Стая тихо заворчала, отзываясь на мысли вожака.

Леви отрицательно покачала головой и произнесла вслух:

— Выследить. Мне нужно попасть в логово.

Вожак ещё раз ткнулся в её руку, затем оглянулся на своих.

«Должны питаться. Нужен свет».

Отлично. В доме Тансерда не может не быть резервуаров с lumen naturae. При мысли о том, чтобы оплатить помощь духов из кармана жертвы, Леви едва сдержала очень бельторновскую ухмылку. Нетусу бы и в самом деле понравилось.

— Этого будет довольно. Найдите логово, помогите мне войти внутрь, а там — резвитесь.

Двумордый дух качнул головой, и его глаза замерцали все разом, выражая согласие. Он повернулся к стае, зарычал, и Леви казалось, что этот низкий рык исходит не из глоток, а из всего тела разом. Волки отвечали своему вожаку глуховатым фырканьем — все, кроме самки, которая подошла чуть ближе к послушнице и пристально всмотрелась, наклонив изящную голову.

Шерсть волчицы лунно переливалась. Она резко втянула носом воздух и коротко тявкнула; лёгкое, но различимое эхо сомнения осталось звенеть в пространстве. Волчица считала Леви недостаточно проворной, чтобы следовать за стаей, и приходилось признать — у неё были для этого все основания.

Послушница дёрнула плечами, пытаясь избавиться от мучительной неуверенности. Лунношёрстная самка переступила с ноги на ногу, подняла голову и завыла. Высокая нота устремилась к бледному небу и потухла, но Леви успела вцепиться в неё всей своей волей. Тело мгновенно отозвалось, и его окутала тёплая волна.

Когда Леви открыла глаза, её взгляд оказался на одном уровне со взглядом волчицы. Изменившийся нюх сразу выделил целую плеяду новых оттенков воздуха, и местность перестала казаться пустынной. Лунношёрстная самка приблизилась к новой подруге, обнюхала её и отступила за спину терпеливо ждущего вожака, удовлетворённо фыркнув:

«Это лучше».

Двумордый дух в ответ только мотнул головой:

«Пора».

Четвёрка спутников — новой частью своего сознания Леви понимала, что это молодые переярки — звонко взлаяла. Запахи кружили им головы.

Вожак с явным облегчением покинул шоссе, и спустя несколько мгновений стая вместе с послушницей утонула в высокой траве.

Синеватые стебли, серебристая земля и перламутровый небосвод совершенно поглотили внимание Леви. Упругий волчий скок подходил диким лугам гораздо лучше, чем привычная ходьба; травы бились о раздавшуюся грудь, и запахов вокруг было так много, что хотелось окунаться в них бесконечно, впустить внутрь, впитать каждой шерстинкой.

Познать душу мира так, как никогда не сможет существо, лишённое звериной остроты чувств…

Переярки смеялись над Леви, не прекращая бега, но она не обижалась: ещё недавно эти волки сами бегали с ветром наперегонки и катались по земле, чтобы потом слизывать с себя ароматы почвы и корней. Общая память стаи вливалась в разум Леви вместе с новыми голосами и оттенками мелодий.

Запахи сгустились и ударили в голову с утроенной силой. Небо вспыхнуло янтарём, и пространство стало похоже на застывающую смолу. Изменившиеся травы — сухие и тёмные — расступились, и впереди возникли болезненно реальные очертания кирпичных домов улицы Линча.

Леви затрясла головой, пытаясь стряхнуть неприятное жужжание, которым сопровождался переход. Стая — шесть полупрозрачных силуэтов, утративших плотность и объём — заскользила по разбитому асфальту в обход ржавого автомобиля со снятыми колёсами. В воздухе носилось что-то вроде лиловой паутинки, мерцающей и неразборчиво шепчущей на разные голоса.

Шёл дождь, и мир пел, как тысячи крошечных бубнов. Несмотря на сырой мрак осеннего вечера, взгляд цеплялся за детали, которые человек бы едва заметил — оттенки ржавчины, мшистая поросль на кирпичной стене, затейливая вязь трещин под ногами…

Стараясь не отвлекаться на пьянящий запах небесной влаги, послушница отправилась к ближайшему переулку вместе с волками. Вожак остановился и обернулся к ней:

«Нужно увидеть снова».

Зажмурившись, Леви заставила себя вспомнить облик Тансерда так подробно, как только смогла. Её разум кипел; новые впечатления требовали много места в голове, и послушница едва сумела сосредоточиться. Образ из другой жизни пришёл неохотно — блёклый и размытый, точно испорченная акварель.

