Пэр Франции, префект полиции

21 февраля. — При открытии Палаты депутатов и в течение почти всего заседания скамьи ее левого крыла полностью пустуют. Лишь около шестидесяти членов министерского большинства и несколько представителей правого крыла занимают свои места и предаются оживленным беседам. Дискуссия по проекту закона, касающегося Бордоского банка, проходит в обстановке общей и явной невнимательности; чувствуется, что все споры идут о другом.

В половине пятого появляется вся оппозиция, войдя в зал по левому коридору; члены министерского большинства входят по правому коридору и рассаживаются по своим местам.

Между г-ном Одилоном Барро и министром внутренних дел завязывается горячая дискуссия по поводу опубликованного накануне манифеста.

Господин Одилон Барро настаивает на том, что оппозиция всего лишь воспользовалась правом, предоставленном ей Хартией. Господин Дюшатель утверждает, что этот манифест нарушает все законы страны, на которых зиждется спокойствие и общественный порядок. По его мнению, нарушен закон о сборищах, поскольку этот манифест подстрекает к сборищу; по его мнению, нарушен закон о национальной гвардии, поскольку этот закон созывает национальную гвардию, которая должна получать приказы только от своих командиров. По его мнению, этот манифест являет собой попытку создать самодельное правительство рядом с законным правительством, учрежденным согласно конституции. И потому г-н Дюшатель заявляет, что, облеченный полномочиями сохранять общественный порядок, он будет сохранять его всеми средствами, какие имеются в его распоряжении.

Эта угроза завершает дискуссию. Председатель предлагает вернуться к проекту закона о Бордоском банке. Со всех сторон несутся крики: «Нет! Нет! Отсрочим до завтра!» Так что дискуссия отложена на 22 февраля, на двенадцать часов дня.

Вечером оппозиционные депутаты передают газетам следующую ноту, само собой разумеющимся следствием которой является предложение о привлечении правительства к суду:

«Сегодня должна состояться большая и торжественная манифестация в защиту права на собрания, оспариваемого правительством. Были приняты все меры для того, чтобы обеспечить порядок и предотвратить смуты любого рода. Правительство было уведомлено о принятых мерах еще несколько дней тому назад и знает, в какой форме пройдет эта протестная акция. Ему известно, что депутаты сообща отправятся к месту проведения банкета, сопровождаемые гражданами и безоружными национальными гвардейцами.

Оно заявило о намерении не чинить никаких препятствий этой демонстрации, если только не будет нарушен порядок, и ограничиться протокольным удостоверением того, что оно рассматривает как правонарушение, а оппозиция — как исполнение долга. Как вдруг, используя в качестве предлога оповещение, единственная цель которого состояла в том, чтобы предотвратить беспорядки, способные проистечь от такого большого стечения граждан, правительство сообщает о своем решении силой воспрепятствовать любым людским скоплениям в общественных местах и запрещает как населению, так и национальным гвардейцам всякое участие в планируемой манифестации. Это запоздалое решение правительство уже не позволяет оппозиции изменить характер демонстрации; оппозиция оказалась поставлена перед выбором: или спровоцировать столкновение между гражданами и силами правопорядка, или отказаться от законной протестной акции, которую она решила провести.

В этих обстоятельствах члены оппозиции, лично защищенные своим депутатским званием, не могут сознательно подвергать граждан опасностям, которые воспоследуют из борьбы, губительной для порядка в той же степени, что и для свободы. Посему оппозиция полагает, что она должна воздержаться от участия в манифестации и уступить правительству всю ответственность за принятые им меры. Она побуждает всех честных граждан последовать ее примеру.

Отсрочив таким образом осуществление законного права, оппозиция берет на себя обязательство перед страной отстаивать это право всеми конституционными путями. Оппозиция не изменит этому долгу и будет с настойчивостью и с еще большей энергией продолжать борьбу, которую она затеяла против продажной, насильственной и антинациональной политики.

Отказываясь от участия в банкете, оппозиция совершает важный поступок, свидетельствующий о ее сдержанности и человеколюбии. Она знает, что ей остается совершить важный поступок, свидетельствующий о ее твердости и справедливости».

Вследствие этого решения, принятого оппозицией, вопрос о привлечении кабинета министров к ответственности будет немедленно поднят большой группой депутатов, в число которых войдут господа Одилон Барро, Дювержье де Оранн, де Мальвиль, д'Арагон, Аббатуччи, Бомон (из Соммы), Джордж де Лафайет, Буассель, Гарнье-Пажес, Карно, Шамболь, Друэн де Люис, Фердинан де Ластери, Авен, де Курте, Вавен, Тарной, Марки, Жувансель, Тайяндье, Бюро де Пюзи, Люно, Сент-Альбен, Камбасерес, Моро (из Сены), Берже, Мари, Бетмон, де Тьяр, Дюпон (из Эра) и другие.

Слухи о всех этих решениях циркулируют в Париже и к вечеру вызывают явное возбуждение. Заводятся горячие споры о том, что сделали депутаты, и о том, что им следовало сделать как членам оппозиции и как подписчикам на банкет; одни хвалят их за то, что сознание своего права они принесли в жертву страху столкновения; другие, напротив, хотели бы, чтобы, вооруженные этим самым правом, они довели сопротивление власти до последней крайности.

Все предвидят, что следующий день будет грозовым.

Утверждают, что та уверенность, какую, по-видимому, испытывает правительство, проистекает из враждебных настроений, приписываемых армии в отношении буржуазии.

Говорят, что маршал Бюжо, отвечая на вопрос короля, что, по его мнению, следует теперь делать, будто бы сказал:

— Пусть ваше величество предоставит мне командование войсками в Париже, и я заставлю парижан проглотить саблю Исли по самую гарду!

Отмечают, что лавки закрываются раньше обычного. Пока лавки закрываются, оппозиция в замешательстве удаляется к г-ну Одилону Барро; она совещается, как делала это все последние семнадцать лет каждый раз, когда ей надлежало действовать. Господин Тьер, помня об угрожающих словах министра, предлагает воздержаться от участия в банкете. Господин Барро колеблется, уступая вначале тяге к сопротивлению, но затем возвращается к мнению г-на Тьера и привлекает на свою сторону бо́льшую часть присутствующих членов оппозиции.

И тогда в собрании происходит раскол: небольшая группа отделяется от него и уходит к г-ну де Ламартину.

Там все публично и энергично заявляют, что на следующий день, несмотря на штыки, они пойдут к месту проведения банкета, чтобы своим присутствием поддержать право на собрания.

Пока длилось это совещание, общественное беспокойство усилилось. Распространяется циркуляр префекта. Говорят о стратегических мерах, заблаговременно принятых на пути, по которому должно проследовать шествие. У гостей г-на де Ламартина проявляется легкий оттенок нерешительности. И тогда он произносит:

— Пусть даже площадь Согласия будет пуста и все депутаты отступят от своего долга, я один пойду на банкет, не имея других спутников, кроме собственной тени.

В полночь официально сообщают, что уполномоченные по организации банкета устранили все приготовления к собранию и что те, кто явится к назначенному месту встречи, окажутся перед закрытой дверью.

22 февраля. — Известно, что на протяжении трех последних дней происходили большие передвижения войск вокруг Парижа. Двадцать семь тысяч солдат были размещены на казарменном положении в самом городе, сорок тысяч сосредоточены у его ворот, один гарнизон занимал Венсен, другой — Мон-Валерьен. Подкрепления могли прибыть одновременно через Тронную заставу и через заставу Звезды.