— Сегодня отдам приказ, чтобы уничтожили эти стрелы, — ответил, смутившись, царевич. — Ух, и заноза же ты, сестрёнка. Умеешь ткнуть мужчину, как погонщик кнутом под брюхо вола, чтоб побольнее было. Ничего, мы этого Рамсеса в Финикии между нашими двумя армиями зажмём, как между двух жерновов. От его войск одна мука останется, удерёт обратно в своей Египет.

— Вот сейчас я слышу голос настоящего военачальника, а не мальчишки, вырвавшегося из-под опеки строгого отца, — проворковала, играя кокетливо своими синими глазами, Арианна. — Может быть, ты скоро по всем странам прославишься, как непобедимый полководец. А в четырёх стенах с пыльными свитками пусть другие сидят, у кого кровь не такая горячая и густая, как у тебя, Урхи.

Царевич заулыбался довольный.

— Послушай, сестрёнка, давай сегодня остановимся в Кадеше. Это здесь неподалёку довольно славный городишко. Попируем там на славу, а? Как ты на это смотришь? Мы ведь так давно не виделись!

— Ну, если это не повредит твоим военным планам, — ответила нерешительно принцесса и так посмотрела на царевича, что тот чуть не подпрыгнул на месте.

— Да ничему это не повредит! Подумаешь, вечерок вместе проведём, — скороговоркой проговорил обрадованный Урхи-Тешуба, слывший не только обжорой и забиякой, но и женолюбом, и вскочил на свою колесницу. Он оттолкнул возничего и сам схватил вожжи. — Я поеду, отдам приказ войскам остановиться на отдых и сам прослежу, чтобы нам, вернее тебе, — поправился царевич, — приготовили уютное гнёздышко в Кадеше, — он с места в карьер пустил горячих вороных коней.

Арианна со зловещей улыбкой посмотрела ему вслед и проговорила негромко:

— Попался мышонок, теперь ты от меня не уйдёшь! Но это только начало вашей гибели, — принцесса медленно села в свою нарядную повозку. — Хотя он паренёк и неплохой, но клятва есть клятва! — добавила она, зевая, и махнула рукой возничему, чтобы трогал.

Раздались удары бичей, и сонные волы вновь потянули за собой повозки и телеги каравана. Из-под сапог хеттских воинов начали медленно подниматься клубы рыжеватой пыли с уже просохшей дороги, которая тянулась вдоль неспешно текущей реки, под названием Оронт. Вскоре караван подошёл к стенам небольшого сирийского городка Кадеш, в то время известному немногим, а через год навсегда вошедшему в анналы всемирной истории.

Пока хеттский царевич Урхи-Тешуб сидел в Кадеше, пируя и развлекаясь с коварной Арианной, чары которой мутили мужской ум почище макового отвара, фараон Рамсес стремительно мчался вдоль побережья во главе своего корпуса, состоящего из пяти тысяч отборных воинов и носящего гордое имя Амона, главного божества в египетском религиозном пантеоне. Справа высились склоны финикийских гор, сплошь заросшие дубом, кедром, клёном, сосной и дикими оливами. Рядом с дорогой, вьющейся у самого берега моря, омываемого салатного цвета волнами, густой стеной стоял вечнозелёный кустарник. Здесь росли и земляничные деревья, и лавры, и мирты, и фисташки, и цветущие жёлто-белым цветом ароматные олеандры. Изредка эти зелёные дебри, перевитые плющом, ломоносом и диким виноградом, расступались и воины выезжали на поляны, заросшие красными маками или сиренево-фиолетовыми волнами шалфея, над душистыми соцветиями которого с гудением кружились мириады пчёл и шмелей. На открытых холмистых пространствах пахло цветущими степными травами, полынью, под ногами шелестели серебристые перья ковыля или хрустели сухие и звонкие прутики астрагала. От людей шарахались в разные стороны многочисленные лани, олени, горные козлы. Слышалось невдалеке рычание леопардов и медведей.

Но Рамсес, страстный охотник, который мог целыми неделями у себя на родине носиться на колеснице за бородатыми зебу, винторогими антилопами и полосатыми зебрами по саваннам, примыкающим к нильской долине, сейчас даже не смотрел в сторону многочисленного непуганого финикийского зверья. Фараоном владела только одна мысль: во что бы то ни стало опередить хеттского царевича Урхи-Тешуба, двигающегося из Сирии со своим отрядом к Библу, где его ждало хеттское войско, которому царь Муваталли поручил отстаивать от египтян северную часть Финикии, Войско возглавлял Хуман, старый опытный воин, но его главный недостаток Рамсес понял давно. Хеттский военачальник с самого начала занял сугубо оборонительную позицию, да к тому же раздробил свои силы, разместив ратников по нескольким гарнизонам в главных, ключевых городах страны, тянущихся длинной лентой вдоль побережья, которое пытались контролировать многочисленные патрули. Хуман боялся неожиданного вторжения египтян себе в тыл, поэтому-то и разбросал так свои силы. У него остался не очень значительный, хотя достаточно боеспособный отряд, который фараон и рассчитывал разбить с ходу, не дав опомниться.

