Под завязку набитая научным оборудованием лаборатория. По центру установлен прозрачный цилиндр, в дно и потолок которого вмонтированы катушки, видимо — генераторы поля. А в цилиндре висит…
Я смотрю на ЭТО, и не могу уловить ни форму, ни цвет. Можно только сказать, что ОНО существует, что за стеклянными стенками что-то есть. Из глаз текут слёзы и болит голова, но ЭТО притягивает. Ещё миг, и я сойду с ума…
ЭТО неуловимо меняется и внутри появляется человеческий силуэт.
Собрав волю в кулак, отталкиваюсь от металла руками и падаю на пол.
Что ЭТО было?! Что я видел сейчас?!
Вероятно, мне никогда не узнать…
К стеклу, с другой стороны, прикасается чья-то ладонь. Я поднимаюсь, словно во сне…
За стеклом стоит девчонка-снежинка. Облако — такая, какой я её оставил на нейросканере: спутанные грязные волосы, пропитанная кровью одежда и одуванчик на топе.
Трогаю ладонью стекло. От любимой меня отделяет лишь невидимая тонкая плоскость.
Облако улыбается и в глубине зрачков глазах вспыхивает ОНО. Я в ужасе одёргиваю руку и отступаю назад.
Облако тоже пугается.
— Не уходи! Не бросай! — доносится из-за двери.
Голос тает в шорохе листьев. Лицо меняется, осыпается, тает…
Тает девчонка-снежинка. А я — бегу.
Неужто, они создавали людей? Искусственных, ненастоящих… При помощи ЭТОГО… ЭТОЙ… Тьмы.
Зачем?
Для войны, для чего же ещё!
Отец… Эх, отец…
Выходит, «Aeon» может возродить человечество! Вернуть к жизни Луну и девчонок…
Значит, нам с Облаком тем более нужно вовнутрь! Проникнуть в него, в «Aeon»!
Вот только…
«Aeon» может возродить человечество… Но зачем? Чтобы всё повторилось сначала?
В ушах, на все лады, звучат голоса…
«Сексуальные гольфы…»
«У меня был ребёнок…»
«Почему же не стала?..»
«Дети пухнут от голода, а людей расстреливают из пулемётов, когда они пытаются убежать! Мне надо кормить семью! Маму, сестрёнку…»
«Чей же Посланник истинный…»
«Мы — не животные…»
Пожалуй, без человечества будет получше… А девчонки — во мне, в моей памяти. Значит, с ними я встречусь и так…
Надо отвлечься! Не думать, забыть!
Роюсь в столах, пока не нахожу в одном из ящиков чей-то планшет, с портами, залитыми пластиком. Военные строгости…
Так… Сети, разумеется, нет. Думаю, на ЗКП её не было никогда, из тех же соображений секретности. Только своя…
Отпихнув стулья, сажусь возле сканера прямо на пол.
Игр нет… Фильмов нет… Ага! Есть «читалка».
«Мифы древнего мира — Греция, Рим, Ближний Восток». И всё?
Да… Не та книга, которую интересно читать. Уже нет ни древнего, ни современного мира. Но, других книг на Земле не осталось.
Боги, герои, прекрасные женщины… На половине я засыпаю…
Тревожный писк нейросканера вырывает из сна. Я вскакиваю, ухитрившись разбить планшет.
На экране пылает табло: «Критическая ошибка!»
Что? Какая ещё ошибка!
Пальцы лихорадочно бегают по меню.
«Прототип не найден».
Как? Как это: «не найден»? Вот же она, на месте!
Боже, сколько под ней крови!
Сознание ещё пребывает в счастливом неведении, но бессознательному уже всё понятно — недаром мои пальцы «на автомате» щупают пульс и ложатся на губы, проверяя дыхание.
Всё ещё не в силах поверить, я прикладываю ухо к груди, а потом тормошу бездыханное тело.
И только потом — кричу.
— Пять с половиной часов… Сканирование почти завершилось. Не хватает «личности» — того, что свяжет информацию вместе. И самого главного — сознания, «Я». Оно безвозвратно утеряно.