Чёрт, кажется, долгое пребывание в чужом обличье небезопасно. Как скоро чувства побледнеют вместе с воспоминаниями?

Вожаку, впрочем, хватило. Бесшумные тени хлынули в просвет между зданиями.

…Глазу случайного прохожего дом Второго Октинимоса вряд ли показался бы примечательным. Сначала Леви даже подумала, что вожак стаи ошибся. Она слышала, как сильно ценят роскошь Высшие Практики, а жилище Тансерда ничем не выдавало высокий статус хозяина — скромный дом с белыми стенами и матово-серой черепицей, окружённый безукоризненно ровной лужайкой.

В круглом окошке под самой крышей трепетал свет.

Вдоль изгороди поднимались ажурные фонари, и от них несло стерильным lumen naturae практиков Ассоциации. Струны низко вибрирующей силы объединяли их в кольцо, и внутри железных столбов тихо гудели медные сердечники-резервуары, чуть резонируя с барабанами ливня. Простая, но элегантная защита — если задеть нити, хозяин наверняка узнает. Бесполезно кутаться в тишину: щит талой воды нарушит вибрацию точно так же, как это сделала бы чужая мелодия.

Лунношёрстная волчица коротко фыркнула, останавливая переярков. Вожак приблизился к изгороди, шумно втянул воздух обоими носами и уступил место послушнице, позволяя ей обнюхать защиту.

Струны между фонарями буквально образовали невидимый глазу забор, и Леви чётко могла сказать, где он заканчивается — на высоте около трёх ярдов. Недостижимо — здесь, в предельной близости от реального мира, груз представлений о собственной сущности не позволит хищникам вспорхнуть.

Но Танцор говорил, что в Ноо никого не удивить новым лицом.

Переярки взлаяли, когда над вибрирующей изгородью взмыл птичий силуэт, мерцая золотыми глазами. Леви-сова покружила над домом, пристально изучая пространство. Может быть, и не стоило тратить время, но слишком уж сильно ей нравилось наблюдать мир сквозь волшебный изумруд.

Послушница опустилась на лужайку, не задев границы. То, что Леви чувствовала здесь, напомнило ей работу сейсмографа: было ясно, что где-то в доме скрывался приёмник, который примет сигнал от потревоженной ограды. Что делать? Попытаться его отыскать и как-то вывести из строя? Но сколько займёт времени и имеет ли шансы на успех? Если бы Леви создавала подобную защиту, она носила бы приёмник с собой… и вряд ли она сможет сломать вещь, лежащую у Тансерда в кармане или надетую на палец.

Волчица заворчала: мимо ограды спешила пара. Люди под зонтом тихо смеялись, и дождь впитывал этот смех, увлекая к тротуару крошечные осколки его эха. Когда свет фонарей упал на поверхность зонта, озарив бегущие по ней капли, Леви неожиданно поняла, что нужно делать.

И для этого ей требовалось снова стать человеком.

Так странно было видеть, как дождь проходит сквозь вытянутую руку…

Мелодия талой воды возникала легче и легче с каждым разом, всё глубже отпечатываясь в памяти. Послушница вздрогнула, остро чувствуя зависимость восприятия от формы: обличья открывали ей новые грани мира, но делали недоступными вещи, казавшиеся привычными, почти неотъемлемыми…

«Надев сотню лиц, ты соскучишься по своему собственному». До сотни обличий Леви, конечно, было далеко, но смысл этой фразы становился ясен. Ни волчица, ни сова не смогли бы призвать музыку Герцога, которая сейчас росла из земли между домом Джеффри Тансерда и незваными гостями.

Щит талой воды потревожил бы ограду, если бы Леви попыталась окутать им стаю. Но сигнал от медных резервуаров не сможет пройти через него, если накрыть им сам дом.

Виски послушницы пылали от чудовищной концентрации, и на несколько мгновений она перестала чувствовать остальное тело. Первой в происходящем разобралась лунношёрстная самка — коротко рыкнув на переярков, она прыгнула через ограду, и гулкий звук басовой струны ударился о только что возведённый купол. В голове зашумело, и Леви покачнулась, но устояла; мгновением спустя барьер пересёк вожак. Остальные волки мешкали ещё целую минуту, но вот двумордый дух зарычал уже с угрозой, и в щит талой воды пулями врезались четыре тяжёлые, болезненные ноты.