— Послушай, - Алёна, громко вдохнув, начинает тараторить, как будто у нее заканчивается время на разговоры. Возможно, она сейчас в больнице - и Олег где-то рядом? Меня передергивает от одной мысли, что он может даже просто находиться поблизости. - Я просто хочу, чтобы ты… Не делала глупостей, хорошо? Ты… у тебя впереди вся жизнь и, как бы там ни было…

Она заикается и замолкает, на этот раз уже вряд ли прикрывая рот, чтобы спрятать сдавленные всхлипы.

Я знаю, что пытается сказать сестра: мне нужно просто сделать вид, что все это случилось не по моей вине, и продолжать жить дальше, как будто ничего не случилось. Как будто я какая-то радужная овечка, которая может забыть цену этой свободы.

— Ты не виновата, что Костя родился таким болезненным, - продолжает уговаривать Алёна, но звучит это так себе. - И в том, что случилось - тоже не виновата.

— Ты как будто себя убеждаешь, - не могу удержаться от колючей ремарки в ответ.

— Если бы не Олег - он бы же давно… возможно… намного хуже….

«Мы этого никогда не узнаем», - отвечаю ей мысленно - и в этот момент на заднем фоне слышится какая-то возня и сорванный голос матери. Она как будто на пределе - в обрывках слов я слышу ее требование сказать, с кем разговаривает Алёна и потом - резкий, похожий на вдруг завывшую сирену голос матери как будто прямо у меня в голове:

— Вероника?! Это ты?!

Перехватываю ладонью горло, как будто этот жест может изменить мой голос.

— Я знаю, что это ты! - Мать срывается на тонкий визг. - Что ты делаешь?! Как ты можешь?! У тебя сердца нет! Ты просто…

Что именно я «просто» закончить так и не успевает, потому что Алёна отвоёвывает назад телефон и, не прощаясь, резко обрывает звонок.

Я еще несколько минут смотрю на телефон, пытаясь загипнотизировать его взглядом на стирание из моей памяти этого ужасного разговора. Жаль, что это не работает. Жаль, что слова матери о моей бессердечности за секунду превратились в кровоточащее клеймо - и каждый вдох дается мне через силу, как будто я не заслуживаю даже этой мелочи. Потому что пока я здесь, в тепле, сытости и безопасности - где-то там один маленький мальчик борется за каждый глоток воздуха и за право жить.

Телефон снова пиликает входящим сообщением - и на экране появляется всего пара слов: «Даже не смей!!!»

Мне противно от себя самой, потому что на самом деле я эгоистка. Бессердечная эгоистка.

И не готова принести себя в жертву.

Хотя и должна.

Глава двадцать вторая: Меркурий

За окном моего раздолбанного ржавого пикапа невеселый вечерний пейзаж из пожухлой желтой травы и редких раскидистых акаций. Не вся Африка – это пустыня. И не все пустыни Африки состоят из песка. Хотя, из-под колес пикапа поднимаются настоящие столбы пыли. Но я тороплюсь, вжимаю педаль газа почти в самый пол. Вжимал бы и дальше, но на максимальных оборотах ржавая колымага начинает безбожно захлебываться. Будет очень неприятно заглохнуть посреди ночной саванны. И не потому, что какой-нибудь заблудившийся лев может откусить задницу, а потому, что выбираться отсюда придется долго и муторно. Небольшой запас воды в машине имеется, но на долгую дорогу его явно не хватит.

К тому же я не один.

До точки операции добирались самостоятельно, на таких вот неприметных колымагах, группами по четыре человека. План, откровенно говоря, - полное говно. Но зато он позволил нивелировать опасность потенциального обнаружения еще на подъезде к точке. К тому же раскрытие одной группы напрямую не раскрыло бы существование остальных, хотя, понятное дело, задачу бы осложнило.

Всего в операции принимало участие пять групп, с бойцами из шести стран. Очень представительный десант, как любили говорить в лохматые годы, интернациональный.

