— Да, адептка Черемиха, я вас слушаю.

— Вы знаете, что случилось с нами? Со мной и девочками, что жили в бараке? — начала я с того же самого.

— Да, слышал. Крыша обвалилась, и, наконец, это уродливая отрыжка древних времен испустила свой дух.

— Так точно. Только мы остались без жилья.

— Академия обязана предоставить жилье всем адептам. Сходите к ректору.

— Мне предоставили, кирон профессор Минейрин.

— И что же? — он даже сделал вид, что заинтересовался.

— Это все варианты, которые ставят меня в зависимость и унижают моё достоинство. Повезло только той девочке, за которую похлопотал декан, и ей выделили комнату в крыле преподавателей, — осторожно поделилась я.

Профессор Минейрин смотрел на меня. Долго. Испытующе. А я стояла, ни жива ни мертва в ожидании его решения.

— Иногда, Черемиха, когда мне кажется, что этот мир прогнил и катится в бездну, вдруг что-то заставляет меня изменить мнение и испытывать надежду. Приходите завтра, я решу ваш вопрос.

— Спасибо, — выдохнула я и широко, счастливо улыбнулась

Теперь надо лишь пройти испытание, вечернюю пытку в гостиной Клодетт.

Я пришла, когда уже вовсю царило веселье. Гостиная была забита высокородными кириями и киронами. На столах стояли напитки и закуски. Бокалы были наполнены шидрасом. Некоторые по углам курили крен-траву, чей стойкий горьковатый аромат окутал облаком всю гостиную.

— О, Нея пришла, — заметила меня довольно улыбающаяся хозяйка. — Уважаемые кироны и кирии! — попыталась перекричать она шум гостиной и привлечь внимание. — Хочу представить вам мою гостью — Нею Черемиху. Прошу любить и жаловать, и не обижать.

Все приветливо вразнобой поздоровались. Кто-то поднял бокал, кто-то помахал рукой. Протянула бокал Клодетт и мне:

— Держи. Я рада, что ты послушалась меня и пришла. Давай выпьем за наш союз, — она тоже взяла бокал и приподняла его вверх в приветственном жесте. Я кивнула и повторила жест.

Выпила глоток, который сразу обжег все внутренности. Я только вышла утром от целителей, да еще опять сегодня не удалось нормально поесть, поэтому первый же глоток вскружил мне голову.

— Хочешь попробовать? — протянула мне свой мундштук с крен-травой Клодетт.

— Нет, боюсь сегодня мой организм не выдержит, а лекари запретили мне появляться хотя бы месяц, — пошутила я.

Клодетт рассмеялась и похлопала меня по плечу.

— Пойдем, я познакомлю тебя со своими друзьями.

Она представляла мне присутствующих в собственной оригинальной манере:

— Гудвин, это Нея. Нея это Гудвин.

— Привет, Нея. Как дела? — вежливо улыбался представляемый.

И когда мы от него отходили, Клодетт добавляла свою характеристику:

— Гудвин — сын владельца серебряных шахт, поэтому с ним надо дружить. У кого всегда найдется мешочек серебряных монет, чтобы порадовать друзей?

— Севсерия — стерва, каких мало. За что люблю и уважаю. Ну и таких всегда лучше иметь в друзьях, а не во врагах, не правда ли?

— Понайрат. Вспыльчивый, поэтому часто влипает в истории. Сам придумал, сам обиделся, сам развязал войну, кулаками помахал, прощения попросил. В общем, забавный. С ним не соскучишься.

— Фруззи. У неё титул самого красивого голоса в академии. Иногда мы устраиваем здесь музыкальные вечера, так что есть шанс послушать ее в приватной обстановке.

Так находились краткие характеристики для каждого. Среди высокородных кирий встретились и две из бедных дальних аристократических ветвей, которые пошли рабынями к высокородным киронам.

Одна из них был рабыня Фаргуса. Очень красивая яркая брюнетка с крупными подвижными чертами лица. Она постоянно кривлялась и хохотала, закинув голову. Отчего ее большой рот привлекал еще больше внимания, словно он у нее был на все лицо.

— Помпейя, любимица Фаргуса. Сколько у него рабынь не было, Помпейя пережила и переживет их всех. Они ругаются, но и примиряются столь же бурно и страстно. Страсть — ключевое слово в их отношениях. Я ее привечаю за то, что она веселая и душа компании.

