СЛУЧАЙ Этот случай спланирован в крупных штабах и продуман — в последствиях и масштабах, и поэтому дело твое — табак. Уходи, пока цел. Этот случай случится, что б ни случилось, и поэтому не полагайся на милость добродушной доселе судьбы. Уходи. Я сказал тебе, что тебя ждет впереди. Уходи, пока цел. Забирай все манатки. Измени свою цель. Постригайся в монахи. Сгинь, рассейся, беги, пропади! Уходи! Исключений из правила этого нету. Закатись, как в невидную щелку — монета, зарасти, как тропа, затеряйся в толпе, вот и все, что советовать можно тебе. ПРОФЕССИЯ Наплевизм и спустярукавство, весь небось, потому что авось, не сословие и не каста, шайка-лейка, вырви да брось. Шайка-лейка. Лейка-шайка. Ляп да тяп. Тяп да ляп. Все легко, потому что шатко, потому что все на соплях. То поплачем, то захохочем. Шансов мало. Едва-едва. А проскочим? Может, проскочим: проскочили не раз и не два. «Голоса не дал Господь и слова…» Голоса не дал Господь и слова не хотел давать. Это все своим трудом, своим стараньем. Книги не хотели издавать. Я их пробивал и протаранил. Я ведь не жуир, не бонвиван, не кудесник, не бездельник. Упражненьем голос развивал. Тщаньем добывал толику денег. Даром ничего не брал. Впрочем — не давали. Жил, как будто отбывал аврал, но сравненье подберешь едва ли. «На русскую землю права мои невелики…» На русскую землю права мои невелики. Но русское небо никто у меня не отнимет. А тучи кочуют, как будто проходят полки. А каждое облачко приголубит, обнимет. И если неумолима родимая эта земля, все роет окопы, могилы глубокие роет, то русское небо, дождем золотым пыля, простит и порадует, снова простит и прикроет. Я приподнимаюсь и по золотому лучу с холодной земли на горячее небо лечу. «Арьергардные бои…» Арьергардные бои — все, что нам осталось, и у каждого — свои, собственная старость. Общая у нас черта: убывают кадры и подводится черта. Крышка арьергарду. Прядь седая у виска: тучи небо кроют. Арьергардные войска молодежь прикроют. Платим до конца платеж в том сраженьи тихом. Арьергарды, молодежь, вспомянешь ли? лихом? Лучше лихо помяни то, что мы избыли. Помяни и извини: уж какие были. САМ ВСТАЕШЬ Легкое покалыванье совести на исходе трудового дня от какой-нибудь кровавой новости, мало задевающей меня — словно при китайском врачеваньи, вроде бы незначащий укол небольшого чина или званья в душу загоняет кол. Словно бы при иглотерапии, так же, как при ней, точь-в-точь — вроде бы тебя не торопили, сам встаешь. Уходишь в холод, в ночь. НЕОБХОДИМОСТЬ ГОРЯ Радость радости не приносила. Счастье длилось короткий миг. Только горе — великая сила — длится дольше столетий самих. Только горе обширно, как море, и, как небо над ним, высоко, и в конце концов только горе переносится нами легко. Оглушенный трезвоном счастья, надоедным его бубенцом, я задумываюсь все чаще, что доволен буду концом этой долгой удачи, ровной, словно полировка доски, и началом тоски огромной, бесконечно большой тоски. НАДЕЖДЫ Все уладится, обойдется. Горе, в общем-то, — не беда, и в последний момент найдется, что затеряно навсегда, и в последний момент, последний, окончательный, страшный момент дождик, что ли, посыплет летний, как предвестие перемен, или солнышко выйдет, выглянет, или травка асфальт прорвет, и почти утопленник — вынырнет, и почти мертвец — оживет. Так, с бессмысленностью невежды, я надеюсь, что надежда не захочет меня выдавать. Не решится, а если захочет, то потом непременно расхочет, не пойдет меня выдавать. КРАТКОСРОЧНЫЙ ОТПУСК Отпуск дал себе на отчаяние, на скулеж и жалобный вой, на бессмысленное качание (руки заломив) головой. И опять — за стол. За работу, чтобы изредка за трудом время слез и холодного поту вспоминать со стыдом. Сомневались, но не усумнились. Колебались, но в нужный момент ни отчаянию на милость и ни страху на сей же предмет не сдались, а то, что говорено было самому себе, это временами дозволено, это не мешает судьбе гнуть негнущуюся линию, вышибать во все времена новым клином старые клинья и переть супротив рожна. |
