— Ведь ты понимаешь, что это иллюзия? Мы вовсе не на Ириде, а я — не твоя подружка!
Решила под конец всё испортить?
— На Ириде у меня не было девушки. Только знакомые, девчонки друзей.
— Почему?
— Не хотелось. Было и так хорошо.
— Не хотелось? — Мэйби сводит брови. — Я о тебе чего-то не знаю? Тебя интересует только салат?
Блин! Отследила мой взгляд… Дурацкие дроны! Почему на них можно смотреть бесконечно?
— Да я ж говорю… Впрочем, думай, что хочешь!
— Не злись.
— Я и не злюсь… Мэйби, что это такое? — мои пальцы касаются зелёного пятна в центре её груди.
Она стягивает с шеи цепочку, снимает с неё кулон. Берёт мою руку, кладёт кулон на ладонь и складывает пальцы в кулак.
Я всегда считал, что девушки кривят душой, когда говорят: «ношу для себя». Но украшение под платьем, скрытое от чужих глаз? Тут не поспоришь!
Хотя… Почему для себя? Я опять размечтался! Видимо, кто-то снимает с неё это платье. Кто-то свой. Тот, кому нравится, что у них с Мэйби есть общая тайна.
— Это что?
— Другой твой подарок, материальный! На память о нематериальном подарке. Станет якорем в памяти… Взгляни!
Тёмно-зелёный кулон в виде животного. Выпиленный из цельного драгоценного камня, внутри которого плещется свет.
— Изумрудный Олень. Теперь, Кир — это твой лучший друг! В каждый момент он напомнит тебе, что всё ложь: Ирида, любовь, жизнь. Вряд ли на свете есть символ иллюзорности бытия, лучше Оленя — мифического, никогда не существовавшего зверя.
— Может быть это, — киваю в сторону Купола Радуг, — иллюзия. Но, не Ирида! Ирида вполне материальна! Я смотрю снимки и записи почти каждый день.
— Снимки? — серые глаза светятся грустью. — Чепуха! У тебя сохранились детские фото? Хочешь сказать, что мальчишка, отразившийся в них — реален? Кир, его давно нет, он исчез невозвратно! Ты не прикатишь в детство на красной машине. Ни в детство, ни на Ириду. Ты никогда, никогда на неё не вернёшься! Только сюда, на эти искусственные луга.
— На Ириду можно слетать, планета на месте!
— Ты больше никогда не прилетишь на Ириду. Не выйдет.
— Карты твои нашептали?
Она не обращает внимания.
— А даже если бы мог, что с того? Всё так быстро меняется… Прилетел бы, а там ни друзей, ни знакомых. Город твой перестроили, дом сломали. А может, пока долетишь, всю планету повстанцы сожгут… Нет, Кир, Ирида — воспоминания. Дважды не войти в одну реку.
Верчу в руках изумруд. Подношу к глазам, смотрю сквозь него на Мэйби, океан, облака.
Так вот он какой, искрящийся зеленью призрачный мир!
— И это вовсе не изумруд. Тоже обман. Изумруд хрупкий, веточки рогов бы давно обломились.
Свет, плещущийся внутри камня, вдруг превращается в Тьму. Я в ужасе убираю Оленя от глаз.
Нет. Вроде бы, показалось…
Радуги отключаются, и вентиляционные решётки пожирают аромат волшебства.
Мы бредём промокшие, жалкие, сквозь вереницу пустых коридоров и гулких машинных залов, ощущая себя одинокими трепетно-живыми созданиями в царстве бесчувственных механизмов.
Добравшись до машины, я откидываюсь на сиденье и сразу же засыпаю…
Виноград
Сейчас присевший на руку Змей кажется грустным. И немножечко злым.
— Смотреть на меня!
Поднимаю глаза.
Обрюзгшее лицо военного дознавателя. На соседнем стуле — перепуганная девчонка.
Ленка, дочь командира крыла.
— Ей четырнадцать, вам — двадцать четыре. Скажите, что может вас связывать?
— Ваши законы!
Да, они связали нас по рукам и ногам!
— Вы не находите это всё омерзительным?
Я не считал омерзительной любовь. А то, что это была не она, понял намного позже, среди руин Диэлли.
Меня отпустили… Змей её пальцем не тронул. Ну, а кормить из своих губ ягодами душистого винограда одуревшую от страсти девчонку — не преступление, даже у идиотов-повстанцев.
