Рамсес услышал возбуждённый рёв и встрепенулся. Нужно было начинать то, что он подготавливал почти восемь месяцев: штурмовать Сидон. Фараон отлично понимал, что без взятия этого самого влиятельного финикийского города останется только на папирусе весь блестяще продуманный и разработанный план подготовки баз снабжения войск в Финикии для обеспечения в будущем глубоких походов на север в Сирию и Месопотамию против главных врагов египетского царства — хеттов[55]. Необходимо было во что бы то ни стало именно сейчас, пока не подошли основные силы войска противника, полностью овладеть Финикией. Пора было начинать штурм. Рамсес посмотрел на небо своим соколиным взором. Из-за гор уже вставало солнце.
Однако как ни торопился Рамсес к войскам, он невольно залюбовался видом моря. У берегов оно было окрашено в мягко-зелёные, салатные тона. Но если присмотреться, то в волнах, с вкрадчивым шумом рассыпающихся по песчаному пляжу, можно было заметить и синие, и белые, и даже светло-коричневые оттенки. А когда поднимались глаза к горизонту, то отчётливо было видно, как зелёный цвет резко переходил в густой тёмно-фиолетовый, окрашенный багровыми отблесками утренней зари. Фараон ещё раз с наслаждением вдохнул полной грудью свежий морской воздух, повернулся и быстро, широкими шагами двинулся к одному из самых высоких холмов предгорий. С него весь город был как на ладони, оттуда фараон намеревался руководить штурмом жемчужины Востока.
Вскоре Рамсес в сопровождении большой свиты шёл через оливковую рощу. На его бёдрах пенилась мелкими складками гофрированная белоснежная юбка-повязка с такого же цвета передником, доходившим почти до колен. На груди сверкали ожерелье из разноцветных драгоценных камней и золотая подвеска с изображением крылатого солнца. На голове был обычный для египетского воина чёрный короткий парик. Оружие властелина — почти двухметровый сложносоставной лук, тетиву которого мог натянуть, пожалуй, только его хозяин, секиру, страшный меч-секач[56], напоминающий по форме огромный серп, а также позолоченные шлем и панцирь[57] несли сзади оруженосцы. Весь царский арсенал был изготовлен из редчайшего для того времени материала: закалённого почти до твёрдости стали железа, пластины которого с трудом через тайных посредников вывозили из гор Анатолии, где в то время кузнецы-хетты, единственные в древнем мире, обладали тайной изготовления бесценного металла.
Босыми ногами фараон чувствовал влажную прохладу рыжей каменистой земли, политой ночным дождём. Неестественно вывернутые ветви и стволы деревьев серо-грифельного цвета, опушённые негустой бледно-зелёной листвой, были обильно покрыты росой и блестели в первых солнечных лучах, как лакированные. По роще бродило стадо бело-серых коз, которые неторопливо хрустели свежей весенней травкой. Перед царём Египта простёрлись ниц, только его увидев, трое пастухов. Это были новобранцы, которых их командир приставил к стаду, брошенному местными жителями, укрывающимися за стенами города.
— Что это? — возмущённо воскликнул Рамсес, узнав по набедренным повязкам и чёрным парикам своих воинов. — Вот-вот начнётся штурм. У нас каждый воин на счету, мы вынуждены за золото нанимать даже чужеземцев с далёких островов, а тут три здоровых парня коз пасут!
— Прикажешь, о повелитель, посадить их на кол? — деловито спросил начальник конвоя его величества, огромный детина, свирепо пыхтевший плоским широким носом. Нос выдавал его родство с негритянской расой, хотя цвет кожи был вполне египетский — красновато-жёлтый.
Один из распростёртых на животах у ног фараона новобранцев испуганно охнул. Это был медник Пахар. Его приятели Бухафу и Хеви лежали молча и даже не вздрогнули, когда услышали столь суровый приговор.
— Была бы твоя воля, Семди, ты половину бы войска пересажал на кол, — усмехнулся фараон. — А кто тогда воевать будет?
— Нам очень не терпится повоевать, о повелитель, да живи ты вечно, — подал голос Хеви и поднял от земли свою лукаво-смышлёную физиономию. — Мы лучники, только совсем недавно прибыли сюда из Фив. Но если в наших руках появятся луки, то многие из этих коварных финикийцев свалятся со стен, пронзённые острыми стрелами. А после боя я могу нарисовать большую картину о воинских подвигах нашего фараона, царствуй он бесконечно долго, хоть вот на той скале. А мой товарищ, искусный каменотёс Бухафу, высечет картину в камне, и тысячу лет после нас все будут любоваться подвигами вашего величества при штурме Сидона.