— Помпейя, это Нея. Нея — это Помпейя, — подвела она меня к ней.

— Привет, Нея, — цепким взглядом окинула мою фигуру. — Наслышана о тебе. Кажется мой Фаргус увлечен сейчас тобой, да?

Она благожелательно улыбнулась. Несмотря на подвох в вопросе, девушка излучала уверенность в себе. Негатива и ревности я, как эмпат, не почувствовала. Видимо, она и правда считает себя особенной, а к временным увлечениям Фаргуса старалась не ревновать. Правильная для ее положения тактика.

Но то, как она сразу подчеркнула — «мой Фаргус» говорило о предупреждении, чтобы это новое увлечение губки свои сразу не раскатывала и надежд не строила.

— Мне кажется никто и никогда даже кончик ногтя не дал бы на отсечение, чтобы уверенно заявлять об увлечениях Фаргуса. Что у него в голове, по-моему, не знает даже он, — пошутила я.

Клодетт и Помпейя переглянулись и засмеялись.

— Это точно. Настроение Фаргуса переменчиво как погода в Алеутре, — назвала самую переменчивую по погоде провинцию в империи Помпейя. — Но этим он и привлекает, — подмигнула она мне.

Второй рабыней на вечеринке Клозетт присутствовала Аринея.

— Аринея, это Нея. Нея — это Аринея.

— Привет, Нея. Давно мечтала с тобой познакомиться.

Аринея выжала улыбку, больше напоминающую звериный оскал. В отличие от Помпейи, которая действительно чувствовала себя уверенно, Аринея пыталась эту уверенность показать. И за этой попыткой скрывала напряженность и нервозность.

— Мы виделись, на ИБТ, вы с Фаргусом приходили учить нас танцу Рамулы, — напомнила я.

— Ах, да, — криво улыбнулась она.

— Когда возвращается Ауруг? — спросила у Аринеи Клодетт.

— Через два дня.

— Ты ведь не знакома с Ауругом? — повернулась ко мне Клодетт. — Он второй в четверке Фаргуса.

— Я попала в академию, когда отсутствовала вся четверка, — ответила я.

— О, ты много потеряла, — уверила меня Клодетт. — Вся четверка Фаргуса — лучшее, что есть в этой академии. Каждый из них мог бы создать свою четверку, но объединились в одну и стали самой сильной за много лет. А Ауруг, признаться, был моей первой любовью. Безответной. Потому что все эти годы он, как вцепился в Аринею, так и никого больше не замечал, — весело прощебетала Клодетт и повернулась к Аринее: — Сколько вы уже вместе? Когда вы познакомились?

— В конце второго цикла. С тех пор не расставались ни дня. Это первая такая долгая наша разлука, — Аринея улыбнулась искренне, и теперь я почувствовала, как она немного приободрилась.

— Красивая история любви. Не думала, что встречу такое в этой академии, — сказала я таким ровным и вежливым голосом, что как ни всматривалась в меня снова напрягшаяся Аринея, так в итоге и отвела взгляд.

— О, какая неожиданность! Что-то раньше его сюда и силой не затащить было. А ведь я пыталась, — игриво посмотрела на меня Клодетт, увидев в дверях гостиной Эрвина.

Я смотрела на Эрвина и чувствовала сумасшедшее биение сердца. Уши заложило, а в горле словно встал ком. А тут он еще обыскал зал взглядом и нашел меня. И впился своей холодной сталью, от которой как от бритвы горячие порезы по всему телу.

Из столбняка меня вывела Клодетт:

— Пойдем, поздороваемся.

На негнущихся ногах я последовала за ней навстречу идущему к нам Эрвину.

— Эрвин! Какая неожиданность! — смеясь, пропела Клодетт. — Чему или кому обязана радости тебя видеть?

— Решил в кои-то веки принять твое приглашение, — в тон ответил Эрвин. — Заодно проведать Нею. Привет, как ты?

Эрвин повернулся ко мне и впился взглядом.

— Пойду принесу тебе бокал. У меня все пьют, курят и предаются разврату. Посмей только отбиться от большинства. А вы пока поболтайте.

Клодетт нас покинула.

— Как видишь, нормально. Жива, — пожала я плечами.

— Крепко вам досталось. Как получилось, что здание обрушилось? Расскажи, — попросил Эрвин. И предложил: — Пойдем, присядем.