— Принеси-ка кувшинчик пива! — крикнул жрец вслед проворному, но чумазому слуге.

Курсируя из кухни в комнатку, Риб-адди смог слышать почти всё, о чём беседовали заговорщики. Юноша благодарил богов за выпавшую на его долю удачу. Он узнал, что пират намеревается напасть на самого фараона во время его ближайшей прогулки по морю. То, что за этим стоял Пенунхеб, было очевидно. Все нити заговора явно стекались в руки честолюбивого второго жреца Амона. Рибби был очень доволен собой. Окрылённый успехом, он в очередной раз хотел зайти к жрецу и пирату, как в коридоре к нему подошёл старый слуга с противной морщинистой физиономией и, схватив цепко за руку, спросил:

— А ты кто такой, чумазый? Чего здесь околачиваешься?

— Меня повар нанял на сегодняшний день, ведь подавать же еду некому, — Рибби хотел вырваться, но слуга держал руку мёртвой хваткой.

— Не ври, никого он не нанимал. Я этим занимаюсь, — шипел старик с худым, перекошенным злобным недоверием лицом и колючими серыми глазками. — А ну, пойдём к хозяину. Я выведу тебя на чистую воду. Воровать сюда залез. Ничего, попробуешь палок, так забудешь к нам дорогу.

Риб-адди выхватил из-за пояса кинжал и полоснул им по пальцам слуги. Тот завизжал от боли, его хватка ослабла, и юноша, вырвавшись, кинулся прочь. Он, словно молния, пронёсся по общему залу и уже на улице услышал, как кто-то заорал зычно:

— Держи вора!

Звонкий женский голосок добавил пронзительно с испугом:

— У него нож, он старого Али зарезал.

На улице не оказалось никого, кто захотел бы попробовать ножа чумазого воришки, вылетевшего, как взъерошенный дикий камышовый кот, из трактира. Юноша быстро скрылся в ближайших переулках. Скоро он уже был на судне. Когда подвыпивший жрец ступил на слегка покачивающуюся у него под ногами палубу, его любезно встретил умытый и аккуратно причёсанный юный друг, почтительно кланяясь и предлагая перекусить перед отплытием.

— Ешь без меня, Рибби, — махнул рукой Тутуи, — я уже подзаправился. Какую здесь жареную кефаль в трактирах подают, пальчики оближешь! — Жрец пошёл в палатку на корме спать. — Правда, пиво с нашим не сравнить, да и прислуга грязновата, блюда подают чумазые поросята. Азиаты, одним словом.

Вскоре могучий храп разнёсся почти по всему судну. А Рибби пошёл отыскивать свой кувшин из-под пива. Пора было доставать письма, завтра, как обещал капитан Нахр, они рано утром уже будут у Сидона, где расположилось войско фараона. Судно медленно отчалило от набережной Тира и, распустив кирпично-оранжевый прямой парус, заскользило по голубым волнам прекраснейшего из морей.

ЧАСТЬ 2

В эту весеннюю ночь на морском берегу у подножия заросших густыми лесами гор Финикии полновластный властитель долины Нила и всех прилегающих к ней стран фараон Рамсес Второй спал глубоким здоровым сном, как и положено молодому двадцатичетырёхлетнему мужчине, проведшему предыдущий день в непрестанном движении на открытом воздухе. Под утро густые тучи заволокли светлеющее, серо-фиолетовое небо с медленно гаснувшими звёздами и пошёл дождь. Он весело, но недолго побарабанил по крышам палаток полевого египетского военного лагеря, раскинувшегося под стенами финикийского города Сидона, и затих. В походном шатре фараона стало прохладно и сыро. Рамсес открыл глаза, вдохнул полной грудью свежий ароматный финикийский воздух, пахнувший солоноватой морской водой, густым острым йодистым духом выброшенных на берег водорослей и душистой, чуть горьковатой кедровой смолой зелёных гигантов, росших неподалёку на горных склонах, перевернулся на другой бок и снова заснул, потеплее завернувшись в медвежьи шкуры, сшитые в просторное одеяло, оно с трудом прикрывало более чем двухметровую фигуру молодого властелина. Уже погружаясь в тёплые глубины сна, Рамсес с удовлетворением услышал, как успокаивающе привычно шумит неподалёку прибой и изредка перекликаются с проходящими мимо патрулями стоящие на постах египетские часовые. Их хриплые, простуженные голоса походили на клёкот каких-то таинственных морских птиц.

