— Давай сначала быстрей закончим дела в Финикии. А потом уж я лично займусь выжиганием внутренней заразы, — нахмурился фараон. — Кстати, если я не ошибаюсь, твоего знатока языков и верного мне человека зовут Риб-адди?

— Молодец, Сеси, тут ты даже меня удивил! — воскликнул визирь.

— Недаром же ты меня учил раскладывать всё по полочкам в голове, учитель. Преданных людей нужно помнить, чтобы было, на кого опереться в трудную минуту, — улыбнулся Рамсес, садясь на скромное походное кресло, украшенное только золотом и серебром, без многочисленных драгоценных камней. — Зови это чудо-дитя двух народов, я уверен, что ты его, как и письмо, припрятал, если не в рукаве, то где-то поблизости.

Рамос хлопнул в ладоши и что-то приказал бесшумно появившемуся слуге тихим голосом. Через несколько минут Риб-адди уже лежал на животе у ног фараона.

— Встань Риб-адди, — милостиво обратился к нему Рамсес. — Можешь стоять в моём присутствии. Хочу тебя поблагодарить за верную службу. Ты разоблачил подлые замыслы предателя Пенунхеба и его сообщников и подвергался большой опасности, доставляя нам такие важные сведения. Я не забуду твоей преданности и щедро награжу тебя. Теперь вновь настала нужда в твоей храбрости и верности нам. Ты должен тайно проникнуть в город и связаться с людьми, о которых более подробно расскажет визирь Рамос, — фараон показал на стоящего рядом с креслом старичка. — От него получишь самые подробные наставления. Однако я хочу дать тебе один совет: когда ты окажешься в Сидоне, помни всё время о том, что твоя главная задача не просто передать моё послание, но и способствовать успеху всего дела в целом. А главная наша цель — это то, чтобы сидоняне перешли на нашу сторону, изгнали гарнизон хеттов и обратились ко мне с просьбой: «Дай нам дыхание жизни, чтобы мы могли от сына к сыну вдыхать от твоего могущества!» Если они сделают это, то я обещаю, что ни один сидонянин не расстанется со своей жизнью, ни один дом в городе не будет разрушен и имущество не будет разграблено. Более подробно о наших условиях и требованиях сказано в письме, которое ты передашь. Но ты должен стать не бессловесным исполнителем моей воли. Всем своим поведением и словами вселяй в сидонян уверенность, что египтяне сдержат свои слова. И одновременно веди себя с достоинством. Ты представляешь меня в этих переговорах, и всякое непочтение к тебе или оскорбление тебя — будет неуважение ко мне, твоему законному государю. Иди, Риб-адди, я уверен, что ты справишься с этим поручением. А фараон не забудет тебя, он никогда не забывает своих верных слуг.

— Я не только приложу все силы, чтобы выполнить приказ моего повелителя, но если надо, отдам свою жизнь за его интересы, — ответил юноша, заикаясь от волнения. Кланяясь и пятясь, чтобы не показать своему повелителю спины, он вышел из шатра.

Уже стемнело. На небе сияли звёзды. С моря дул непривычно прохладный ветерок. Но Риб-адди не чувствовал ничего. Его распирало от гордости. Сам фараон, да здравствует он вечно, похвалил его, назвал по имени и даже поручил новое опасное и важное задание. Он теперь не просто скромный маленький писец. Риб-адди стал личным секретным посланником фараона на переговорах с сидонянами.

— О, Амон великий, как бы гордилась моя мать, бывшая простая финикийская рабыня, или невеста Рахмира, да и отец тоже, узнав, что я удостоился такой чести! — пронеслось в голове у молодого человека.

Вышедший из шатра фараона Рамос, улыбнувшись, посмотрел в красное разгорячённое лицо юноши и сказал:

— Ты, милый мой, успокойся, отдышись и ступай за мной. Нам ещё о многом надо переговорить. А самое главное: ты должен многое запомнить. Так что приди в себя, я тебя хорошо понимаю: не каждый день приходится простому смертному разговаривать с земным богом.

