— В голове у тебя — свалка, о которой тебе ничего неизвестно. Детские воспоминания, забытые эмоции, книги, которые не произвели впечатления. Только под гипнозом, убрав блоки, отключив фильтры, можно получить к ним доступ. Осознаётся лишь самое важное, иначе ресурсов мозга не хватит. Так и в Сети. Всё есть, но уже не найти… Обычному человеку, конечно, — её подбородок слегка приподнялся.

— Так найди!

— Вот ещё! Я ж говорю, нечего там смотреть! Всё то же — базовые инстинкты.

— Ну, блин! Всё у тебя к одному! Люди сложнее, чем тебе кажется! Рисовали ведь натюрморты, пейзажи!

— Ага! Когда обезьянки приходили в восторг от обилия жрачки, или от подходящей для размножения среды!

«Слова Эйприл, пожалуй, говорят больше о ней самой, чем о людях… Сдаётся, у неё одно на уме. Возрастное… Базовые инстинкты…»

— Искусство, Кир — нереализованная сексуальность. Почти всё, созданное людьми, от неудовлетворённых желаний! Немножко, от скуки. И самая малость, от страха.

— Можно подумать, что ты другая!

— Разумеется! — соврала Эйприл. Ей было не привыкать.

— Что делать… Гормоны не спрячешь в ящик стола перед тем, как идти к мольберту.

— На старость, на чёрный день? Это да! — Эйприл хихикнула. — А что до искусства, у меня есть идея. Я сотворю другое, настоящее! Музыку, не привязанную к реальности, а отразившую саму себя! — девичьи глаза странно блестели. Было похоже, что их обладательница действительно сбросила цепи, приковавшие её к унылому миру. — И настоящую любовь — не привязанную к форме. Мой принц всегда узнает принцессу!

«Любовь, не привязанная к форме…»

Кир вздрогнул. Взглянул на яркую рыжую девочку, и на секунду ему показалось, что он видит другую. Облако, снежинку из самого первого сна.

Перехватив его взгляд, Эйприл смущённо заулыбалась, и наваждение прошло.

— Не выйдет. Ты тоже ведь просто зеркало.

Эйприл обиделась.

— Благодарю за поддержку, но я всё равно попытаюсь.

«Считает меня озабоченной дурочкой! Не может понять, что мне эти человеческие страсти — до лампочки! Ну и пусть! — благоухающая земля, что ощетинилась бесстыдно топорщащимися цветами — бесила. Ещё больше бесил недогадливый бестолковый мальчишка: — Хоть бы обнял!»

Отчего-то, перед глазами была не полуденная степь, а ночь, засыпанный пеплом лес и костёр…

«Сколько у них сказок о том, как куклы и роботы мечтали стать человеком! Что эти люди себе возомнили?»

Эйприл хмыкнула.

«Сами-то кто? Марионетки в руках Вселенной!»

И вдруг поняла.

«Они это знают! Дело вовсе не в куклах и роботах. Это люди ощущают себя именно так!»

Она дёрнула плечиками.

«Жалкие создания! Но, почему я их так ненавижу?»

Эйприл казалось, что в этой неприязни скрыт ключ.

Кир смотрел на её раскрасневшиеся щёки и думал:

«Что ж, может нерастраченная энергия позволит ей сделать нечто прекрасное. Только, не всё ли равно — ведь тут же, на этой планете-помойке, оно и умрёт… Слышен ли звук упавшего в лесу дерева, если никого рядом нет? Существует ли музыка, которую Эйприл играет на своей немой флейте?»

Ему было скучно рядом с озабоченной подружкой, изображающей из себя высшее существо.

«Нет, надо вставать и идти. Даже на помойке найдутся вещи поинтереснее девичьей болтовни о самореализации!»

— Смотри, это опять он! — Эйприл навалилась на плечи, влажные горячие губы щекотали ухо. Было одновременно и приятно и нет.

По степи — важно, словно осознавая собственное величие, шагал олень.

— Красавец! — Кир вмиг позабыл о своей нелюбви к животным.

— Тихо ты! Не спугни!

Кир умолк, сосредоточившись на наблюдении… И сразу заметил, что олень интересен не только ему — покрытая золотым мехом спина плыла над травой, подобно кораблю, рассекавшему зелень волн.

— Ягуар, — прошептала Эйприл.

В нескольких метрах от оленя, ягуар застыл, готовясь к прыжку. Лишь розовые ноздри раздувались и трепетали, втягивая воздух. Охотник нападал со спины, с подветренной стороны — и сначала, олень его не замечал.

