Питу шел вслед за фермером с колпаком савояра в руке.

Когда зловещая траурная процессия достигла площади Пале-Рояля, хмельной от гнева народ уже держал там совет и просил у солдат-французов защиты от чужеземцев.

— Что это за люди в мундирах? — спросил Бийо, подходя к роте солдат, которые с ружьями к ноге перегораживали площадь Пале-Рояля, растянувшись цепью от главных ворот дворца до Шартрской улицы.

— Это французские гвардейцы! — крикнули несколько голосов.

— Как же так? — сказал Бийо, подойдя к гвардейцам ближе и показывая им тело савояра, который к этому времени уже испустил дух. — Как же так? Вы, французы, позволяете немцам убивать нас!

Гвардейцы невольно подались назад.

— Он мертв! — послышались тихие голоса.

— Да, он мертв! Он убит, и не он один.

— Кто же его убил?

— Драгуны королевского немецкого полка. Вы разве не слыхали криков, стрельбы, топота копыт?

— Слыхали, слыхали! — ответили разом две или три сотни голосов. — На Вандомской площади расправлялись с народом.

— Да ведь вы-то тоже народ, тысяча чертей! — воскликнул Бийо, обращаясь к солдатам. — Разве не трусость с вашей стороны — позволять немцам убивать ваших братьев?!

— Трусость? — послышались угрожающие голоса.

— Да… трусость! Я это сказал и повторяю. Или, может быть, вы хотите убить меня, чтобы доказать, что вы не трусы?

С этими словами Бийо сделал несколько шагов к тому месту, откуда раздались угрозы.

— Ладно, ладно!.. Хватит… — сказал один из солдат. — Вы, друг мой, храбрый малый, но вы горожанин и можете делать что хотите, а солдат — военный, и он должен выполнять приказ.

— Выходит, — закричал Бийо, — если вам дадут приказ стрелять в нас, безоружных людей, вы будете стрелять — вы, наследники тех, кто при Фонтенуа предложил англичанам первыми открыть огонь?!

— За себя ручаюсь: я стрелять не стану, — сказал кто-то из гвардейцев.

— И я! И я тоже! — повторила вслед за ним сотня голосов.

— В таком случае позаботьтесь о том, чтобы и другие в нас не стреляли, — сказал Бийо. — Если вы позволите немцам убивать нас — это будет все равно как если бы вы убивали нас сами.

— Драгуны! Драгуны! — закричали сразу несколько голосов.

Толпа, теснимая преследователями, выплеснулась с улицы Ришелье на площадь, а издалека донесся топот копыт тяжелой кавалерии, с каждой минутой слышавшийся все более отчетливо.

— К оружию! К оружию! — кричали беглецы.

— Тысяча чертей! — воскликнул Бийо, сбрасывая наземь тело савояра, которое до этой минуты все еще держал на своих плечах. — Если вы сами не способны пустить в ход ружья, отдайте их нам.

— Если на то пошло, мы, черт подери, пустим их в ход сами! — сказал солдат, к которому обратился Бийо, и отобрал у фермера уже схваченное им ружье. — Живо, живо! Заряжай! Пусть только австрийцы попробуют сказать слово этим парням, увидим!

— Да, да, увидим! — закричали солдаты, заряжая ружья.

— О, дьявол! — закричал Бийо, топнув ногой. — Угораздило же меня оставить дома охотничье ружье! Но если только одного из этих австрийских псов подстрелят, я заберу у него мушкетон.

— А пока возьмите этот карабин, он заряжен, — произнес чей-то голос, и какой-то человек сунул в руки Бийо дорогой карабин.

В ту же самую минуту драгуны ворвались на площадь и стали опрокидывать и рубить саблями всех, кто оказывался у них на пути.

Офицер, командовавший французскими гвардейцами, выступил на четыре шага вперед.

— Эй, господа драгуны! — крикнул он. — Стойте! Остановитесь, прошу вас.

Но драгуны — то ли не услышали его, то ли не захотели услышать, то ли так разогнались, что не смогли остановиться, — метнулись по площади вправо, сбили женщину и старика, и те тут же исчезли под копытами их лошадей.

— Раз так — огонь! Огонь! — закричал Бийо.

Он стоял рядом с офицером, так что можно было подумать, что команду эту дал офицер. Гвардейцы вскинули ружья и дали залп, сразу остановивший драгунов.

Эскадрон пришел в замешательство.

