Мчусь к нему, распахиваю дверь и застываю на месте.
Ни терминалов, ни стоек с аппаратурой. Только пустые столы, да дремлющий в кресле отец. Исчезли даже его любимые баночки.
— Б**ть!
Отец дёргается и открывает глаза.
— Кирилл? Ты как выражаешься!
Не обращая внимания на неуместные нравоучения, ору:
— Аппаратура! Всё пропало!
— Пропало? Всё?
— А я ведь тебе говорила!
Фраза, которую надо забыть в отношениях.
Мы стоим у Шлюза втроём. Мы с Мэйби выглядим не слишком прилично: как есть из кровати, в трусах и босиком. Отец же — в официальном рабочем костюме. Правда лишь потому, что в нём он и спит.
Никаких кабелей, и дверь заблокирована. Отец напрасно машет маленькой сферой — моделью глаза какого-то шишки, имеющего право расхаживать, где заблагорассудится.
Кажется, теперь его исключили из списка доверенных лиц.
Но я уже понял: контакт между человеческим разумом и Маяком принципиально невозможен. Мэйби была права: мы мыши в лабиринте, не больше.
Разворачиваюсь и шагаю к себе. Если не знаешь, что делать, нужно хотя бы одеться!
— Сын, не отчаивайся! Я что-то придумаю!
Захожу в комнату, смотрю на не заправленную постель. И в этот момент, вспоминаю, что сновидение всё-таки было.
Дзета! Фиест! Лайя!
Меня прошибает холодный пот.
Значит, он всё-таки, родственник. Дядя!
А говорил, что мне не родня.
Вот о какой «сестрёнке» Фиест вспоминал в снах, вот чем Маяку не угодила мама! Вероятно, и я пропаду, если воспользуюсь гипертранспортом.
Видно поэтому, он считает меня своим.
Но, не только! Ещё — облака! Какая-то «необычность»!
Бред!
Ладно… Значит, ему я обязан жизнью.
Странное чувство, быть обязанным жизнью маньяку. Но, это неважно — ведь он уже мёртв.
Я одеваюсь, не обращая внимания на Мэйби, и выхожу.
— Мне можно с тобой?
— Нет.
В лужах отражается небо. Ветер гуляет среди антенн.
«И если бы небо не сияло пронзительной голубизной, если бы облака были не столь белоснежными, а ветер — потише пел волшебные песни…»
Да! В самую точку! Как я его понимаю!
Бывают такие необычные дни. Особенная погода: после весенней грозы, когда яркое, но нежаркое солнце сушит землю, а ветер несёт по синим небесам облака. Или, когда в пропитанном тяжёлой дымкой воздухе висит осенняя тишина. В эти дни ты не можешь сопротивляться…
Я вздрагиваю.
Понимаю? Фиеста?
И, собственно, чему это я не способен сопротивляться?!
В один момент жизнь становится невыносимой. Не в силах больше видеть небо, степь, облака, я возвращаюсь обратно и падаю на кровать, уткнувшись в подушку лицом.
Мэйби, догадавшись, что что-то не так, гладит спину и дышит в затылок.
А я, не могу не только смотреть — не могу даже думать.
К счастью, вскоре приходит тьма.
Эйприл
Девушка-друг… Разве это возможно?
Нет на свете девчонок-друзей!
Город тает в фиолетовой дымке. Золото закатного солнца подсвечивает растрёпанные облака, разбивается гранями небоскрёбов и бежит танцевать в океанских бликах среди парусов.
Обычный для Диэлли закат — фиолетово-золотой.
Для того, что сейчас случится, скорей подойдёт пылевой, кровавый.
Да, всё вернулось к тому, с чего началось. Круг замкнулся, и Змей подавился своим хвостом, когда утром, глядя в зеркало, я увидел Её внутри своих глаз. Колышущуюся, бесформенную пустоту.
Когда вспомнил, что Катя была не первой. Ведь валялись в высокой траве, обсуждая наперебой облака, мы втроём. Я, сестра и она.
Эйприл. Первая, настоящая первая. Та, что скользнула под кожу и стала Драконом.
Когда вновь ощутил на себе доверчивый девичий взгляд — ведь глупо бояться лучшего друга. Даже, если в его руке нож.
Когда снова почувствовал запах прелой осенней листвы и земли.
