«Что за необычная зима!..» Что за необычная зима! Все провозглашенные морозы не коснулись ни стиха, ни прозы, не вошли в семейства и дома Кошки не хотят ловить мышей — в мировой истории впервые. Не пугают больше малышей, не желают больше — домовые. Злые псы — теперь не злые псы, и дощечка на заборе вывешена для красы, уберут ее, наверно, вскоре. На турнирах в шахматы и шашки все теперь играют в поддавки. И пришли из рая ходоки, чтобы наши перенять замашки. «Жалко молодого президента…» Жалко молодого президента: пуля в лоб. Какая чепуха! И супругу, ту, что разодета Пуля в лоб — и все. А был красивый И — богатый. И счастливый был. За вниманье говорил спасибо. Сдерживал свой офицерский пыл. Стала сиротою Кэролайн, девочка, дошкольница, малютка. Всем властителям, всем королям страшен черт: так, как его малюют. Стала молодой вдовой Жаклин Белый Дом меняет квартиранта. Полумира властелин упокоен крепко, аккуратно. Компасная стрелка снова мечется меж делений мира и войны. Выигрыш случайный человечества промотали сукины сыны. «Все было на авосе…» Все было на авосе. Авось был на небосе. Все было оторви да брось. Я уговаривал себя: не бойся. Не в первый раз вывозит на авось. Полуторки и те с дорог исчезли, телеги только в лирике везут, авось с небосем да кабы да если, спасибо, безотказные, везут. Пора включить их в перечень ресурсов, я в этом не увижу пережим — пока за рубежом дрожат, трясутся, мы говорим: «Авось!» — и не дрожим. «Единогласные голосования…» Единогласные голосования, и терпеливые колесования голосовавших не едино, и непочтенные седины, и сочетание бесстрашия на поле битвы с воздетыми, как для молитвы, очами (пламенно бесстыжие), с речами (якобы душевные), и быстренькие удушения инаковыглядящих, инако глядящих, слышащих и дышащих. В бою бесстрашие, однако, готовность хоть на пулеметы, хоть с парашютом не сопрягается, не вяжется, не осмысляется, не веруется. Еще нескоро слово скажется о том, как это дело делается. СЫН НЕГОДЯЯ Дети — это лишний шанс. Второй — данный человеку богом. Скажем, возвращается домой негодяй, подлец. В дому убогом или в мраморном дворце — мальчик повисает на отце. Обнимают слабые ручонки мощный и дебелый стан. Кажется, что слабая речонка всей душой впадает в океан. Я смотрю. Во все глаза гляжу — очень много сходства нахожу. Говорят, что дети повторяют многие отцовские черты. Повторяют! Но — и растворяют в реках нежности и чистоты! Гладит по головке негодяй ни о чем не знающего сына. Ласковый отцовский нагоняй излагает сдержанно и сильно: — Не воруй, не лги и не дерись. Чистыми руками не берись за предметы грязные. По городу ходит грязь. Зараза — тоже есть. Береги, сыночек, честь. Береги, покуда есть. Береги ее, сыночек, смолоду. Смотрят мутные его глаза в чистые глаза ребенка. Капает отцовская слеза на дрожащую ручонку. В этой басне нет идей, а мораль у ней такая: вы решаете судьбу людей? Спрашивайте про детей, узнавайте про детей нет ли сыновей у негодяя. «Полюбил своей хладной душой…» Полюбил своей хладной душой, то есть был услужлив и верен, знал, докуда за ней бы дошел, где бы бросил, если велено. Все же это была любовь, чувство, страсть были в этом все же, и она была подороже чувства, страсти всякой любой. Полюбил и ждал от нее той же верности, той же страсти в тех же рамках закона и власти, регулирующих бытие. «А ты по-прежнему точен…» А ты по-прежнему точен: входишь с боем часов. И голос твой все жесточе среди иных голосов. А ты по-прежнему вежлив, как современный король, и хамствуешь только, ежли так предписала роль. А ты по-прежнему скромен, ровен, тих. В меру постноскоромен твой аккуратный стих. А я по-прежнему тоже ненавижу тебя до дрожи. Все между нами ясно, точно, понятно, слова не скажем напрасно, и это очень приятно. |