Рамсес рвался вперёд, не обращая внимания ни на красоты природы, ни на богатую охотничью добычу. Молодой властитель Египта был страстен и падок до радостей жизни, но когда Сеси загорался какой-то целью, всё остальное для него переставало существовать. Сейчас он летел вперёд в неистовом порыве на своей колеснице, взрывая густые клубы рыжей пыли, и отборный корпус Амона спешил за ним. Колесничее войско хотя и с трудом, но поспевало за своим полководцем и властителем. За спиной Рамсеса скакала боевая колесница со штандартом Амона в виде позолоченной головы барана с диском солнца на рогах. За ней неслась ещё сотня колесниц, наводя ужас на редких финикийских крестьян, встречающихся по дороге. А уже дальше вслед за клубами пыли, поднимаемыми деревянными колёсами, стремительно шагали копейщики и лучники, переходя на бег, когда дорога шла под гору. Пехотинцы завистливо и с нескрываемой неприязнью смотрели на клубы пыли впереди. Именно выходцам из богатых семей, которые могли себе позволить купить дорогую колесницу и от мощного удара которых по врагу частенько решалась судьба всего сражения, доставалась львиная доля трофеев.

— Ишь, несутся, как свора голодных собак, почуявшая дичь! — ворчал Бухафу, шагавший впереди отряда лучников, которых выделили в авангард для разведки и боевого охранения. — Сейчас набросятся на хеттов, а затем и на финикийский город, что там за речкой, — показал он большим корявым пальцем вперёд. С холма, на который лучники взобрались, стал виден небольшой аккуратный городок за зелёной речной долиной, раскинувшейся внизу у подножия, ступенями спускающихся вниз густо заросших лесом гор.

— Фараон же запретил грабить те города, которые нам не сопротивляются, — проговорил идущий рядом со своим старшим товарищем медник Пахар, вытирая обильно льющийся со лба пот. Он тащил три колчана, полные стрел, и большую кожаную флягу, предназначенную для воды, но сейчас полную отменного финикийского вина.

— Да кто там будет разбирать, когда они ворвутся на улицы городка? Кто-нибудь да окажет сопротивление, защищая себя и своих родных. Вот на них всё и свалят, — философски заметил бредущий чуть поодаль Хеви, опустив голову с длинными, спутанными чёрными, покрытыми красноватой пылью волосами. — Пропади пропадом все эти финикийцы с их городами. Как будто нам плохо было в наших родных Фивах, дёрнула же нелёгкая притащиться сюда.

Художник терпеть не мог все эти ускоренные марш-броски. Он сильно уставал, поэтому и злился.

— Не вешай носа, Хеви, — похлопал его по узкой спине каменотёс Бухафу своей мощной, волосатой рукой. — Вот разобьёт с нашей помощью поганых хеттов фараон и прикажет нам в честь победы высечь надпись на какой-нибудь скале. Займёшься своей привычной работёнкой и повеселеешь, брат. Да и я с удовольствием возьму резец в руки. Из лука стрелять тоже, конечно, интересно, но уж больно это однообразное занятие, порой надоедает.

— Как будто долбить камень — это развлечение, а не каторжный труд, — рассмеялся шагающий рядом командир маленького отряда лучников, темнокожий Нахт. — Вот уж где скучища, насквозь пропитанная солёным потом, я представляю!

— Э, не скажи, — повернул к нему наследственный каменотёс своё широкое, дочерна загорелое, с грубыми, рублеными чертами лицо, по которому струйками стекал пот, проложив в рыжей пыли целые дорожки. — Ведь и рисунок, да и иероглифы кажутся похожими друг на друга, но сочетание их всегда разное. Так и камень тоже никогда не бывает совершенно одинаковым. И по оттенку цвета и по своей сути глыбы гранита, вывезенные из одной каменоломни, даже из одного разреза, всегда хоть чуть-чуть, но отличаются. Когда двадцать лет камень подолбишь, это чувствуешь сразу же. Поэтому-то и приноровиться к каждому заказу нужно по-своему, к каждому камню — свой подход должен иметься... — сел на своего любимого конька Бухафу.