— Твоё тело проснётся без тебя. — Кроцелл пожал плечами.

— А мне будет не всё равно? — Леви снова оглянулась на зеркало. Чужое небо исчезло, и в стекле отражалась только её собственная физиономия, более лукавая, чем обычно.

— Мне нравится то, что я слышу сегодня в твоих мыслях. — Герцог улыбнулся и легко спрыгнул со стола. Серебряные пряди его волос заколыхались, размётываясь по полу, будто струи воды с эскизов да Винчи. — Гораздо меньше страха.

— Я начинаю привыкать.

— Но помни о бдительности. Забредёшь слишком далеко — и станешь щепкой в потоке снов. Покинутое тело вскоре увянет, и вместе с ним твой дух распадётся безвозвратно. Вы очень хрупки, Леви: стоит лишь сердцу перестать биться — и вы навсегда возвращаетесь к праху, из которого были созданы.

Голос Кроцелла дрогнул, словно какая-то нота в нём дала трещину. Занавеси всколыхнулись от внезапного порыва хлёсткого, почти леденящего ветра, и послушница поёжилась, не до конца понимая, отчего на самом деле её пробрал озноб.

— Странно… там, в парке, было столько людей. Разве все они ещё живы?..

— В парке нет никого, кроме Танцора и его воспоминаний. Он хорошо помнит лица, но те, кто их носил, давно растворились в Ноо. Сны уже взрастили новые души из почвы, которую они собой наполнили.

— Но ведь сам Танцор тоже должен был?..

Кроцелл приблизился к Леви почти вплотную, загородив её плечом от взбесившегося ночного воздуха.

Ястребиный поворот головы, резкий блик неведомого света на острой скуле, презрительный взгляд — и ветер будто отшатывается прочь, за оконную раму… Лёгкое, почти незаметное изменение в музыкальном рисунке.

— Стихиалии уже заинтересовались тобой. — Кроцелл вдруг посерьёзнел. — Не будем терять времени.

— Подождите! — Неожиданно для себя послушница схватила Герцога за край рубашки. — Что всё это значит? Кто такой Танцор на самом деле? Вы, могущественное и сильное существо, склонились перед ним…

Кроцелл усмехнулся и мягким движением высвободил ткань; Леви почувствовала, как прохладные пальцы ласково касаются её лба, и едва пробудившаяся тревога затихает. Прикосновение Герцога обладало почти той же силой, что и прикосновение Рэйен Дим — и она почти так же гладила маленькую дочь по волосам, когда та просыпалась после страшного сна.

— Дело в уважении, Леви. Да, я бессмертен. И, в твоём понимании, конечно, могущественен. Вот только мне это ничего не стоило — я был создан таким. Танцор таким стал сам, и его сила — не дар, но заслуга. Мир требует очень многого от тех, кто хочет уберечь свой дух и память от распада за чертой смерти… а от тех, кому это удалось, он требует ещё больше.

— Значит, смерть — не всегда конец?

Ожидая ответа, Леви подняла глаза и встретилась взглядом с Герцогом. Приглушённый свет, постоянный обитатель его зрачков, внезапно погас, и Кроцелл опустил голову — так, что несколько серебряных прядей упали на лоб послушницы.

— Не всегда. Но таких, как Танцор, очень мало… к моему большому горю.

Он отстранился, и в его глаза вернулись неоново-синие огни. Леви ощутила в воздухе беззвучную и неприятную вибрацию; кажется, Герцог тоже. Бросив быстрый взгляд на окно, Кроцелл чуть прищурился:

— Сегодня в вашем общежитии что-то происходит.

— Как будто кто-то царапает стекло, — Послушница поёжилась, пытаясь стряхнуть с себя липкую пыль, которой странная вибрация оседала на её коже.

— Эхо какого-то ритуала. Может быть, призвали одного из нас. — Кроцелл фыркнул, и по его лицу скользнула тень пренебрежения. — Насколько я знаю, Ассоциация хранит с десяток Печатей, так что выбор велик. Впрочем, нам действительно пора.

— Мы снова полетим?

— Если пожелаешь. Но существуют и более короткие пути — в Ноо дороги плетутся иначе. Их нужно только нащупать

— Можно попробовать?.. — вырвалось у Леви.

Она и сама не ожидала собственного вопроса, а потому была уверена, что ей откажут. Однако Герцог лишь пожал плечами:

— Думаю, да. Во всяком случае, пока я здесь.