Впрочем, на Диэлли законы были другими — тогда, до Маяков. Вместе с моим прилётом, они и вовсе исчезли, обратившись в хаос и смерть.
И если бы я не встретил Катю в первый же день, если бы она не выдала своё: «может быть…», а дознаватель не сказал: «омерзительно»… Если бы я не жался к сестрёнке, дрожащей от ужаса перед отцом, который, пытаясь ворваться, бил по двери топором…
Тогда шестнадцатилетняя Ленка не кричала бы, заливая мне руки горячей кровью…
Смертей было бы меньше.
Хотя, совсем ненамного. Разве поспорит кнопка складного ножа с клавишей открытия бомболюка? А кто-то её непременно нажмёт — если не я, то другой.
Так не всё ли равно!
А Ленка… В любом случае, я её ненавидел — за то, что она вздумала повзрослеть.
Время… Время, вот мой истинный враг!
Глава 9. Правда
«5:19»
Небо без звёзд… Всё же, натащило откуда-то туч.
«Ха! Салат меня преследует даже во сне! И этот дурацкий Изумрудный Олень! Похоже, вчера я излишне расстроился. Разочарованный мозг выдумал, что Олень — это символ обмана. Правда во сне, он выглядел как-то иначе».
Кир достал амулет, повертел.
«Ну да! Этот другой, хоть и очень похож… А чего это Эйприл притихла?»
Кир повернулся на бок.
Девчонка была на месте. Только под одеялом, натянутым на голову.
«Ну даёт! Сделала купол в куполе!»
Сразу же вспомнился сон. От мгновенного озарения и замелькавших следом картин Кир перестал дышать.
«Купола! Небоскрёбы и ветряки… Я сам нарисовал на стене этот город! А после, добавил лицо — серое, словно тень. Лицо отца Мэйби… И красный спорткар — ведь я видел его ещё прошлой ночью! Но с этими волнениями, просто забыл…»
В прозрачном куполе Логова отражались красные заградительные огни.
«Виноград… Сон во сне. Я смотрю сны безумца, убийцы… Если катание на розовых дельфинах с девчонкой на пару можно списать на юношескую озабоченность, то Фиест… „Виноград“, „бомболюк“, „дознаватель“? До сегодняшней ночи, я даже не знал этих слов! — Кир заворочался. — Получается, это не сон? Всё это было, и каждую ночь я действительно окунаюсь в прошлое?»
Эйприл долго валялась, натянув одеяло на голову. Ей снова ни капельки не хотелось вставать. Во-первых, ночью она поняла, ЧТО ей придётся сегодня сказать Кириллу. Во-вторых, угнетало увиденное во сне.
«Этот Фиест… Лицо до жути знакомо. Может, так кажется из-за того, что он похож на Кирилла?»
Она начинала жалеть, что захотела подглядывать… Ну, почти… Ведь, с другой стороны, подглядывать было столь же приятно, как врать.
Кир выбрался из кровати. Оделся.
В голове зазвучал голос Эйприл: «Кир, ты заметил, что тут всё для двоих?»
Он невесело усмехнулся: «Куртка, правда, в одном экземпляре».
— Эйприл, вставай!
«Если я никогда не рождался, а возник в тот же день, что и Эйприл… Не закапывал тело отца и не поднимался на „парус“. Кто тогда разукрасил стену? Маяк? И что означают другие рисунки?»
Кир зажмурил глаза. Перед мысленным взором возник центр картины: одуванчик и ядерный взрыв.
— Эйприл! Вставай, будем завтракать. И — на арку!
Он стянул с её головы одеяло. На него таращились перепуганные глаза.
— Тебе что, приснился кошмар?
Она покраснела.
— Ага…
На завтрак были панкейки с кленовым сиропом.
Клёнов Кир уже не боялся и уплетал блинчики за обе щеки. Сироп представлялся ему кровью убитых драконов.
Эйприл монотонно жевала. Не доев, вздохнула и решительно отодвинула тарелку.
— Вчера мы с тобой победили прошлое. Теперь нужно расправиться с будущим! Жить нужно сейчас, а не в грёзах!
— Что? — Кир даже её не услышал, он был глубоко в своих мыслях. — Эйприл, я подумал о том, что ты мне вчера рассказала, и знаешь…
Девчонка вздохнула.
«И так тяжело, так ещё он перебивает!»
— Ну, что ещё?
— Значит, меня не забирают поэтому! Маяк не станет разрушать и вновь создавать звездолёт из-за мальчишки!