У лета всегда бывает конец… А конец — это начало.
Как же Лайя тогда на меня посмотрела! Отчего-то, она немедленно поняла, куда пропала подруга: сестра меня знала лучше, чем знал я сам.
А потом отвернулась, чтобы не взглянуть уже никогда, вмиг вычеркнув из своей жизни… Много позже, так поступил и Гадес.
Значит, дело не в дознавателе, и даже не в Кате.
За всю историю — пока не пришли Маяки, люди создали миллионы таких, как я — жестокостью и равнодушием. Да только, не мой это случай.
Я был таким всегда… Значит, дело не в облаках, не в траве? Переживал я за Кирилла напрасно?
Я был таким всегда… Но неужто, таким я выбрался из материнской утробы? Или ненавистью стала любовь? Может, дело в отце, в одноклассниках и внезапно начавшейся осени?
Я был таким всегда… Значит, Тьма забралась в меня не на Дзете, она всегда сидела внутри. Может быть, Тьма обитает в каждом — так глубоко, что Её невозможно заметить? Ждёт удобного случая: унижений, боли, страданий — чтобы всплыть, наполнить голову и глаза, вытеснив из них человека.
Может, всё это так, может — нет. Ответы мне уже не нужны — я не желаю их слышать, их знать. Они лишь порождают вопросы — до бесконечности. А я хочу тишины…
Змей сожрал всех — всех, кто меня любил.
Эйприл… Катя… Мэйби…
Накручиваю нитку на палец. Теперь, она навсегда рядом с Драконом.
Вот и всё, что у меня осталось.
Нюхаю, лижу языком. Нитка оказывается солёной.
Мэйби… Катя… Эйприл…
Делаю шаг вперёд, в пустоту. Она давно меня ждёт.
Глава 34. Сердце Станции
«Я больше на облака не взгляну никогда».
«05:57»
«Во всяком случае, без содрогания».
Рядом посапывала девчонка…
«Неужто, она и есть — та самая, убитая Эйприл?»
Кир отвернулся. Он не мог на неё больше смотреть.
«Но разве покойники несут чепуху, целуются или играют на флейте? Нет!»
И всё же, когда Кир решил разбудить девчонку, легонько коснувшись плеча — рука замерла. Он больше не мог её видеть. Не мог обнимать.
Кир быстро и тихо, до дрожи боясь, что Эйприл проснётся, выскользнул из Логова. Облегчённо втянул носом холодный утренний воздух, и бегом помчался по лестнице вниз. Навстречу судьбе…
Сияющая бесконечная лестница… Бег по сочной высокой траве, сквозь цветочные ароматы и облачка разноцветной пыльцы…
Когда-то, кажется, вечность назад, Эйприл сказала: «Сад может ещё расцвести».
«Неужто эти слова воплотились? Если да, то не так, как мечталось — есть что-то зловещее в этом саду… Или проблема не в окружении, проблема во мне? Может, кошмар я ношу в душе? Тогда от него не сбежать!» — наперекор собственным мыслям, Кир припустил быстрей, приминая цветы и разгоняя парящие парашютики с семенами.
Новая лестница — вниз, к океану. Осыпающиеся со ступенек ржавые струпья… И бег по камням мимо чёрной воды…
Пытаясь отдышаться, Кир упёрся в стену рукой. Вытащил из кармана сияющий Коготь.
«Что делать теперь? Растворится, исчезнуть — и попробовать стать стеной? А вдруг, меня снова унесёт в облака?»
Было страшно.
Но проблема решилась сама собой: на стене появился зелёный сияющий знак, и рука провалилась в бетон. Кир покачнулся, утратив опору, сделал шаг и прошёл сквозь стену, как сквозь густое желе.
Мальчишка стоял в ослепительно-белом зале. Отовсюду струился свет — от стен, пола и выгнувшегося полусферой потолка. Царила пустота и стерильность. Лишь на полу в центре зала был обозначен круг.
«Странное место… Стоп!»
Кир разжал пальцы… Коготь исчез.
«Надеюсь, выпустят и без него».
Он надавил на стену ладонью, но зал и не думал его отпускать.
«Ловушка? Хитрый Олень опять обманул?»
Кир прошёл к центру зала. Встал в круг. Ничего не произошло.
Мальчишка ещё долго метался по залу. Но, в конце концов, признал: он попался.