Как только первые лучи восходящего из-за гор солнца окрасили розовато-алым светом заснеженные вершины, высившиеся неподалёку от морского берега, Рамсес проснулся, вскочил со своего походного ложа и стремительно выбежал из шатра. Сегодня был намечен штурм Сидона, крупнейшего и богатейшего из городов Финикии. Точнее, брать приступом решили ту часть города, которая размещалась на суше, на каменистом полуострове, глубоко вдающемся в море. Перед ним находился остров, где располагалась самая неприступная часть Сидона, тоже обнесённая высокими стенами, подножие их день и ночь лизали волны моря.

«До островка тоже дойдёт очередь», — думал молодой повелитель древнейшей страны Востока, зевая и потягиваясь во весь свой огромный рост.

Обыкновенные люди своими макушками не доставали даже до плеча. Рамсес смотрел на них сверху вниз пугающе пронзительным взором, лишь немногие могли выдержать этот тяжёлый взгляд. В лице фараона было что-то от хищной птицы. Огромные глаза, чуть навыкате, могли смотреть, почти не мигая, даже на солнце. Орлиный нос словно выточил искусный скульптор, губы обычно были плотно сжаты, волевой подбородок выступал вперёд особенно выразительно, так как молодой фараон почти всегда надменно и величественно откидывал голову чуть назад. Когда же он сводил прямые густые брови до глубокой складки на переносице и начинал сверкать своими соколиными очами, уголки губ опуская вниз к крепкому подбородку с ямочкой, то придворные падали ниц уже не по привычке и заведённому издревле обычаю, а с искренним ужасом. В облике молодого властелина и вправду было в эти минуты так много беспощадно-божественного, что обыкновенному смертному хотелось раствориться в пыли у его ног или провалиться поглубже под землю, только бы не чувствовать на себе испепеляющий взгляд равного богам исполина.

Но Рамсес не злоупотреблял своим умением повергать в ужас подданных. Он был ещё жизнерадостным молодым человеком, хотя черты ранней зрелости уже отчётливо проглядывали во всём его величественном облике. Ведь с восьми лет он был соправителем своего отца. И хотя поначалу мало понимал в делах огромной империи, но постоянное погружение в этот беспрерывный, не терпящий никаких остановок поток правления, приходилось день и ночь быть в курсе дел своего отца, фараона Сети Первого, выковало из смышлёного, рослого не по возрасту мальчика, а потом юноши умного человека, знакомого со всеми бюрократическими тонкостями работы громоздкого государственного механизма Египта. Кто-кто, а древние египтяне были, пожалуй, самыми ревностными бюрократами в тогдашней вселенной. Но несмотря на свою раннюю зрелость и постоянное общение с канцелярскими крысами, Рамсес не превратился в сухого крючкотвора-чиновника, управляющего страной из пыльного кабинета, заваленного горами свитков папируса. Его спасли от этой участи частые, почти ежегодные военные походы, в которых он обязательно участвовал. Отец, Сети Первый, принялся сразу же, как только пришёл к власти, наводить порядок в отдалённых мятежных провинциях своей империи: Сирии с Финикией — на севере и Нубии — на юге.

Если про кого можно было сказать, что он взращён на барабане, так это про Рамсеса. Воздух военного лагеря, длинные переходы под палящим солнцем, бешеные скачки на колесницах, постоянные упражнения с луком, копьём, мечом и боевым топором закалили его могучее тело и такой же могучий дух. Он не мог представить себя вне родной обстановки военного лагеря: грохота барабанов, призывных команд, подаваемых флейтами, трубами и лужёными глотками командиров всех рангов, грубых перебранок копейщиков с лучниками, ржания коней колесничего войска и, конечно же, рычания боевого льва, которого всегда водили в походы на позолоченной цепи и которого сам фараон лично по утрам кормил отборными кусками сочащегося кровью мяса. Но сегодня с утра никакой еды зверю не полагалось. Ведь предстоял бой! А что может быть страшней голодного, свирепого льва?!