Как восторженно рассказывала мне об их красивой жизни, даже забыв спросить - как там я? Давала мне фору в десять заученных слов «у_меня_все_хорошо_мам_лучше_чем_у_всех_и_я_счастлива», а потом снова щедро поливала меня радостью своей новой устроенной жизни. Уверена, что даже если бы я заявилась сегодня к ней вот в таком «распрекрасном» виде и сказала, что все это - дело рук моего психопата_мужа, она бы нашла миллион слов убедить меня, почему я должна к нему вернуться и ни одного, чтобы убедить его бросить.

Но разве стоит ее винить? Я ведь тоже только то и делала, что разыгрывала счастье для всех, потому что так было безопаснее жить в одной клетке с вечно голодным минотавром.

— Я должен был… черт, Планетка, я облажался просто пиздец как.

— Я тоже должна была, - останавливаю его самобичевание, потому что виновата не меньше, а то и больше. - Мне так жаль, правда.

— Ты не вернешься к нему, - неожиданно и очень решительно заявляет Меркурий. Долго смотрит на меня, а когда пытаюсь закрыться волосами, отводит из в сторону, еле-еле задевая костяшками пальцев распухшую синюшную кожу. - Никогда, блять, больше, ты поняла? Если бы я мог вернуть и изменить прошлое, то никогда бы тебя не бросил. Ни за что в жизни не оставил тебя одну в той квартире. Оно того не стоило. Ничего в этой долбаной жизни того не стоило.

— Я не должна была тебя отпускать. - Нужно держаться и не реветь. Но слезы катятся по лицу, оставляя на коже раскаленный, как от ожога след. - Нужно было лечь поперек порога и лежать так, пока ты не передумаешь. Вцепиться тебе в ноги, как большой грустный кит. Стать котом из мультика, чтобы тебе было очень жаль меня и ты бы остался, и…

Он притягивает меня к себе.

Просто обхватывает двумя руками и прижимает к своему большому теплому телу.

И это как будто вернуться домой, а потом вдруг понять, что ты заперта внутри, в родных стенах, но там начался пожар. И в руке есть ключ к замку, и за окном - пожарная лестница, но вместо того, чтобы сбежать, садишься на пол и просто ждешь, когда до тебя доберется огонь. Потому что бежать уже никуда не хочешь. И лучше один раз сгореть, но хот я бы знать, что твой перел соберут вместе со щепками дома, в котором когда-то был очень счастлив, чем всю жизнь быть «живой» в холодных бетонных стенах, выхолощенных дизайнерами и запитаных током, как в «строгаче».

— Прости, Планетка. - Я чувствую, как рвано он дышит, цепляясь пальцами во всю меня, как будто боится, что я и правда превращусь в пепел и просочусь у него сквозь пальцы. - Прости, прости, прости… Я так виноват. Я, блять, так виноват.

— Мы оба, - выдавливаю из себя, и когда поднимаю свои синие от кровоподтеков руки, то сил хватает только чтобы как коршун схватиться за кофту на его спине. Но я вкладываю в это все свои силы.

Как мало их осталось, оказывается.

Как быстро и неумолимо я рассыпаюсь прямо на глазах. Почти слышу, как от меня отваливаются целые куски и с грохотом падают на пал невидимыми глыбами - моя бетонная холодность, стальная безэмоциональность, колючая и ядовитая мести. За эти два года я превратилась во что-то настолько уродливое, что когда обнажаюсь настоящая Я, то становится холодно. Наверное, даже новорожденные птенцы, сморщенные, покрытые слизью и струпьями еще не выросших перьев, выглядят более милыми, чем я сейчас.

— Я больше тебя не отдам, Планетка.

— Обещаешь? - Я громко судорожно всхлипываю, уже не представляя без него свою жизнь. Не представляя даже, как смогу даже просто разжать руки. Потому что еще долго буду бояться, что он снова исчезнет, и на этот раз - навсегда.

— Обещаю, Планетка. Спрячу тебя за пазуху и буду там носить, как сокровище.

— У твоего сокровища, Меркурий, давно сбилась позолота.

Он немного отстраняется, большими пальцами бережно вытирает ручейки слез с моих щек и шепотом говорит:

— Хорошо, буду носить как хомяка.

Я могу до бесконечности каждый раз заново влюбляться в этого мужчину.

И каждый раз по-новому, сильнее и сильнее его любить.

Глава семьдесят пятая: Меркурий

Когда-то давно, когда у меня в башке был всякий мусор и я думал, что настоящим самцом мужчину делает умение легко и спокойно выбрасывать женщин из своей жизни, я думал бы о таком себе, как сейчас, что этот парень - сто процентный подкаблучник и просто чмо. Я бы думал, что замужняя женщина, бегающая на свидание к женатому мужику - это прошмандовка, а он просто красавчик, который неплохо устроился и берет от жизни все, что она ему предлагает.

Я тогда вообще думал много всякого дерьма, даже не представляя, насколько весь этот пафосный хлам далек от реальности. И как много ошибок в жизни я совершу только потому, что буду пытаться держать свои чувства под замком.

Мое первое просветление случилось в тот день, когда я вернулся домой и увидел на полу окровавленную жену и полностью разбитую, перевернутую и выпотрошенную вверх дном квартиру. Моя Юля отважно держалась и хранила каплю сил, чтобы сказать, как сильно меня любит и умереть у меня на руках. После этого я снова надолго залез в свою скорлупу и в общем даже почти нормально жил, меняя женщин чаще, чем заядлый курильщик тянется за новой сигаретой. А потом появилась Планетка и все пошло не по сценарию.

Я думал, что уже никогда не смогу жить нормальной жизнью, когда узнал, что Веры больше нет. Мне тогда думать, что она просто меня бросила и вернулась к мужу, было даже легче - человека всегда проще по кусочку вырезать из своего сердца, когда думаешь, что пока ты здесь страдаешь, он где-то там живет свою нормальную и счастливую жизнь. А когда он вдруг пропадает и ты знаешь, что его уже не позвать и не вернуть - это как-то сразу ставит мозги на место. И все глупые обиды кажутся такими мелкими, а все не сделанные из-за глупой гордости вещи - важными.