«Hydrdrvplt — 1» — кажется, это именно то, что мне нужно.

— Кир! Ки-и-р! — раздаётся мышиный писк, когда включается гидравлический привод, и плита — трамбовщик мусора начинает движение. Но я не собираюсь расходовать драгоценное время на ставшее привычным: «Заткнись!»

Вхожу в сеть и отключаю привод.

Плита замирает.

Всё! Больше не пошевелится.

Пот ручьями течёт по лицу. Как хочется пить!

…не мог и подумать, что в мире есть столько мусора. Да ещё, под колпаком океанского купола! Силясь не утонуть в нечистотах, ползём по свалке, кажущейся бесконечной.

Даже на фермерской Дзете, перед тем как выбрасывать мусор, его сортировали: пластик, стекло, металл. Уж не говоря о биоотходах. Но разве богачи на курорте станут себя утруждать? Работать за них обязаны сортировщики.

…по уши в говне. Если не преувеличивать, то по колени. Сколько ни убеждай себя, что клокочущая в трубе мутная жижа — биоотходы, что фекалии — лишь один, из множества её компонентов, подсознание не обмануть.

Тошнотворный запах щекочет ноздри. Я не выдерживаю, в последний момент успев задрать маску.

Мэйби немедленно повторяет за мной.

Вот она, сила эмпатии!

Блевотину тут же уносит поток.

Взглянем на ситуацию философски: еду для популюсят не испортить, даже если мы снимем штаны. Напротив, такие деликатесы, сдобренные витаминизированной зеленью — ведь, всё должно быть красиво, им по нутру. Популюсята особого рода эстеты, что попало не жрут. Стаду не скормить свежий хлеб или ароматную гроздь винограда.

…последняя труба, связавшая ферму и гидропонную фабрику. Сегодня мы в ней уже были. Но тогда мы не купались в дерьме, поэтому не были облеплены с ног до головы листиками салата. Утром они пролетали мимо, смешно кувыркаясь в потоках воздуха.

…хорошо, что тут, в Куполе Радуг, устроили влажный лес, а не какую-нибудь пустыню. Но, без химии не отмыться. Так, слегка…

…комбинезону без разницы, где быть погребённым.

…разлагаться.

…тысячелетия.

…надеюсь, его не откопает какой-нибудь б…кий волшебный олень!

…в салоне спорткара невыносимо воняет.

…девчонка блюёт себе на ноги. От распухшей губы к коленкам вытягивается полупрозрачная нитка желудочной слизи.

…ничего не выражающие глаза.

…не страшно, грязнее не стать.

…квартира снова пуста, но сейчас я несказанно этому рад. Больше я не нуждаюсь в отце.

Засунув реверс-процессор под матрас, и оценив этот поступок, как страшно неумный, без сил валюсь на кровать.

На тарелке дымились ломтики хрустящего бекона…

— Ты издеваешься?

— Как-то само получилось, — Эйприл опустила глаза. — Наверное, из-за дурацкого сна… Но Кир, ведь это не мясо!

«Да уж! Сон был не самый приятный. Реки крови, слизи и экскрементов. Будто третьесортный фильмец, когда сценарист потерял чувство меры, пытаясь компенсировать низкий бюджет».

— Сама это ешь! — Кир отодвинул тарелку.

Эйприл, задумчиво глядя в пространство, захрустела беконом. Она вспоминала сон… Он был ужасен — столько страданий! Но, в то же самое время, и привлекал — ведь в нём было так много зверей!

— А где Облако? — Кир застыл с банкой консервов в руке.

— Облако — кот, что гуляет сам по себе. Я за ним не слежу, — в янтарных глазах промелькнули чёрные сполохи. — И тебе не советую.

У Излучателя их ждал новый сюрприз.

На странном растении больше не было цветка — стебель венчала сухая коробочка с семенами, размером не меньше человеческой головы.

— Ага! Сейчас я тебе! — Кир двинулся на врага.

Эйприл преградила дорогу, выпятив грудь.

— Что это ты делать собрался?

— Как это что? Хочу его растоптать, пока Станция не заросла ядовитыми сорняками!

— Нет! Это хороший цветок!

— Хороший? Посмотри, что он сделал с рукой! — Кир продемонстрировал корку на пальцах.

