— Да, я разве виноват, Бухафу, что у меня ноги подгибаются, а руки дрожат, как при лихорадке, ведь который час такие тяжести таскаем! Здесь и осёл уже давно бы сдох, а ты требуешь от художника, который только кисточкой всю жизнь работал, чтобы он ишачил, как будто родился с большими ушами и длинным хвостом. Я ведь не каменотёс, как ты, с шеей буйвола, медным сердцем крокодила, спиной гиппопотама и членом, как у шимпанзе, — недовольно ответил сиплым уставшим голосом молодой, хлипкий с виду человек с длинными волосами, собранными на затылке в пучок и перевязанными по лбу ремешком.

— Я тебе покажу шимпанзе, — тихо засмеялся главарь банды. Он не мог долго сердиться на Хеви, избалованного, талантливого и порочного любимца всех распутных девок и хозяев притонов обеих частей Фив.

— Да точно говорю, — продолжал дурачиться Хеви. — Я вот вчера днём видел, как пунтийцы с корабля на цепи выводили здоровую обезьяну. Ну вылитый наш Бухафу: такие же плечищи, и грудь, заросшая шерстью так густо, что там блохи со всех шлюх припортовых могут собраться, да ещё местечко для вшей останется, а уж детородный прибор, так это и не поддаётся описанию, даже богу Мину не угнаться. И рожа просто бесподобна, точь-в-точь, как у нашего предводителя, когда он идёт утром от мамаши Диге после очередной попойки.

— Ты прав, Хеви, — захихикал медник Пахар, подкравшийся тихонько к своим приятелям и услышавший их разговор. — А вы знаете, что у этих здоровых обезьян в их членах косточка имеется, так что у них он всегда наготове, не то что у нас, грешных. Может, и у Бухафу тоже?

Все трое сдавленно заржали.

— Ну, ты у нас, Пахар, знаток природы! Тебя хоть сейчас в «Дом жизни» преподавать, да папирусы писать, — толкнул локтем Хеви в бок своего толстого приятеля.

— А ты почему, Пахар, налегке идёшь? — вдруг спросил грозно главарь.

— Так уже всё из гробницы унесли, третью ночь таскаем, — ответил оправдывающимся тоном медник. — Я вот коробочку с драгоценностями захватил, больше ничего ни из золота, ни из серебра, ни даже из меди найти не мог, нечем поживиться. Не кровать же мне деревянную через пески переть на своём горбу.

— Вот бери эту вазу и тащи, а мне давай драгоценности, — повелительным тоном проговорил Бухафу. — Да и ты, мазилка, быстрей собирай, что вывалилось из мешка, и вперёд к судну. Капитан уже ругался, как мы сюда последний раз топали, ему ведь надо ещё до рассвета с якоря сняться. Он здесь глаза намозолил местной страже за два дня, не дай бог, они на рассвете нагрянут на корабль с обыском. Да пошевеливайтесь вы, — прорычал главарь банды грабителей усыпальниц фараонов.

— Ого, ничего себе вазочка! — проворчал Пахар, взваливая себе на спину мешок.

— Ещё бы, она же из чистого золота, — заметил Бухафу.

На стене стражники никак не могли понять, что такое творится за песчаными холмами: мелькнули какие-то тени, потом раздались странные булькающие звуки, словно несколько человек смеялись, зажимая себе рты.

— Ну, кто попрётся в пустыню, чтобы заливать смешные историйки? — махнул рукой один из стражников. — Не грабители же могил собрались за холмом неподалёку от городской стены, чтобы травить анекдоты да хохотать! Сумасшедших грабителей просто не существует. Наверно, шакалы повздорили, кусок мяса, оставленный у свежей могилы в жертву Анубису, никак не поделят, — убеждённо проговорил он своему напарнику, и вконец обленившиеся стражники не спеша разошлись в разные стороны, позёвывая и пытаясь по крупным южным звёздам на небосклоне определить, когда же их наконец сменят на посту.

А весёлые грабители потащили мешки к реке. Они быстро погрузили золотые и серебряные вещи на готовый к отплытию небольшой купеческий корабль, получили из рук закутанного в серое покрывало с капюшоном на голове человека мешочки с причитающейся им добычей, состоящей из слитков золота и серебра. Затем поспешно отправились к своей, припрятанной в прибрежном папирусе лодке, чтобы поскорее покинуть Западный берег с его Городом мёртвых, где они так хорошо поживились. Но человек в покрывале задержал Бухафу, что-то сказал ему тихо на ухо, и они вдвоём направились к большой лодке, в которой сидели два негра с длинными вёслами.

— Встретимся у матушки Диге, — бросил главарь своим сообщникам.

