Начались преследования. Девятнадцать из нас были арестованы после суда над министрами.

Тому, что меня самого не арестовали вместе с ними, я был обязан, по всей вероятности, лишь прошению об отставке, которое я послал королю и которое была напечатано в те дни в газетах: мой арест сильно напоминал бы месть.

В числе обвиняемых были три вожака партии: Годфруа Кавеньяк, Гинар и Трела́.

Невозможно было быть одновременно более очаровательным, более храбрым и более остроумным, чем соединявший в себе все эти качества Годфруа Кавеньяк, сын члена Конвента, являвшегося представителем народа в 1793 году, и брат генерала, являвшегося диктатором в 1848 году. Обладая основательным и самобытным умом, он имел одновременно нежное и мужественное сердце; я очень часто виделся с ним, очень хорошо знал его и очень сильно любил его. Ему посчастливилось умереть.

Гинар, уступавший Кавеньяку в пленительности ума, был равен ему в добросердечии и мужестве; никто не мог поспорить с ним красотой, когда в минуту опасности он пренебрежительно встряхивал своей львиной головой; в разговоре с ним вы могли спокойно выдвинуть любое предложение, пришедшее вам в голову, и чем это предложение было рискованней, тем больше была ваша уверенность, что оно будет принято. Он жив и находится в тюремном заключении.

Что же касается Трела́, то я едва его знал; придя в 1848 году в правительство, он выказал прямой, но ограниченный ум и честное, но не очень решительное сердце.

Суд над ними явился триумфом республиканского дела; как и всякая справедливая идея, те политические взгляды, проповедниками которых они были, вследствие гонений приобретали все большую известность и становились все популярней. Обвиняемые были оправданы и вышли из зала суда, сопровождаемые возгласами одобрения десятитысячной толпы простых горожан, студентов и школьных учителей, которые на руках отнесли Трела́ к дверям его дома.

Гинару и Кавеньяку удалось ускользнуть от оваций.

То был первый удар, нанесенный власти. Вскоре она получила и второй.

Ясно, что борьба обещала быть жаркой. Атака была мощной, но и оборона намеревалась быть упорной; любое событие могло быть использовано правительством в качестве предлога для ссоры, на которую готова была пойти оппозиция.

Поводом, из-за которого разыгралось второе сражение, стали споры вокруг Июльского креста.

Тринадцатого декабря 1830 года был издан закон, учреждавший в связи с событиями Июльской революции особый наградной знак, который должны были выдавать тем, кто отличился в ходе трехдневных боев. И потому комиссии, ведавшей национальными наградами, было поручено составить списки граждан, которым этот знак отличия следовало вручить.

В то время, имея председателем совета министров Лаффита и находясь под влиянием Лафайета, король еще пытался сделаться популярным; он пожелал получить Июльский крест и через г-на де Рюминьи, как я полагаю, обратился с соответствующей просьбой в наградную комиссию.

Комиссия ответила прямо, что Июльский крест был учрежден для награждения тех, кто сражался 27, 28 и 29 июля; что герцог Орлеанский вернулся в Париж лишь в ночь с 30-го на 31-е и, следовательно, ни на каком основании не может получить эту награду.

И тогда король решил, что, раз уж он не может получить ее, он будет ее жаловать.

В Пале-Рояле решили, что Июльский крест будет нести на себе надпись «Пожаловано королем» и его вручение должно сопровождаться процедурой присяги королю.

Кроме того, орденскую ленту, которая по решению комиссии должна была быть красно-черной, то есть цвета крови и траура, изменили на сине-красную.

Однако надпись «Пожаловано королем» была нелепой. В те дни, когда люди заслужили этот крест, во Франции был лишь один король, и им был тот король, против которого они сражались.

Что же касается присяги, то она была вне логики. Как могли приносить присягу верности и покорности королю те, кто еще недавно с оружием в руках провозглашал суверенитет народа?

