ПУРГА НАД АСФАЛЬТОМ Горизонт перед городом пятится, словно совесть перед судьбой. Робинзон не отталкивал Пятницу — город гонит леса пред собой. Наступая природе на пятки и выслушивая нападки безутешных адептов ее — молча делает дело свое. Он берет, где хочет, как хочет, что захочет, то и берет, и последний окраинный кочет в суп летит головою вперед. Все дожди запаяны в желобы, замела зола все снега, и свои бессильные жалобы излагает только пурга. Только ветер, в город прорвавшийся, этот наглый ветер, зарвавшийся, выдыхаясь и задыхаясь вдоль асфальтового шоссе, представительствует хаос в бетонированном космосе. ПЕРВЫЙ СНЕГ В большом городе, где мало воздуха и вовсе нет горизонта, в огромном доме, где соседи живут годами, не знакомясь и даже не хороня друг друга, в коммунальной квартире с расписаниями звонков на входной двери и дежурств на кухне, в одной комнате живет человек, выходящий только в ванну и на службу. Он не засиживается в уборной, не залеживается в ванне, не пользуется кухней. Ему не звонят по телефону. Соседи забыли его имя-отчество, но не забыли его фамилии, дважды повторенной: в расписаниях звонков — на входной двери и дежурств — на кухне. И только маленькая девочка, единственная в квартире, жаждущая общения, раз в году говорит ему: «Первый снег!» ЗИМНЯЯ ЯЛТА Кто же поедет в Ялту зимой? В зимнюю Ялту, в холодную Ялту? Если однажды там побывал ты — ты возвращаешься, словно домой. В Ялте ветра ледяные метут, сыплются галькою или песками. В Ялте цветы жестяные цветут, с твердыми, словно металл, лепестками. В Ялте зимою и порт и курорт, все языки там и званы и явлены. В Ялте давно уже выведен сорт ялтинцев, морозостойких, как яблони. Зимняя Ялта бежит налегке и, словно зимний прибой, нарастает, и как снежинка лежит на руке Крыма и, словно снежинка, не тает. Если и выпадет снег на часок, сразу его на снежки расхватают. Зимняя Ялта — цветной поясок Крыма — огнями своими светает. Зимняя Ялта свежа и сладка, а кипарис ее зелен и строен, а виноград продается с лотка, а шашлыки продаются с жаровен. Ялта зимой — не обидься за мой тон — он от доброго отношения. Я возвратился к тебе, как домой. Стих этот быстрый принес в подношение. ПОЛУНОЧНОЕ ШОССЕ В темной трубе ночной дороги медленной пулей двигаю ноги. В черном дуле ночного шоссе передвигаюсь медленной пулей. Днем шоссе жужжит, как улей. Ночью шоссе спит, как все. Звезды — щели в крыше ночи. Выше крыши — сплошной огонь. Медленной пулей, что есть мочи, ногу волочу за ногой. Ночью на шоссе одиноко, словно в небесах надо мной. Отдаленные, как Ориноко, две медведицы надо мной. Скорая пуля машины ночной мимо медленной пули мчится, и внезапный стих стучится, словно путник в дом ночной. «У всех мальчишек круглые лица…» У всех мальчишек круглые лица. Они вытягиваются с годами. Луна становится лунной орбитой. У всех мальчишек жесткие души. Они размягчаются с годами. Яблоко становится печеным, или мороженым, или тертым. У всех мальчишек огромные планы. Они сокращаются с годами. У кого намного. У кого немного. У самых счастливых ни на йоту. МОЙ ДОЖДЬ, МОЙ ДЕНЬ Серый день, ни то ни се, обыденное. Серенький денек, ни то ни се — сызнова увиденные закрывают всё. Под дождем распяленные зонтики и плащей рои всю цветистость мира, всю экзотику закрывают, потому — мои. Чувства ветхие и древние, вечные, словно слеза. Улица моя. Моя деревня. Город мой. Моя стезя. Вечные, как век мой, пусть не дольше. Дольше — ни к чему. Серый мой денек и частый дождик, по плащу шумящий моему. |