Вскоре лодка с ним и таинственным человеком в покрывале, быстро исчезла в предутреннем тумане, окутавшим реку.

Неровный край гор на востоке стал уже виднеться на фоне светлеющего неба. Хеви и Пахар, ёжась от сырой утренней прохлады, проворно оттолкнули свою маленькую папирусную лодчонку от берега и налегли на вёсла, чтобы ещё затемно попасть на Восточный берег.

Когда Бухафу, войдя в полутёмную комнату, увидел Пенунхеба, сердце грабителя могил ёкнуло. Он всей своей дочерна загорелой и огрубевшей, почти как у носорога, шкурой почувствовал опасность. Звериная интуиция никогда не подводила. Бухафу насторожился. Второй жрец Амона принял его ласково, но именно благожелательный, даже чересчур, тон окончательно убедил разбойника, что он попал в ловушку.

«С чего бы старому хитрецу так ластиться ко мне? Не иначе готовит какую-то большую гадость», — пронеслось в голове у грабителя.

Он услышал, как Хашпур, который привёл его во дворец, мягко, почти неслышно ступая своими большими ступнями, встал у него за спиной.

«Ждёт сигнала, чтобы накинуться на меня», — Бухафу виду не подал, что понял замыслы своих сообщников по грабежу царских усыпальниц.

Каменотёс уверенно стоял большими, грязными, чёрными от загара ногами на прохладном мраморном полу и, набычившись, исподлобья, спокойно, даже с некоторым вызовом смотрел на бледного жреца, одетого в белую тунику и восседавшего на роскошном, инкрустированном золотом и слоновой костью кресле из чёрного дерева. Пенунхеб вдруг поёжился и нервно заёрзал на мягкой подушке, напоровшись на колючий взгляд, сверкающий холодной отвагой из-под спутанной чёрной чёлки. Он на секунду представил, что этот громила, огромной серо-чёрной глыбой нависающий над ним, вдруг накинется на него.

«Зверюга просто разорвёт меня на куски или расплющит в лепёшку, — пронеслось в голове жреца. — Как это Хашпур один с ним справится? А воняет от животного ужасно».

Пенунхеб с брезгливой гримасой на вытянутом, бледном лице взял со столика веер из разноцветных попугаевых перьев и начал обмахиваться изящными, женственными движениями.

— Ты закончил дело? — спросил он небрежно, чуть раздвигая свои тонкие бесцветные губы.

— Да, мой господин, — поклонился Бухафу. — Все драгоценности погружены на корабль. Там было тридцать пять золотых сосудов, сорок серебряных...

— Избавь меня от этих утомительных подробностей, — махнул веером жрец. — С тобой Хашпур рассчитался?

— Да, господин, как и договаривались. Благодарим тебя за щедрость, — снова низко поклонился грабитель.

«О, господи, у него шерсть растёт даже на спине! — про себя ужаснулся виду собеседника Пенунхеб. — Нет с Бухафу нужно кончать. Вон как смотрит на меня зверюга. Этих прикончим и наберём новых, попослушнее», — окончательно решил судьбу стоящего перед ним человека жрец.

— Что теперь собираешься делать? — спросил он.

— Жду нового приказа моего повелителя.

— Ладно, отдохни пока. А когда ты мне понадобишься, я вызову тебя. Иди с богом. Да вознаградит тебя Амон в будущей жизни, — проговорил условную фразу жрец и, откинувшись назад, стал наблюдать за происходящим.

А посмотреть было на что. Как ни ловок и стремителен был Хашпур, но настороженный Бухафу успел своей могучей рукой перехватить удавку, сплетённую из жил носорога, которую тот сзади набрасывал на его шею, и повернулся лицом к нападавшему. Два гиганта вцепились друг в друга и застыли в страшном напряжении. В полутёмной комнате, освещаемой колеблющимся огнём одинокого светильника, стоящего на столе, слышалось только леденящее душу хрипение, напоминающее глухое рычание львов, раздающееся из саванны, когда они повздорят из-за добычи. Но тут вдруг Бухафу коленом ударил в пах слуге жреца и тут же нанёс свой коронный удар головой, по крепости не уступающей гранитной глыбе, прямо в лицо соперника. У Хашпура перед глазами словно полыхнуло алое пламя, и он окунулся в чёрный мрак, почувствовав, как глотку заполняет горячая солоноватая кровь, хлынувшая из разбитого носа. Массивное тело слуги жреца рухнуло и безжизненно распласталось на каменном полу. Пенунхеб, как зачарованный наблюдавший схватку титанов, вздрогнул и отпрянул, вжавшись в высокую резную спинку. Бухафу повернулся к нему, сделал два шага вперёд и поднял свой могучий кулак. Жрец с ужасом смотрел перед собой, его челюсть отвисла.