И это нормально. Потому что где как ни в горячих точках, когда от своевременных действий напарника зависит не только его, но и твоя жизнь, в полной мере понимаешь, что не имеет значения ни цвет кожи, ни разрез глаз, ни вероисповедание, ни даже, мать его, долбанная сексуальная ориентация – потому что никто ее не афиширует и не сует тебе под нос с настырным желанием то ли выебнуться, то ли похвастаться. Что, в сущности, одно от другого отличается мало.

И это тоже нормально, потому что у людей моей специальности нет сраных квот на гендерное разнообразие и инклюзивность. Потому что требованием к готовности к той или иной работе во главе угла должны стоять знания и соответствующие навыки, а не вся эта новомодная хренотень из радужно срущих друг на друга единорогов.

Можешь, умеешь, хочешь заработать – добро пожаловать.

С некоторыми бойцами я уже работал по другим заданиям, с другими пересекся впервые. В целом, не самый оптимальный подход к делу, когда нет времени на элементарное слаживание. Но то плата за нашу свободу и независимость, а также относительно доступную стоимость. Заказчик всегда имеет возможность выбора – платить таким перекати-поле, как мы, или нанять серьезных мужчин из серьезных ЧВК, которые могут прибыть даже на собственном самолете.

Как всегда, вопрос денег.

Ну, и еще потенциального шума.

Впрочем, в любом случае, никого из нас здесь официально нет. И если что хреновое случится – никто и никогда не признается, что сюда нас отправил - эдакая страховка для заинтересованных высокопоставленных господ и целых структур. Ну а мы просто хорошо натренированный расходный материал. И обе стороны такой расклад принимают. И всех он устраивает.

Ну, почти всех.

Впереди появляются едва различимые очертания небольшой деревушки. Это промежуточная цель нашего пути. Здесь уже давно никто не живет. В одну из очередных гражданских войн большая часть населения деревни были вырезана, а остатки угнаны на работу в алмазные прииски. Да, как бы дико это ни звучало, но в абсолютно дикой и насквозь коррумпированной стране, где люди с трудом знают, что такое электричество, имеются залежи алмазов. Хотя далеко не столь богатые, как в Ботсване, ЮАР или Конго. Но местным королькам хватает и на собственные армии, и на роскошные дворцы, и на бесконечную грызню всех со всеми.

Мы просто немного сместили акценты и направили вектор силы в ином направлении. К чему это приведет? Я без понятия. Вероятно, скоро сюда придут люди, которым все это гуляй-поле не всралось от слова совсем. Бизнес – он требует порядка и беспрекословного подчинения. Даже если этот порядок установлен штыком, а подчинение - наркотой.

Бью по тормозам – и пикап идет юзом, останавливается посреди вусмерть разбитой когда-то улицы. Дома из говна и палок давно обвалились и теперь представляют собой остовы, напоминающие кучки выброшенной на поверхность земли, что оставляет после себя крот. Разве что немного более крупные кучки.

Глушу двигатель и выключаю фары.

Выходим.

Какое-то время прислушиваемся к окружающему миру. Руки на оружии. В случае чего готовы реагировать немедленно.

Сейчас самый удобный момент, чтобы напасть на нас. И эта вероятность не равна нулю ни при каких обстоятельствах, даже сегодня, когда миссия прошла на удивление гладко. У нас почти нет потерь – несколько ранений ни в счет.

Но тьму не разрезают лучи прожекторов, мир не взрывается от автоматного стрекота. Это просто мертвая пустая деревня посреди огромного веками затравленного и забитого континента.

В наше время благородные белые господа брезгуют направлять сюда даже армии. Зачем, если есть мы? Отщепенцы и ублюдки, готовые на все ради денег. Да, «солдаты удачи» звучит куда презентабельное, а только сути это не меняет. Мы – просто инструменты в руках тех, кто, вполне возможно, вершит судьбы десятков и сотен тысяч.

Но об этом лучше не думать. Потому что все эти муки совести, которые, случается, накрывают с головой, ни к чему хорошему не приводят. Работа есть работа. Даже такая, как у меня.

— Twenty minutes, - засекает на часах Цербер – командир нашей группы. Он филиппинец, но это я знаю лишь потому, что уже раз работал с ним. Никаких имен и точных данных даже внутри команды.