Оградив свой разум от посторонних мыслей плотной стеной тишины, Леви вызвала в памяти мелодию, которая звучала на берегу ночного озера. Конечно, первые ноты, пришедшие ей на ум, принадлежали пимаку Танцора; на их живой, колышущийся шёлк лёгкими перьями опускались призвуки ветра и дыхания спящих деревьев. Песня её комнаты звучала тише и проще, но это были две равноправные, стоящие друг друга партии. Следовало соединить их между собой переходом, который одинаково гармонировал бы с обеими.

Не хватало лишь инструмента. Расстроенно шмыгнув носом, послушница повернулась к Кроцеллу… и ахнула: тот протягивал ей скрипку. Не свою, точно родившуюся цельной из певучих айсбергов Ледовитого океана, но вполне человеческую — простую и слегка шероховатую с одного бока. Лунный свет чуть серебрил матовый корпус и тёмный гриф, ярко высвечивая струны.

Леви знала каждую царапину на поверхности этой милой и скромной скрипки — за годы учёбы их случилось немало. Не веря глазам, она протянула руку и приняла неожиданный дар, который взволновал её едва ли не сильней всего, что случилось за последние дни. Кроцелл молча улыбнулся и отошёл к креслу, как бы освобождая место.

Глубоко вдохнув и закрыв глаза, послушница выпрямилась и ощутила, как с прикосновением полированного дерева к ключице душа наполняется уже почти забытым чувством уверенности в себе. Движение смычка; пальцы чуть дрожат, слишком долго без практики… но струны с готовностью отзываются.

Их голос чуть хрипловат, как бывает после длительного молчания, но всё плохое однажды заканчивается. Словно капли воды, падающие на свежую акварель, ноты смешиваются с пространством, и контуры мира постепенно растворяются.

— Молодец, — мягкий голос Герцога не спорит с музыкой, а сопровождает её, точно птица. — Продолжай…

Мелодия требует крещендо — медленного, но уверенного — и Леви повинуется. На обратной стороне века пробегают огоньки, которые напоминают отдалённое мерцание уличных фонарей, если лететь очень быстро; густой запах дождя наполняет лёгкие до краёв, и пятнадцать ударов сердца спустя воздух резко холодеет.

Чувствуя пальцами ног влажную траву, послушница подумала о том, что в следующий раз лучше всё-таки обуться. Можно ли подхватить в Ноо простуду?

— Едва ли. — Тихий, но насмешливый голос слышится откуда-то из-за спины.

Открывать глаза не хотелось. Леви ощутила приступ робости: куда-то её в действительности занесло? Рядом ли ещё Кроцелл?

Опустив скрипку и стиснув смычок в кулаке, послушница решилась разомкнуть веки. Герцог был здесь: стоял на всё том же расстоянии от неё, скрестив руки на груди. Его лицо не выражало совершенно ничего, и он смотрел куда-то поверх головы Леви. В очертании аллей за его спиной угадывался знакомый парк, и по левую руку раскинулась всё та же тихая набережная. Музыка вывела их к нужному месту.

— Вы медлили, — продолжал тот же голос, — и почему же?

Этот голос не принадлежал Танцору. Медленно развернувшись, Леви сперва не поверила глазам, а потом разинула рот предельно невежливым образом.

По зеркальной глади озера к ним шла женщина, едва ли уступающая ростом Кроцеллу. На её длинных, совершенно прямых волосах цвета воронова крыла не было ни единого блика, и казалось, будто самый мрак обнимает незнакомку за плечи. Контрастные очертания смуглой фигуры намертво приковывали взгляд; обнажённая грудь — упругая, с крупными, тёмными сосками — спокойно вздымалась под множеством ожерелий из бисера, когтей и перьев. Всю одежду незнакомки составляло багряное одеяло на бёдрах, усеянное грубоватой вышивкой.

Когда она приблизилась, Леви смогла рассмотреть её лицо — резкое, но с гармоничными и подвижными чертами. Тонкие, чётко очерченные губы незнакомки изгибались в довольной улыбке. Чуть раскосые глаза блестели, точно два одушевлённых агата. По её животу вился прихотливый узор, уходивший за ткань, вниз; проследив глазами его контур, Леви сглотнула и почувствовала себя очень странно.