— Государь, народ желает уже не смены кабинета министров, а отречения. Отрекитесь, государь, или через час не будет больше во Франции ни народа, ни королевской власти.

Король выпускает из рук перо.

— Государь, — говорит г-н де Жирарден, подавая ему упавшее перо, — минута промедления, и все потеряно.

Король словно ищет чего-то вокруг.

— Вот готовая прокламация: я распорядился напечатать ее заранее, — произносит г-н де Жирарден.

И он кладет на стол короля афишу, содержащую следующее короткое отречение:

Король колеблется.

К нему подходит герцог де Монпансье.

— Именем Франции прошу вас, государь, отрекитесь, — произносит он.

— Ну что ж, ладно, — говорит король. — Раз вы все этого хотите, я отрекаюсь.

— Ваше слово, государь? — спрашивает г-н де Жираден.

— Оно дано, — отвечает король.

Господин де Жирарден ничего больше не спрашивает; он бросается вон из кабинета, стремглав спускается по лестнице, выскакивает из Тюильри и подбегает к баррикаде на улице Сент-Оноре.

— Отречение! — кричит он. — Отречение! Король отрекся!

— А оно письменное? Оно напечатано? Оно подписано? — спрашивают его.

— Да, да!

— И где этот документ?

— Его предъявят вам немедленно.

— А это говорится не для того, чтобы снова обмануть нас? Это не очередная хитрость? Это не очередная западня?

— Нет, головой клянусь!

— Хорошо, проходите.

Господин де Жирарден проходит и бежит, словно солдат на передовую; он слышит треск ружейной пальбы на площади Пале-Рояля и мчится туда, хотя там его поджидают не только более трудное препятствие, но и более грозная опасность.

Ружейная стрельба перекрывает его голос, а вокруг свистят пули.

— Отречение! Отречение! — кричит он.

Несколько бойцов прекращают стрелять.

— Оно написано?

— Король подписывает его в эту минуту.

— Пусть нам принесут подписанное отречение, и тогда мы поглядим.

Сражение возобновляется.

И действительно, в это самое время король пишет следующие печальные слова, последний автограф, который оставит королевская рука:

«Я отрекаюсь в пользу моего внука, графа Парижского. Желаю ему быть счастливее меня».

И он ставит свою подпись.

Генерал Ламорисьер берет этот листок бумаги и в свой черед выходит из кабинета.

Вслед за ним оттуда выбегает сын адмирала Бодена, имеющий сходное поручение.

Один мчится на площадь Пале-Рояля, другой — на площадь Согласия.

В этот момент королю докладывают, что маршал Жерар, которого он вызвал к себе, явился в его распоряжение. Уже два года король не видел своего старого друга, но в минуту опасности вспомнил о нем и послал за ним.

— Пусть войдет! Пусть войдет! — кричит король.

И он бросается навстречу маршалу.

— О мой славный маршал, — восклицает король, весь дрожа от волнения, — только вы можете вызволить нас из беды.

— Государь, я могу предложить вашему величеству лишь мою жизнь, — ответил маршал, — но она целиком принадлежит вам.

— Пойдите к этим людям, маршал, и скажите им, что я отрекаюсь.

— Прикажите, чтобы мне дали лошадь, государь.

Приказ передан; но все в этот момент настолько растеряны, что не могут отыскать никакой другой лошади кроме той, на которой только что ездил король. Ее приводят маршалу покрытой попоной с золотой бахромой.

Он садится на нее, надев пальто и круглую шляпу, выезжает через главные ворота Тюильри и пересекает площадь Карусели, держа в руке зеленую ветвь. Но, поскольку 24 февраля из зеленых деревьев есть только кипарисы, именно с ветвью кипариса он направляется навстречу мятежникам.

Он подъезжает к началу улицы Святого Фомы Луврского.

Там теснится огромная толпа; его узнают, и раздаются крики: «Да здравствует маршал Жерар!»