Зато, оно есть у меня. А сознание, самая глубокая основа «себя», то, что создаёт основу для личности — у всех одинаково.
Что ж. Значит это — единственный выход.
Отдам ей себя. Пусть Облако живёт во мне, в моей памяти. Пусть смешаются наши желания, стремления, мечты. Ведь, в конце-то концов, разве не этого жаждет каждый влюблённый? Именно этого! Но в мире физических тел слияние невозможно, позволено лишь обняться, да потереться щекой, в жалкой попытке разделить боль или радость.
У нас же, всё будет иначе. Слияние, навечно.
Но только… Достаточно ли мы друг другу подходим? Второго шанса не будет: вечное счастье или бесконечные муки! Личность может отторгнуться или рассыпаться на куски — как происходит во сне, когда встречаешь людей, разговариваешь, даже дерёшься… Но все они — это по-прежнему ты.
Говоря откровенно, Облако я её едва знал. С другой стороны, разве бывает иначе? Таков этот мир. Даже вместе, не узнаешь друг друга за целую жизнь.
Боясь, что решимость исчезнет, я обнуляю ошибку и нажимаю: «Продолжить». Перекладываю Облако на стол. Из кармана её шортиков падает фото.
Мужчина-азиат в лётной форме, на фоне штурмовика с намалёванным ягуаром на фюзеляже. Я его никогда не встречал, хотя черты кажутся очень знакомыми. Угол фотокарточки залит кровью. Но ещё можно разобрать надпись: «Эйприл! Помни: время убивает лишь тех, кто в него верит».
Надо же! Даже имя у неё — не азиатское, наше… Эта девчонка и правда могла бы связать культуры, предотвратить войну.
Могла бы…
Прячу снимок в нагрудный карман и опускаюсь на ложемент, ещё тёплый от тела и скользкий от крови любимой.
Глава 40. Конец и начало
Секунды, незаметными нитями вплетённые в ткань пространства, исчезли, и восприятие застыло. Прошлое и будущее слились в бесконечном сейчас.
Яркие весенние небеса и тянущаяся к ним трава стали моими спутниками в путешествии сквозь безвременье.
Куб умер, оказавшись вовсе не злобным. Я часто сидел на нём, глядя на пух серебряных облаков, не исчезавший здесь даже днём, будто на небе разлёгся огромный котёнок, на россыпь мохнатых звёзд в его шерсти и шесть девочек-лун.
Вечерами, гулявший в развалинах ветер, доносил до ушей шорохи, еле слышимые голоса и отзвуки детского смеха.
Несчётное количество раз я отправлялся на поиски говорящих. Но увы, находил лишь бетон с обнажившейся арматурой — торчащей, как кости обглоданного хищником трупа, да россыпи пожелтевшего пластика. Однажды, я увидел на глыбе бетона забытую флейту. Да пару раз, успев примчатся на смех, ощутил тающий в воздухе травянистый запах духов, будто отголосок звенящей повсюду весны.
Изредка я замечал грациозные силуэты рогатых существ. Но, даже их мне не удавалось настичь. Лишь причудливый танец теней и бесплотное эхо цоканья изумрудных копыт…
Я догадался, что преследую себя самого…
Вечноцветущая степь ощетинилась зелёной древесной порослью, Станция стала дремучей чащобой. Под сенью огромных дубов валялись остатки чёрного паруса, сосны росли сквозь пирамидки антенн, рухнувшие арки и башни накачки покрылись мхом, возникшим от бесконечных дождей и туманов.
Любуясь радугами, то и дело вспыхивавшими над лесом, я не мог не задаться вопросом: что это за место? Где я — на Земле, на Ириде или на Диэлли?
Быть может, это другое место, лежащее куда ближе к началу времён? Безмерно далёкое от меня сегодняшнего, оттого я и не могу ничего ухватить в этом призрачном сне?
Маяк — именно он связывает истории, соединяет миры.
Филигрань тоненьких веток, узор подсвеченной солнцем изумрудной листвы, восхитительно-бархатные, пока ещё нераскрывшиеся бутоны.
Погибшая Станция походила на зацветающий сад.
Как бы хотелось навеки остаться здесь, на поросшем мхом белом пластике.
