Сейчас ему нет возможности все рассказать.

Да и некому. А там…

Он даже подбирает себе место коротанья.

Пока по карте.

А там – видать будет.

Статья называлась так: «Как “ходокам” отшибли ноги».

В ней говорилось, как по старому, еще ленинскому призыву, ринулись русские искать правду в Москве, и что из этого получилось.

Будет лукавством утверждать, что Сталин не предчувствовал последствий, которые ожидали жалобщиков.

И не только предчувствовал, но и доподлинно знал.

Но он не хотел распыляться на мелочи.

Удар должен быть единственным и злым.

Сразу по всем, кто из Советской власти изгоняет миф справедливости.

Почему – миф?

Да дело в том, что человек доброе к нему отношение воспринимает как слабость.

«Тряпочность», как говорится в народе.

Ласковая власть – это значит, никакая.

И вот какой-то дальневосточный газетчик, по фамилии Льгов, и написал ту самую статью «Как “ходокам” отбили ноги». И не очень вразумительно, но рассказал, что на Амуре образовалась своя власть.

– Они о себе в открытую говорят, – сказал старший из «ходоков», – «Наша страсть, как можно больше украсть».

– И воруют? – спросил Сталин.

– Еще как! – подтвердил самый молодой из тех, с кем беседовал Сталин.

– Они даже землей торгуют, – подал голос средний по возрасту из «ходоков».

И когда же он огласил что почем, то вдруг заявил то, что Сталина больше чем насторожило:

– Наше начальство утверждает, что осуществляет «красный террор» по вашему личному указанию.

У Сталина под ложечкой возник холодок.

Это состояние было схоже с тем, которые он испытал в тайге, тогда неожиданно столкнулся с медведем.

Дерева, чтобы взобраться на него, рядом не было.

Равно как и другого какого-либо укрытия.

И тогда он начал – петь. Все что на ум взбредет.

И он, порывшись в карманах, достал хлебный завалушек.

Хотел бросить его.

Да вовремя передумал.

А вдруг медведь посчитает, что он пульнул в него камнем.

Дальше шел такой куплет:

И тут царь тайги стал ему как бы подпевать.

Но, как выяснилось, с противоположной ото рта стороны.

И тогда, Сталин дал деру.

Добежал до ближайшей сосны.

Почти за мгновенье оказался у самой вершины.

Медведь за ним не погнался.

Он чуть полежал на той самой полянке, утыканной грибами, и уплелся в тайгу.

А у Сталина – на память – осталась под ложечкой вот та самая пустота, что сейчас стала осторожно переводить организм на икоту.

И вот через какое-то время, как те трое уехали на Амур, видимо уверенные, уж кто-кто, а он, Сталин, наведет порядок в их медвежьем углу, и появилась та самая статья.

Сталин прочитал ее дважды.

Сперва не веря, что это возможно.

Потом, чтобы посмаковать возмущение.

Как видно, и такое бывает в исключительных случаях.

По возвращении домой все трое «ходоков» оказались под судом.

Самому старшему, в революцию командиру партизанского отряда, лично знавшему Сергея Лазо, приписали изнасилование несовершеннолетней.

Вроде поймал он в тайге грибницу или ягодницу, и надругался над ней самым гнусным образом.

Не избежала тюремная участь и средних лет «ходока».

Его посадили за воровство.

А молодого – за антисоветскую пропаганду.

Говорят, после возвращения из Кремля, он сказал:

– Сталин – это тупой, ограниченный тип, способный только обозначать, что он есть. После посещения его поганого кабинета, захотелось вымыться в серной кислоте.

Автор же статьи пишет:

«Может, уже завтра меня не будет в живых.

Поэтому я обращаюсь к подписчикам нашей газеты:

Отошлите этот номер товарищу Сталину.

Пусть он знает, какие враги Советской власти прикрываются партийными билетами».

Вспомнил Сталин, как некоторое время назад Дзержинский ездил в те самые края.

Неужели его сотрудники просмотрели там то, что сейчас выглядит уму непостижимым?

Он полистал свой блокнот и усмехнулся:

– А ведь, кажется, было вчера.

Оказалось, особо уполномоченным Феликс Эдмундович ездил в Сибирь в двадцать втором году. Еще при Ленине.

Помнится, Сталин не очень одобрял, что Владимир Ильич взвалил на Дзержинского и бремя наркома железных дорог.

– Пока не избавимся от мешочников, – говорил Ленин, – ни о какой серьезности в экономической политике и думать нечего.

Наступало и взяточничество.

И тоже почти повальное.

Можно сказать, критиковал Сталин Ленина за Дзержинского, что он того заставляет на износ работать.

Сам же ему, после смерти Ильича, предложил возглавить Всесоюзный Совет Народного Хозяйства.

Как-то по инерции получилось.

Но, главное, он так и не был освобожден от обязанности в ГПУ.

На пленуме же ЦК четырнадцатого июля Сталин порадовался за Феликса Эдмундовича.

Выглядел он, как говорится, молодцом.

Да и выступление чего стоило.

Поэтому ныне, то есть двадцатого июля, удивился, что Дзержинского нет на работе.

– А где же он может быть? – спросил Сталин.

– Кажется, ему стало плохо и он уехал домой, – был ответ.

Сталин позвонил на квартиру Дзержинского.

Надо немедленно реагировать как на эту статью, так и на тот произвол, который процветает на Амуре.

К телефону долго никто не подходил.

Потом в трубку ворвались рыданья.

– Софья Сигизмундовна! Что случилось? – вскричал Сталин.

– Он – мертв, – был ответ.

Письмо более чем странное.

Вернее, оно больше тянет на жалобу или на что-то в этом роде, на некого чудака, который говорит с крестьянами так, словно является безусловным хозяином земли.

«Что он сочиняет разные небылицы, – говорится в письме, – это куда-бы ни шло. Но он хочет, чтобы ему подчинялись все, кто – от государства – получил землю. Он так и говорит: «Землю вам отдали затак, так отрабатывайте этот факт». А мы, товарищ уполномоченный, заплатили за эту землю кровью».

Уполномоченный и привез это письмо Сталину.

– Был я на Игрбитском съезде сельскохозяйственных советов, – рассказал его. – Ну шла обыкновенная в этих случаях говорильня. И вдруг выходит один человек и говорит: «Кооператив, конечно, хорошо. Но нужно коллективное хозяйство».

И стал говорить, в чем отличие того от другого.

– Ну и в чем же? – поинтересовался Сталин.

– В кооперативе он как бы нанятый. А в колхозе – хозяин.

Сталин, конечно, прибеднялся, когда задавал свои наивные вопросы.

Но ему хотелось выведать, что происходит в деревне сейчас, когда она осталась без попечительства помещиков.

– Некрасовская тенденция, – сказал уполномоченный, – «барин нас рассудит», к сожалению, еще не изжита.

– И что мешает этому.

– Рутина.

Сталин подумал и без юмора ответил:

– Да, серьезная женщина.

– И еще то, – продолжил уполномоченный, – там перестали радоваться.

– Уже пресытились тем что есть? – уточнил Сталин.

– Кажется, вы были со мной рядом. Получают трактор, а пашут на быках и на лошадях.

– А тут в чем дело?

– Опять же рутина.

– Но хоть что-нибудь говорит в нашу пользу?

Вопрос Сталина, кажется, все же таил элементы отчаяния.

– Как это ни прискорбно сознавать, – начал уполномоченный, – но войны, в том числе и Гражданская, породили в крестьянстве психологию сиюминутчика.

Сталин молчал.

– Раньше он был хозяин жизни, а теперь…