— Друзья мои, — говорит он, — я принес вам добрую весть, и вы можете мне поверить: король отрекся в пользу господина графа Парижского.

Однако никаких возгласов одобрения в ответ на эту новость нет. Слышатся лишь крики «Да здравствует маршал Жерар!», только и всего.

Продолжая кричать «Да здравствует маршал Жерар!», толпа вытесняет его на площадь Карусели, куда и сама начинает проникать.

Тогда солдаты, стоящие лагерем на этой площади, отступают к Тюильри и закрывают за собой ворота.

Маршал не может теперь вернуться во дворец, чтобы дать королю отчет об итогах своей миссии; он понимает, что все кончено, слезает с королевской лошади, оставляя ее в качестве трофея толпе, и выходит с площади через ворота, ведущие на берег реки.

Ламорисьеру не повезло еще больше: в него выстрелили, и пуля пробила ему руку.

Более того, какой-то простолюдин упер ему в бок ружье и спустил курок.

Ружье дало осечку.

Сын адмирала Бодена застает на площади Согласия лишь слабое эхо перестрелки. Впрочем, сражение в этой стороне почти закончилось.

В то время как эти четыре посланца гибнущей монархии терпят неудачу в четырех разных местах города, король снимает с себя мундир, отцепляет орденскую ленту, кладет шпагу на стол и надевает штатское платье.

Королева, бледная, неподвижная, наблюдает за ним. Чувствуется, что гордая дочь Каролины, принцесса, у которой кровь Бурбонов не была подпорчена, предпочла бы увидеть мужа разоблаченным так для могилы, нежели для бегства.

Она поворачивается к г-ну Тьеру.

— Взгляните на свою работу, сударь, — говорит она, — все это ваших рук дело.

Понимая, какое почтение следует оказывать этому павшему величию, г-н Тьер ничего не отвечает.

— Лошадей, — произносит король.

— Их увели, убив перед этим конюха и двух первых лошадей упряжки, — отвечают ему.

— Выходит, кареты тоже нет?

— Да нет, государь; две кареты стоят у Поворотного моста: две кареты, взятые напрокат, без гербов и с кучерами без ливрей; так будет проще.

— Тогда идемте.

Король поворачивается на мгновение, берет ключи, открывает выдвижной ящик, ищет там что-то с видом человека, с головой которого не все в порядке, затем поднимается, вручает ключи г-ну Фену и говорит ему:

— Ждите моих распоряжений.

К королю подходит г-н Кремьё:

— Само собой разумеется, государь, регентство принадлежит госпоже герцогине Орлеанской?

— Регентство принадлежит господину герцогу Немурскому, — отвечает король. — Оно было предоставлено ему законом. А теперь нарушайте закон, если хотите. Ну же, идемте, идемте!

Король выходит из кабинета, держа под руку королеву. Все следуют за ним.

Он вступает в подземную галерею, по приказу императора устроенную для короля Римского, чтобы тот выходил по ней на прогулку, затем поднимается на террасу, тянущуюся вдоль берега реки, и спускается к амфитеатру. Там он шагает мимо кучи насыпанного в спешке песка, укрывшего три трупа, — то было последнее угодничество перед королевской властью, которую не хотели огорчать зрелищем крови, и выходит из сада через ворота, ведущие к Поворотному мосту. Там он оказывается среди толпы, состоящей из горожан вперемешку с солдатами.

Он выглядит сломленным и опирается на королеву, вместо того чтобы королева опиралась на него.

Королева держит голову высоко и уверенно, а глаза ее мечут молнии.

Слышатся сотни криков в ответ на призыв нескольких голосов: «Дорогу, дорогу великому несчастью!»

Три четверти кричат: «Да здравствует реформа! Да здравствует Франция!» И лишь немногие: «Да здравствует король!»

Король дошел так до асфальтового покрытия у подножия Луксорского обелиска.

Там он остановился, словно в нерешительности.

Тотчас же толпа вокруг него сгустилась.