Возможно, тем не менее, что этот слух стих бы и прекратился сам собой, как вдруг г-н Жиске, ставленник г-на Казимира Перье, обнародовал циркулярное письмо, в котором были поразительные по своей опрометчивости слова:

«Мне стало известно, что, дабы придать достоверности чудовищным предположениям, какие-то презренные негодяи вознамерились обойти кабачки и мясные лавки, имея при себе склянки и пакеты с ядом, то ли для того, чтобы насыпать его в воду в фонтанах или кувшинах и на мясо, то ли для того, чтобы устроить видимость отравления, и быть задержанными на месте преступления своими сообщниками, которые, выдав их за агентов полиции, затем помогут им бежать и проделают все это для того, чтобы доказать правдивость гнусного обвинения, выдвинутого против властей».

Таким образом, оппозицию обвиняли без всяких на то оснований в этом неслыханном злодеянии.

Когда нынешние правительства включают в арсенал своих средств подобные приемы, они оказываются в положении тех больных, которые, видя, что от них отказались врачи, кидаются к знахарям и лекарям-шарлатанам.

Неосторожный шаг префекта полиции принес свои плоды.

Молодой человек был без всякого повода убит возле Каирского пассажа, потому лишь, что кто-то стал вопить об отравителе.

Другой был заколот ножами на улице Понсо за то, что остановился у дверей винной лавки, чтобы спросить время.

Еще одного по столь же вздорному поводу разорвали на куски в предместье Сен-Жермен: как говорили, он заглядывал в колодец.

Наконец, какой-то еврей лишился жизни на рынке за то, что, торгуясь о цене рыбы, странно рассмеялся, и, когда его обыскали, при нем нашли маленький мешочек с белым порошком, которой был не чем иным, как камфарой.

На Гревской площади какой-то несчастный, обвиненный в таком же преступлении, был спасен от гнева толпы и препровожден в караульное помещение Ратуши, но его тотчас же вытащили оттуда по наущению нескольких женщин и растерзали на клочки, как это делали во времена Фулона и Бертье; однако в 1789 году народ сам пожирал окровавленные куски трупов, а в 1832 году какой-то угольщик скормил обрывки плоти убитого своему псу.

И, тем не менее, это был тот самый народ, который в дни революций выставляет часовых у дверей государственного банка и казначейства и расстреливает похитителей, которых задерживает с украденным подсвечником из вермеля или со столовым прибором из серебра.

Возвышенный или омерзительный, в зависимости от того, что ему внушат: добро или зло.

Между тем в Париже в одном только апреле умерло от холеры двенадцать тысяч семьсот человек.

Общая длительность эпидемии составила сто восемьдесят девять дней.

Число смертей, удостоверенных в административном порядке, составило восемнадцать тысяч четыреста две.

Однако в действительности смертей было примерно в полтора раза больше.

Не затронув Казимира Перье лично, холера, тем не менее, нанесла ему страшный удар; Казимир Перье сопровождал короля, когда тот посещал больницы, и зрелище умирающих и мертвых произвело страшное впечатление на министра, который и сам был близок к смерти.

Окончательно добило его объяснение с русским послом, г-ном Поццо ди Борго.

— Император, мой повелитель, не желает… — в беседе с министром произнес посол.

— Не желает?! — вскричал Казимир Перье. — Передайте вашему повелителю, что Франция не намерена получать приказы и, пока Казимир Перье жив, она будет принимать советы, как ей действовать, только от себя самой и своей чести.

Один из друзей Казимира Перье, г-н Мийере, явился к нему как раз в ту минуту, когда г-н Поццо ди Борго вышел из его гостиной, пребывая в чрезвычайно сильном возбуждении. Господин Мейере застал министра мертвенно-бледным и с пеной на губах.

Испуганный, он остановился, с тревогой глядя на Казимира Перье.

— О да, поглядите на меня, поглядите! — воскликнул министр. — Я пропал, они убили меня!