— Ты сам к нему лез! — между рыжими локонами проскочили разряды. — Живи, и дай жить другим!

Кир взглянул в янтарь её глаз и обошёл цветок стороной.

Обогнув чёрно-жёлтый шлагбаум, ведущий родословную от ягуара, они вышли со Станции в степь. С каждым днём становилось теплее, а цветов и насекомых — всё больше.

— Падай! — Эйприл опустилась в траву.

Кир сел на камень, сначала согнав с него ящерку, а после — придирчиво проверив на отсутствие насекомых.

Перед глазами стояли ночные кошмары. Мясо, кровь, рёбра.

Он потрогал собственные рёбра рукой.

«Будто какие-то палки!»

Кир вдохнул, и «палки» зашевелились.

«Тело — очень странная штука!»

Восторгов от бытия в теле (или бытия телом, не суть), он не испытывал.

— Эйприл, тебе нравится жизнь? Нравится быть собой?

Девчонка залилась смехом — да так, что глаза превратились в щёлки.

— Не жалуюсь! А если по правде, мне не с чем сравнить, я не была «не-собой»! И никогда не была мёртвой! — она снова захохотала. — Я — это я!

— Тебе лишь бы ржать…

— Ого! — Эйприл даже прекратила смеяться. — Экзе-е-мпляр! — она схватила с цветка огромного жука с красными пятнистыми крыльями.

Жук вырвался и взлетел. С перепугу потеряв ориентацию, врезался девушке в лоб и свалился в траву. Она снова расхохоталась.

— В степи мне лучше всего, ведь она полна жизни!

— И смерти. Все тут друг дружку жрут, да личинок в тела откладывают.

— Это ты считаешь тело своим. Но те, кто в тебе обитают — другого мнения! Если тело твоё — избавься от клещей, живущих на коже, от бактерий-симбионтов в кишечнике. Не выйдет, дружок! Даже митохондрии в твоих клетках когда-то были бактериями.

— Вечно рассказываешь какую-то гадость.

— Сам ты…

Она схватила синюю бабочку, присевшую на торчащий, как свечка, цветок. Бабочка ползала в кулаке, и Эйприл морщилась от щекотки.

— Жизнь — не противоположность смерти. В степи нет ничего ужасного… Купайся, Кир! Купайся в живом океане!

Бабочка выбралась и упорхнула. Эйприл «окунулась» в траву и захохотала.

— Давай, вылезай уже из своей раковины! Ну!.. Ау!.. Кирилл, ау!.. Где ты?.. Я жду… Ау!

Кир вслушивался в переливы голоса Эйприл: «Ау… Ау…»

Вслушивался, пропадал, растворялся… И одновременно, шёл на зов…

Вдруг навалилось! Будто лопнул плотный и мягкий кокон.

Свет бил в глаза, колючие лучи нещадно жарили кожу. Ветер ерошил чёлку, шумел в ушах — громко, до боли. В забитом пылью носу застрял горький запах полыни. На коже топорщились, шевелились, цепляясь друг за дружку, тысячи волосков.

Кир ошарашенно заморгал. Каждое движение век приносило боль, точно в глазах был песок.

Нет, глаза были чистыми. Просто, Кир начал чувствовать.

А вокруг — звуки смерти, запахи смерти…

Впилась в стебель цветка тля. Сосёт его сок, его жизнь… Жуткие челюсти божьей коровки разрывают на части тлю… Муравьи атакуют коровку, кромсают тонкие ножки… Но муравьи тоже обречены, стали жертвой двуустки.

А вокруг — звуки жизни, запахи жизни…

Пробивается сквозь почву росток, копошится тля, охраняемая деловитыми муравьями. Поёт свою песню кузнечик, колыбельную для дремлющего в его брюшке червя-волосатика.

Жизнь, жизнь… Пожирающая себя и возникающая в новой форме. Жизнь, без конца и без края.

Кричат светила, стонут планеты, поют песни потоки частиц.

Кир закрыл уши руками и застонал.

— Нет, я шёл не сюда… Не хочу здесь быть! Нет, нет…

Беспощадным пламенем вспыхнула злость.

— Нет!

И, всё прошло. Он снова сидел рядом с Эйприл, но уже отделённый мягкой комфортной стеной от мира и от неё.

Девчонка смотрела с разочарованием и укоризной.