— Так ты, оказывается, художник? Где работал раньше? — заинтересовался Рамсес.
— В Фивах на украшении храмов и гробниц в мёртвом городе, — ответил Хеви. — Там же трудились и мои товарищи — каменотёс Бухафу и медник Пахар. Пахар, кстати, изготавливает превосходные резцы, они режут гранит и мрамор, как свежий овечий сыр.
— Хорошо, отправляйся с товарищами в свой отряд лучников и принимайся за дело. Непокорным сидонянам нужно преподать хороший урок. А о козах не беспокойся, они от этой сочной травки никуда не уйдут. И ты сам и твои командиры смогут вечерком после битвы полакомиться козьи молоком и мясом, — рассмеялся Рамсес.
— О, мой повелитель, — ответил Хеви, — мои начальники боятся ни того, что эти козы куда-нибудь убегут, а то, что в соседнем с нами отряде копейщиков полным-полно любителей жареного мяса, да и колесничие любят свежий сыр, приготовленный из козьего молока.
— Ну, на войне кто проворный, тот и живой, да к тому же и сыт, и пьян, — заметил фараон, явно забавляющийся этим разговором. — Так что побыстрее берите штурмом крепость и бегом назад к вашим мясу и сыру. Тогда ни копейщики, ни колесничие не успеют опередить вас и наложить на них свои лапы.
Когда трое новобранцев вскочили и кинулись что есть духу в расположение своего отряда, Рамсес сказал одному из молодых офицеров, окружавших его:
— Иди, Кер, быстро за ними, проследи, в какой отряд прибегут. Расспроси о них у командира, и если правда, что говорил этот смышлёный парень, то передай начальнику, чтобы поберёг всех троих. Во время штурма в первые ряды их не совал, тем более не гнал на стены. Мне художники ещё понадобятся. У этого умная мысль возникла, — фараон посмотрел на гладкий отвесный склон скалы, возвышающейся над городом.
Рамсес представил, как эффектно здесь смотрелся бы барельеф с его изображением в полный рост, несущегося на колеснице и натягивающего огромный лук. Но тут же вспомнил, что город не только не взят, но даже штурм ещё не начат. Все воины с горячей дрожью в ногах от нетерпения, как огромная свора охотничьих псов, ждут сигнала, чтобы ринуться на стены, скрывающие несметные богатства финикийских торговцев, известных всему Востоку своей оборотистостью и жадностью. Фараон быстро зашагал к своему командному пункту. За молодым гигантом почти бегом понеслась вся его свита. Ближе всех к Рамсесу семенил хранитель его сандалий. По круглой, упитанной физиономии текли струйки пота. Он с ужасом следил за босыми ногами фараона, опасаясь, что какой-нибудь острый камешек или колючка вопьётся в божественную пятку. Тогда свирепый Семди уж точно посадит бедолагу хранителя на кол. Но судьба была благосклонна и к божественным пяткам, и к тому, кто нёс позолоченные царские сандалии. Невредимый Рамсес взбежал на холм, окинул взглядом стены города, свои войска, выстроившиеся под ними большой дугой, и махнул рукой. Тут же бесчисленные барабаны и флейты известили всех, что штурм начался.
2
Колонны египетских войск пришли в движение. Восемь месяцев ожидали они этого момента, упорно осаждая Сидон. Египтяне соорудили вокруг крепости деревянную стену, названную звучно: «Рамсес, ловящий азиатов», благо на окружающих холмах деревьев было сколько угодно. Сотни патрулей, кружа по окрестностям, постоянные караулы на сторожевой стене пристально следили за тем, чтобы сидоняне не могли провезти и мешка зерна. Военные корабли египтян надёжно блокировали город с моря. В Сидоне начался голод. Египетские же войска ещё осенью, когда приступали к осаде, убрали хлеб с полей противника, но его надолго не хватило. Тогда регулярно стали прибывать морские караваны из Египта, привозя зерно и финики. Египетские воины закалывали захваченный у финикийцев скот и ели вдоволь мяса, как в праздничные дни у себя на родине, умащали тела оливковым маслом и трофейными благовониями, пили лучшие на Востоке финикийские вина. Профессионалам, из которых состояло войско Рамсеса Второго, нравилась такая война. Единственно, что портило настроение египетским военачальникам и самому фараону, так это то, что азиаты никак не хотели сдаваться. Они безрассудно и нагло отказывались приползти на животах, поклониться славе фараона и вымолить дыхание своим носам. Египтян возмущало такое упорство. Поэтому-то они и решили покончить разом с двусмысленным положением — взять город и хорошенько проучить этих невоспитанных азиатов, не желающих признавать славу египетского оружия и превосходство богов долины Нила над своими местными божками.