И действительно, 16 мая 1832 года Казимир Перье умер.

— Итак, Казимир Перье умер, — повторил король, когда ему сообщили эту новость. — Ну что ж, будущее покажет нам, хорошо это или плохо.

За два дня до смерти министра скончался Кювье, родившийся в том же году, что и Наполеон, и оставивший в истории наук такое же бессмертное имя, какое Наполеон оставил в истории войн.

Наследство Казимира Перье было тяжелой ношей. Оно состояло из двух междоусобных войн.

Из роялистской междоусобной войны и из республиканской междоусобной войны.

Начнем с первой: посмотрим, как она покинула Англию, пересекла Германию, пронеслась через Швейцарию, сделала привал на берегах Средиземного моря, высадилась в Марселе, проложила борозду на юге Франции, а затем прогрохотала и затихла на западе страны.

В Сен-Клу герцогиня Беррийская предложила королю Карлу X взять герцога Бордоского на руки, а затем, двинувшись вслед за первым генералом, который согласится послужить ему проводником, достичь столицы и передать своего внука в руки парижан.

Король отказался.

Спустя восемнадцать лет, в сходных обстоятельствах, герцогине Орлеанской предстояло сделать Луи Филиппу сходное предложение, а Луи Филиппу — отказаться от него, как это сделал в 1830 году Карл X.

По прибытии в Англию король Карл X остановился на короткое время в Лалворте и там составил и подписал акт, утвердивший отречения, которые были провозглашены в Рамбуйе.

Именно там, во время оглашения этого акта, герцогиня Беррийская поделилась с королем своими замыслами в отношении Вандеи.

Карл X покачал головой в знак сомнения: несчастье сделало его недоверчивым. Однако он не счел нужным отвергать эту последнюю открытую возможность в судьбе юного герцога Бордоского и назначил герцогиню Беррийскую регентшей.

Получив эти полномочия, герцогиня Беррийская тотчас же пустилась в путь, пересекла Голландию, поднялась вверх по Рейну до Майнца и достигла Генуи, где король Карл Альберт ссудил ей миллион; из Пьемонта она переехала во владения герцога Моденского, где правивший государь, который, напомним, отказался признать Луи Филиппа королем, предложил ей в качестве резиденции свой дворец в Массе.

Именно в Массе готовилась Вандейская экспедиция.

По своим взглядам легитимистская партия разделилась на три группировки.

Господин де Шатобриан и герцог Беллунский, возглавлявшие первую группировку, полагали, что все следует делать лишь парламентскими и легальными способами.

Король Карл X и г-н де Блака́ стояли во главе второй группировки, рассчитывавшей исключительно на вмешательство иностранных держав.

Третья группировка, представленная г-ном де Бурмоном, графом де Кергорле, герцогом д’Эскаром и виконтом де Сен-При, при всей рискованности планов герцогини Беррийской одобрила их.

Решено было, впрочем, все предпринять вместе с французами и руками французов.

Но, как нетрудно понять, французская полиция не выпускала из виду Марию Каролину: всеобщее внимание было приковано к маленькому двору в Массе, и Луи Филипп дал на ее счет самые определенные приказы.

Согласно этим приказам, французские паровые суда должны были крейсировать в Средиземном море, чтобы наблюдать за возможными действиями герцогини Беррийской. В случае появления какого-нибудь подозрительного судна надлежало броситься за ним в погоню и, если герцогиня будет схвачена, немедленно препроводить ее на Корсику, а затем дожидаться там дальнейших указаний правительства.

В начале 1832 года герцогиня Беррийская получила письмо от г-на де Меттерниха. Князь извещал Марию Каролину, что ее пребывание в Массе опасно, что французское правительство не спускает с нее глаз и что ей следует разрабатывать свои планы с полнейшей осторожностью.

Составив воззвание к армии и подписав указ о создании временного правительства, а также указ об отмене сборов в винной торговле и снижении налога на добычу соли, герцогиня Беррийская решила назначить свой отъезд на 24 апреля.