И мы решили противиться этим решениям.

Циркулярное письмо Гарнье-Пажеса заставило нас собраться в пассаже Сомон; вопрос был поставлен так:

Смириться ли с надписью «Пожаловано королем»?

Подчиниться ли присяге?

Согласиться ли на сине-красную ленту взамен красно-черной?

Два первых предложения были единодушно отвергнуты.

Третье стало предметом горячего спора.

В конце концов было решено, что цвет ленты значения не имеет, поскольку главный вопрос связан с присягой и надписью, и что можно одобрить сине-красную ленту взамен красно-черной.

В ту же минуту несколько метров сине-красной ленты были брошены на стол председателя собрания; каждый из присутствующих отрезал себе кусочек ленты и вставил его в петлицу, после чего все в полном порядке покинули пассаж.

Несколько граждан предстали перед судом за то, что носили эту награду незаконно.

Однако все они были оправданы.

Королевский двор признал себя побежденным, «Вестник» обнародовал список награжденных, и вопрос о надписи и присяге больше не шел.

Однако было дано общее указание поднимать Июльский крест на смех; к несчастью, те, кто носил его, не были людьми, позволявшими смеяться им в лицо.

Двадцать четвертого марта 1831 года был издан закон об изгнании Карла X и его семьи.

Затем прозвучало предложение г-на де Бриквиля, направленное на то, чтобы отменить сходный закон, относящийся к семье Наполеона.

Это предложение было отвергнуто.

Затем настала очередь избирательного закона.

В годы Реставрации нужно было платить триста франков прямых налогов в год, чтобы быть избирателем, и тысячу франков, чтобы иметь право быть избранным.

Кабинет министров предложил Палате депутатов снизить ценз избираемости с тысячи франков до пятисот, а ценз избирательный с трехсот франков до двухсот.

Этот закон был принят, однако Палата депутатов поступила жестче, чем кабинет министров, исключив из состава избирателей определенное число граждан, которых кабинет министров предложил присоединить к цензовикам как обладателей свободных профессий.

Принятый закон нес в себе зародыш революции 1848 года.

В итоге, когда буря сделала свое дело, Палата депутатов, рожденная в разгар бури и 20 апреля отложившая свои заседания, 31 мая была распущена.

Король использовал эту своеобразную передышку для того, чтобы совершить поездку по стране: то был отпуск, который он себе сам устроил. Тирания со стороны Казимира Перье сделалась для него невыносимой, однако необходимость заставляла его терпеть этот гнет.

Он отправился в путь, посетил вначале Нормандию, затем вернулся в Париж и снова покинул его 6 июня 1831 года, чтобы посетить восточные департаменты.

В маршрут короля было внесено, вполне естественно, поле битвы при Вальми. Луи Филипп посетил эту местность, где у каждого дерева, каждого оврага, каждого пригорка был голос, способный по прошествии сорока лет пересказать ему эту славную эпопею его республиканской молодости; у подножия обелиска, возведенного в память о Келлермане прямо на поле битвы, он увидел старого солдата, у которого во время этой самой битвы пушечным ядром оторвало руку.

Он тотчас же снял с себя орденский крест и отдал его солдату.

В Меце произошла довольно тяжелая сцена.

Именно в Меце был составлен первый план национального объединения. Составителями плана были мэр, г-н Бушотт; председатель королевского суда, г-н Шарпантье; главный адвокат, г-н Вуаре, а также г-н Дорнес. В глазах г-на Казимира Перте подобное объединение было преступлением, и, к великому возмущению патриотов, он уволил г-на Бушотта и г-на Вуаре.

Речь, которую от имени городского совета зачитал королю мэр, несла на себе отпечаток этого негодования.

«Государь, — говорилось в этой речи, — июльские события, эти нетленные памятники национальной воли и Вашей преданности отечеству, увековечили права первого короля-гражданина на верность и любовь французов.