В сторону Руси Вот любовь сожженная, крылья опаленные и насквозь пронзенное сердце уж давно. Кем же так повенчаны — все пропасти да трещины. А земля иль женщина — это все равно. То матком, то шепотом в сторону Руси: пропади ты пропадом — Бог тебя спаси! С деньгами, заслугами — все мы были слугами, и, как друг, разлука мне руку подает. И мотивчик крутится: сколько ж можно мучиться! (ах!) прост раздел имущества: все мое — твое. То матком, то шепотом в сторону Руси: пропади ты пропадом — Бог тебя спаси! Проклято, оплевано, догола обобрано, племя мое гордое все-таки летит. Говоришь, мы куплены… Но твоих же, русских же, что тобой загублены, — кто тебе простит? То матком, то шепотом в сторону Руси: пропади ты пропадом — Бог тебя спаси! То матком, то шепотом в сторону Руси: пропади ты пропадом — Бог тебя прости (а я не мог). 6-12 декабря 1990 Встреча Пять лет не встречались, — казалось, забыта, задвинута в память и крышка забита. Но, как говорится, стечение — путей наших пересечение. — Ну что, изменился? — А я — изменилась? — Ты стала нарядной. — Я много трудилась. Разлукою, правда, не мучилась, но если по правде — соскучилась. — Ты стала большая. — Я просто взрослею, то юность была. Попрощаемся с нею. Ведь юность когда-то кончается и взрослая жизнь начинается. — Ты нравишься мне. А вот я уже старый. — Ты — мальчик навек с вечно юной гитарой. Да что там! Раз выпало свидеться, давай наконец-то обнимемся! Так здравствуй, моя незабытая Тында! Что пело и грело — ничуть не остыло. На сотнях любовей стоящая, и прежняя, и настоящая. Кольцо наших рук — оно нерасторжимо. Любовь — это то, что всегда будет живо. Морозом и ветром каленная, К любви моей приговоренная Тында! 11 августа 1986 В Тынде дождь
В Тынде дождь, и промокшие улицы мутно стекают в овраги. В Тынде дождь, и раскисшая глина на взлетной лежит полосе. В Тынде дождь — не помогут теперь ни чины, ни звонки, ни бумаги. В Тынде дождь — этот город сегодня закрыт, опечатан и заперт для всех. В Тынде дождь — обнажаются вечные льды, оголяются скалы. В Тынде дождь — что тут можем поделать двурукие, слабые мы?! В Тынде дождь — и под тяжестью рельс проседают и движутся шпалы. В Тынде дождь — все три месяца дождь, от зимы и до самой зимы. В Тынде дождь — и какою тоской веет слово протяжное «Тында». В Тынде дождь — так увидел тебя и нарек узкоглазый якут. В Тынде дождь — и конца этой песне, как серому небу, не видно. В Тынде дождь — в мире дождь — и над всею землей небеса непрерывно текут… В Тынде дождь — это верно, хотя кое-что в нашей власти. В Тынде дождь — наши губы шевелятся, мерно и жарко дыша. В Тынде дождь — неприятно, конечно, но тысячекратно опасней, если вдруг под промозглым дождем потечет и раскиснет душа. В Тынде дождь… В Тынде дождь… В Тынде дождь… В Тынде дождь… Всюду дождь! Ну и что?! 22 августа — 1 октября 1981 Я в третий раз приезжаю на БАМ и всякий раз уезжаю отсюда с чувством большой радости. Меня привлекают эти места, и встречи с людьми, работающими на магистрали, для меня всегда праздник… Что касается нынешнего фестиваля, то должен отметить, что, несмотря на тяжелейшие погодные условия, которые не позволили многим авторам принять в нем участие, те песни, которые прозвучали на фестивале, говорят о возросших мастерстве и внутренней культуре участников. 1981, Тында Вы снимите сегодня нарядное платье… Вы снимите сегодня нарядное платье, Вы наденьте торжественный креп. В занесенных просторах двуспальной кровати затерялся один человек. Ледяная пустыня его поглотила — полюс холода каждому — свой. Разве знаем мы, где она, наша могила. Он ведь тоже приехал домой. Мы представим себе, как, сорвав покрывало, он до края хотел доползти и как тело его изнутри обмерзало на постылом на этом пути. Как вначале остыло горячее сердце и покрылось ледовой корой. И как двигались руки — уже после смерти, — ах, он не был, он не был герой. И как ночью хотелось ему обмануться — гул часов приближался в тиши, и казалось, что можно до них дотянуться, — но в пустынях всегда миражи. Лег живой — встал покойник, и кончена сказка, дружелюбно осклабилась смерть. Счеты щелкают — чистый приход в ее кассе… А герои — чего их жалеть?!. 25–26 июля 1968 |