— Эй, господа гвардейцы, — сказал, выезжая вперед, немецкий офицер, — знаете ли вы, в кого стреляете?

— Черт подери! Еще бы нам не знать, — сказал Бийо и выстрелил в офицера. Тот упал.

Тогда французские гвардейцы произвели второй залп, и немцы, поняв, что на этот раз имеют дело не с горожанами, обращающимися в бегство от первого же удара саблей, но с солдатами, готовыми принять бой, развернулись и возвратились на Вандомскую площадь; вслед им раздался такой оглушительный вопль восторга, что немало лошадей понесли и расшибли себе головы о закрытые ставни.

— Да здравствуют французские гвардейцы! — кричала толпа.

— Да здравствуют солдаты отечества! — кричал Бийо.

— Спасибо, — отвечали гвардейцы. — Мы видели, как стреляют, и получили боевое крещение.

— И я, — сказал Питу, — я тоже видел, как стреляют.

— Ну, и что ты скажешь? — спросил Бийо.

— Скажу, что это не так страшно, как я думал.

— Теперь, — сказал Бийо, осмотрев карабин и убедившись, что он стоит больших денег, — теперь я хотел бы знать, чье это ружье?

— Моего хозяина, — отозвался из-за его спины знакомый голос. — Но вы так ловко пустили его в ход, что мой хозяин раздумал забирать его назад.

Бийо обернулся и увидел конюха в ливрее герцога Орлеанского.

— А где он, твой хозяин? — спросил он.

Конюх показал ему приоткрытые жалюзи, из-за которых герцог мог видеть все, что происходило на улице.

— Значит, он за нас, твой хозяин? — спросил Бийо.

— Он душой и сердцем за народ, — ответил конюх.

— В таком случае скажем еще раз: да здравствует герцог Орлеанский! — закричал Бийо. — Друзья, герцог Орлеанский за нас, да здравствует герцог Орлеанский!

И он указал толпе на жалюзи, за которыми стоял герцог.

Тогда они отворились полностью, и герцог Орлеанский трижды поклонился толпе.

Затем жалюзи вновь затворились.

Каким бы коротким ни был этот эпизод, он привел толпу в исступление.

— Да здравствует герцог Орлеанский! — завопили две или три тысячи голосов.

— Взломаем лавки оружейников! — предложил кто-то в толпе.

— Пойдем в Дом инвалидов! У Сомбрейля двадцать тысяч ружей! — подали голос солдаты.

— В Дом инвалидов! — кричали они.

— В ратушу! — призывали другие. — У купеческого старшины Флесселя есть ключи от склада, где хранится оружие гвардии, он даст их нам.

В результате толпа растеклась по трем указанным направлениям.

Тем временем драгуны собрались вокруг барона де Безанваля и принца де Ламбеска на площади Людовика XV.

Бийо и Питу, не последовавшие ни за одним из трех потоков и оставшиеся на площади Пале-Рояля в почти полном одиночестве, об этом не знали.

— Ну, дорогой господин Бийо, куда мы пойдем теперь? — спросил Питу.

— Вообще-то, — отвечал Бийо, — у меня большая охота последовать за этими храбрыми парнями. Не к оружейникам, потому что у меня теперь есть отличный карабин, но в ратушу или в Дом инвалидов. Но поскольку я прибыл в Париж не затем, чтобы драться, а затем, чтобы разыскать господина Жильбера, мне кажется, что нам следует пойти в коллеж Людовика Великого, где учится его сын; а уж когда я повидаю доктора, то с чистой совестью ввяжусь в эту драку.

И глаза фермера сверкнули.

— Мне кажется, что весьма логично отправиться сначала в коллеж Людовика Великого, раз мы прибыли в Париж именно за этим, — наставительно изрек Питу.

— Тогда забирай ружье, саблю, любое оружие, какое хочешь, у этих бездельников, что валяются здесь, — сказал Бийо, указывая на пятерых или шестерых драгунов, лежащих на земле, — и направимся в коллеж Людовика Великого.

— Но ведь это оружие мне не принадлежит, — усомнился Питу.

— Кому же оно принадлежит? — поинтересовался Бийо.

— Королю.

— Оно принадлежит народу, — сказал Бийо.

И Питу, ободренный поддержкой фермера, которого знал как человека, не способного украсть у соседа зернышка проса, со всевозможными предосторожностями подошел к тому драгуну, что лежал к нему ближе других, и, удостоверившись, что он в самом деле мертв, забрал у него саблю, мушкетон и сумку с патронами.