А потом стало поздно…

Олень навострил уши, вздрогнул. И в тот же миг ягуар взлетел ему на спину — точно промелькнула в воздухе золотистая молния.

Острые загнутые когти вонзились в шею. Раскрыв пасть, хищник попытался вонзить зубы в загривок — но промахнулся, и, соскользнув вниз, повис над землёй. Мощные передние лапы крепко, будто любя, обвили тонкую шею. Пятнистое тело, тяжёлым маятником, качалось из стороны в сторону, при каждом шаге оленя.

Не выдержав вес ягуара, шея сломалась, и поверженная жертва рухнула в траву.

Ягуар встал, отдышался. Затем вцепился клыками в олений бок и мотнул головой. На траву, из распоротого брюха, вывалились дымящиеся кольца кишок. Зверь погрузил морду в оленье брюхо и сладостно заурчал.

Кир почувствовал, как к горлу подкатывает ком.

«Гемоглобин, гемоглобин. Да… Он, этот белок, окрашивает в красный цвет питательную жидкость. Да… А насос-сердце, эту жидкость перекачивает. Да… Окислительно-восстановительные реакции… Один биоробот открыл другого. И на траву высыпались детали. Да… Биоробот… Биоробот…»

От горла откатило, и он смог дышать.

«Биоробот… А я? Кто я?»

Кир вспомнил, что на его шее висит Изумрудный Олень, и ощутил, как ускользает из-под ног земля.

Руку крепко сжала маленькая горячая ладошка… Вмиг стало легче. Они стояли вдвоём, и коченея от ужаса, смотрели на кровавую трапезу.

Олень был прекрасен. Хищник не уступал ему грацией и великолепием. Но происходящее… Происходящее выходило за рамки того, что Кир и Эйприл способны были принять.

Из-под чёрных оленьих губ выглядывали зубы — жёлтые, покрытые бурым налётом. Не отрывая взгляда от этих торчащих из розовых дёсен кусочков костей, Кир дотронулся кончиком языка до своих резцов.

Похожи…

«Мы одинаковые».

Что-то щёлкнуло в голове, и восприятие изменилось. Кир был собой и мёртвым оленем одновременно. Он стоял рядом с Эйприл, и, в тоже самое время, лежал с разорванным брюхом в траве — а внутри возился, вырывая куски его плоти, хищник.

Он пошевелил мёртвым языком.

Получилось.

Дотронулся до клыка.

«Клык? Какой ещё клык?»

В тот же миг он стал ягуаром. По морде текла тёплая ароматная кровь, красные капли срывались с усов на траву. Нутро содрогалось от ни с чем не сравнимого наслаждения, и он урчал, будто глупый котёнок — растворяясь, тая в запредельном экстазе.

Исчезновение. Безвременье блаженного забытья…

И вдруг, будто вспышка боли: «Опасность! Рядом враг — люди!»

Кир вновь был собой. Чувствовал тепло солнечных лучей на щеках и горячую ладонь друга.

Окровавленная морда повернулась к ним. Янтарные, ничего не выражающие глаза, перемазанная кровью морда. Ноздри шевелились, бока то раздувались, то опадали.

Шерсть на зверином загривке встала дыбом. Зверь издал жуткий звук, нечто среднее между рыком и шипением, и медленно двинулся вперёд.

Чёрные уши прижаты, хвост дёргается из стороны в сторону. Из пасти тянутся ниточки кровавой слюны.

Вот он уже в пяти метрах…

В двух…

Ягуар остановился. Закрыл глаза, задрал голову, вновь издал тот самый, леденящий душу рык.

Бусинки на усах зазвенели.

«Облако! Это же Облако!»

Зверь посмотрел мальчишке в глаза.

Кир отчаянно сжал руку Эйприл. Он смотрел и смотрел, загипнотизированный первобытной животной силой, в пустую бездну звериных глаз. Ему казалось, что не глаза хищника, а сам инстинкт — неумолимый и не терпящий возражений, придирчиво изучает его разум.

По ноге потекло что-то тёплое.

Эйприл, отпустив руку Кирилла, сделала шаг вперёд, и, сжав перед собой маленькие кулачки, зарычала на зверя. Этот девичий рык был так похож на рык хищника, в нём было столько злобы, дикости и отчаяния, что сердце мальчишки застыло. Тот, первоначальный страх перед зверем, теперь казался ему и не страхом вовсе — а так, лёгкой дымкой настоящего ужаса, который вызывала в нём Эйприл. На миг ему показалось, что он видит распахнувшиеся над хрупкой фигуркой чёрные крылья.