Они двинулись в соседний шатёр, где располагалась походная канцелярия владыки Египта. Рядом шёл высокий чёрный слуга и освещал зажжённым факелом путь по узкой каменистой дорожке, извивающейся между корявых, с торчащими во все стороны кривыми ветками оливковых деревьев. Было слышно, как за холмами неумолкаемо шумел прибой. Ближе к городу на широкой равнине расположился сияющий огнями тысяч костров египетский военный лагерь, мерно гудевший, как растревоженный улей.

Ночью Риб-адди, после подробных инструкций, полученных от Рамоса, направился к стене с молодым финикийцем, Царбаалом, взявшимся провести его в город. В ответ на три свистка слуги визиря, сопровождающего юношу, в том месте, где каменная стена подходила почти к самой кромке прибоя, сверху опустили лестницу.

— Забирайтесь быстрей! — шепнул Риб-адди Царбаал, молодой, высокий бородатый финикиец в простой выбеленной тунике, похоже на рубашку, доходившую ему до оцарапанных, загорелых колен, и войлочном сером колпаке, уже намокшем от ночной росы. — Не беспокойтесь, господин, там наш человек, всё будет в порядке, — добавил он с подбадривающей белозубой улыбкой, сверкнувшей даже в предрассветном сером сумраке на почти сплошь заросшем чёрными, густыми волосами лице, указывая вверх длинной худой рукой.

Посланец фараона, одетый точно так же, как его спутник, посмотрел туда, где на фоне светлеющего неба с уже почти погасшими звёздами таинственно и грозно виднелись острые зубцы угловой башни.

— О, Амон всемогущий, вверяю тебе свою жизнь. Проведи меня сквозь все опасности живым и невредимым! — прошептав слова молитвы, Риб-адди ухватился за тонкие верёвки, из которых была сплетена лестница, и быстро, как проворная обезьянка, стал забираться вверх.

— Ого, а этот молоденький египтянин с босым лицом, оказывается, ловкий малый, — удивлённо поцокал языком Царбаал, придерживая снизу лестницу, чтобы она не раскачивалась.

Вскоре и он, негромко напевая себе под нос какую-то весёленькую песенку, полез наверх, даже не дождавшись, когда его спутник достигнет вершины стены.

— Да что, этот сидонец с ума сошёл?! — испугался Риб-адди, когда почувствовал, что лестница, по которой он стремительно взбирался, натянулась как стрела. — А если эти верёвочки не выдержат такой тяжести? — Юноша глянул вниз, и у него закружилась голова.

Далеко-далеко холодные морские волны с рокотом разбивались об острые, полузатопленные приливом скалы. Если упадёшь, то шансов остаться в живых нет никаких! Ругаясь сразу на двух языках, египетском и финикийском, Риб-адди что есть мочи заработал руками и ногами, взбираясь по тонкой верёвочной лестнице, готовой в любую минуту лопнуть сразу в нескольких местах. Он уже не думал о том, что наверху его, возможно, поджидает засада. Только бы добраться наконец до зубцов и спрыгнуть на каменную твердь!

Но как только Риб-адди забрался на стену, у него появилась в голове другая мысль:

— Уж лучше я бы упал на острые камни.

Перед ним стоял огромный косматый детина, завёрнутый в козлиную шкуру. Нельзя было разобрать в предрассветном сумраке, где шерсть животного, а где густые волосы, которыми он зарос весь от макушки до пят. В руках детина держал копьё с длинным и острым бронзовым наконечником, остриё немедленно упёрлось в грудь юноши. А у его ног корчился в судорогах предсмертной агонии в луже крови бородатый финикиец. Над ним склонился второй звероподобный воин с массивной палицей, которой он только что раздробил голову упавшего, как пустой кокосовый орех. Это были часовые из отряда пастухов, собравшихся в городе из всех окружающих город селений.

— Ты кто такой? — тупо ухмыляясь, спросил малый с копьём и ткнул слегка в грудь Риб-адди.

— Да врежь ты ему по башке и все дела. Больно надо ещё расспрашивать лазутчика поганого. — Второй детина сверкнул белками глаз из-под спутанных сальных волос, закрывавших всю верхнюю часть его лица, которому больше подходило слово морда, и взмахнул своей усыпанной бронзовыми шипами палицей.

Риб-адди почувствовал, как его отросшие за время путешествия в эту злополучную страну волосы на макушке встали дыбом под высоким острым войлочным колпаком. Он открыл рот, но оттуда раздался только хриплый писк.